— Она рассказала вам все это, как только вы познакомились?
— Нет, это, должно быть, произошло по меньшей мере полтора года спустя. Когда у нас уже была своя квартира. Лаура хотела убедиться, что мне можно верить. На то, чтобы добиться ее доверия, потребовалось время. Лаура потом больше никогда не говорила об этом до того вечера, когда умерла. Тогда я снова все это услышала во всех ужасающих подробностях. