— Скажи, почему ты развелась со своим первым мужем, ну этим, бизнесменом, который увез тебя от меня на «мерседесе»?
— С Нигилистом?
— Да. Надо же, какая фамилия!
— Потому что всегда любила только тебя. А его не любила. Думала, привыкну, да так и не смогла.
— А я слышал, что была другая причина твоего развода, — осторожно сказал Сергей.
— Интересно, что же ты слышал?
— Что ты изменяла ему с какими-то бандитами, и он выгнал тебя. Только, пожалуйста, не обижайся.
— И ты поверил?
— Нет. Поэтому и спрашиваю тебя, а что же было на самом деле? Ведь что-то же было?
— Да, было, — прошептала Наташа. — Ну хорошо, я тебе расскажу все. Стыдиться мне нечего.
И она рассказала ему о том, как Нигилист оставил ее наедине с Радиком, как тот попытался ее изнасиловать и что из этого получилось. Добавила, что пистолет, который спас ее, и сейчас лежит в сумочке, она всегда носит его с собой.
— Но ты же говорила, что этот подонок Радик — теперь твой непосредственный начальник?
— Ну да. Он же мне и предложил стать директрисой. Потому что я никому не показала эту кассету, не сказала, что у него ничего не получилось. А для них это знаешь, как важно? Что ты! И потом, он хотел досадить Нигилисту, я так понимаю, они вместе работают, но друг друга терпеть не могут.
— Как же ты решилась? А вдруг он подставит тебя так, что или кассету нужно будет отдать, или — в тюрьму? Торговля — это ведь такие дебри!
— Зачем ему подставлять меня? Мы сейчас вместе работаем, ладим, он даже не пробует намекать мне на что-то большее. Я верю ему, Сережа. Тогда не верила, чувствовала — от такого нужно держаться подальше. А сейчас верю.
— А кассета где?
— Я ее хорошенько спрятала. Только ты, пожалуйста, никому не говори о ней, ладно? А то с такими, как Радик, шутить нельзя. Он бандит самый настоящий, страшный, когда разозлится.
— А мне страшно не нравится, что ты работаешь с ним, — нахмурился Сергей.
Наташа почувствовала, что он не верит ее рассказу, сомневается в ее искренности. Она крепче обняла его, прошептала:
— Я принесу эту кассету и дам тебе послушать, если ты такой недоверчивый. Сам все поймешь, когда услышишь. Только, ради Бога, никому не говори об этом. Кроме тебя, еще только Ирка знает, что было на самом деле.
Густой сигаретный дым сизой пеленой висел над столом. Аристарх не курил, но Борис и его знакомый Олег закуривали так часто, будто взяли обязательство выкурить и долю Аристарха.
Этот Олег, коренастый мужчина лет тридцати пяти с густым ежиком рыжих волос, появился вскоре после того, как Шура высадила друзей рядом с домом Котлярова. Аристарх разозлился и хотел было уйти — ведь собирались посидеть вдвоем с Борисом, выпить как следует, поговорить. И тут заявляется незнакомый мужик с близко посаженными водянистыми глазами и длинным, таким унылым носом, что лишь посмотришь на него, и хреново на душе становится. У Аристарха и без того кошки на сердце скребли, надеялся в неторопливой, спокойной застольной беседе рассказать Борису обо всем, что случилось в его жизни за последние дни. Не для того, чтобы услышать мудрые советы друга, на такие он вряд ли способен, а просто выговориться.
Но приперся этот мужик с невероятно тоскливым носом — какая уж тут беседа! При незнакомом человеке разве станешь откровенничать даже с хорошим приятелем? Аристарх послал Бориса к черту и уж было собрался уйти, хотя и не знал — куда Возвращаться домой не хотелось, Ирки там нет, она еще в училище, и неизвестно, одна вернется или опять в сопровождении спонсора и его телохранителя, а он, Аристарх, еще не решил, что же делать в такой ситуации. Сидеть на кухне, когда Ирка со спонсором в комнате, он больше не мог. Ехать к Шуре после того, как сорвался на репетиции, тоже нельзя было. И к родителям не заглянешь в таком состоянии, они ведь надеются, что вот-вот их Арик станет знаменитым и богатым, и тогда они заживут, как и полагается родителям кинозвезды… Грех лишать стариков последней надежды, пугать своим убогим видом. Оставалось только — бродить по Москве голодным и без денег.
Не самая приятная перспектива… Может быть, поэтому Борису удалось остановить его. А чуть позже, когда Олег пожал Аристарху руку и с невозмутимым видом поставил на стол две литровые бутылки «Абсолюта» и несколько банок с закуской, Аристарх пришел к выводу, что это достойная компенсация за унылый нос.
Мысль о том, что, может быть, он уже потерял Ирку, навсегда, еще жужжала в голове, но уже не причиняла такой боли, как утром Привык, что ли?
А когда стемнело, проклятая муха и вообще перестала жужжать, похоже, захлебнулась в «Абсолюте». И желание позвонить вечером домой, узнать, как там Ирка, прошло само собой. Если она и вправду волнуется, может позвонить Борису, знает его телефон, а если не звонит, значит, у нее есть дела поважнее, чем беспокоиться о муже.
Олег оказался неплохим парнем: умный, спокойный, вежливый, хоть и бизнесмен из «новых русских», но держался с Аристархом и Борисом на равных. Правда, за весь вечер ни разу не улыбнулся, но, видимо, у него были на то причины. В конце концов Аристарх рассказал обо всем, что пришлось ему пережить в последние дни. Борис долго ахал, не столько сочувствуя приятелю, сколько удивляясь тому, как были похожи реальная ситуация и та, которую изображал на сцене Аристарх. Олег спокойно сказал, что единственный способ борьбы с обнаглевшими подонками — уничтожать их.
Шел одиннадцатый час вечера. Одна бутылка «Абсолюта» была уже пустой, в другой осталось меньше четверти. Но рядом с ними стояла непочатая бутылка «Привета», с которой Аристарх и Борис планировали начать разговор.
— Накурили мы тут, мужики, — озабоченно сказал Борис. — Как спать будем? Я так понимаю, вы остаетесь ночевать у меня? Или ты, Арик, собираешься еще выяснять отношения с Иркой?
— Не собираюсь, — сказал Аристарх.
— Тогда давайте откроем форточку, проветрим, а курить будем на кухне, вы перебирайтесь туда, а я пока диван расправлю и раскладушку притащу. Диван у меня широкий, можно без опаски двоим улечься.
— Я надеюсь, голубых здесь нет, — сказал Олег.
На кухне Аристарх и Олег выпили еще по рюмке. Аристарх задержал взгляд на слишком толстом наконечнике авторучки, торчавшем из нагрудного кармана пиджака Олега.
— Нравится? — Олег взялся за колпачок. — Могу подарить, очень хорошая американская авторучка.
— Кончай выпендриваться! — махнул рукой Аристарх. — Что за дурацкая привычка, черт возьми, показывать свое превосходство! Да не нужны мне твои подарки. Захочу, сам куплю. Я же тебе ничего не дарю.
— Как скажешь. Мне жаль, что к твоей жене привязались какие-то проходимцы. Нужно будет подумать, как их проучить.
— Ты сможешь?
— Завтра поговорим об этом, на трезвую голову. Я же тебе сказал, что выход здесь только один — уничтожить их.
— Ну ты даешь, уничтожить! Это же тебе не театр, где вместо крови льется вишневый или томатный сок. В театре, на сцене, я запросто могу это сыграть, а в жизни — нет.
— Театр. Жизнь — это театр, разница лишь в том, что актеры в нем паршивые. Бездарные. А ты, говорят, талантлив. Борис очень высоко отзывается о твоих способностях. Ради жены, если ты и вправду любишь ее так, как говорил, можно сыграть один раз и в театре жизни, — сказал Олег.
— Ради Ирки? Ирка, Ирка… — пьяно махнул рукой Аристарх.
— Интересно, — заметил Олег. — У вас имена из одинаковых букв состоят: Арик, Ирка.
— Буквы такие же, но Ирка!.. Да она просто дура, сама не понимает, что делает. И ты ни хрена не соображаешь, Олег. Жизнь — это не театр, жизнь — это жизнь.
— Ты хочешь сказать, что на сцене убивать легче?
— Конечно! Я же не по-настоящему убиваю. Это игра.
— Но ты ведь играешь убийцу, ты должен понимать его, чувствовать, а это все равно что убить по-настоящему. Мне кажется, что и на сцене убивать так же трудно, как в жизни. Если ты хороший актер, а не посредственность.
Олег снова наполнил рюмки, протянул одну Аристарху. Тот хотел отказаться, но, поколебавшись, принял хрустальную емкость. Они чокнулись, выпили, зажевали селедкой из банки, а потом Аристарх сказал:
— Не знаю, может, я плохой актер, может, сейчас очень кровожаден, но если мне предложат роль убийцы таких вот сволочей, какие стали в мою квартиру шастать, я с удовольствием соглашусь. Я уже играл такую роль, в кино. Глупенький фильм получился… Все намного страшней.
— Неужели это просто — выйти на сцену и сказать в зрительный зал: я убью этого гнусного бизнесмена… ну, скажем, по сценарию, какого-нибудь Радика Назимова! Я изрешечу его пулями, как бешеную собаку! Ну, и что-нибудь еще в таком же духе… Просто? В жизни ты не можешь защитить жену, а на сцене скажешь это, глазом не моргнув?
— Скажу! Не моргну!
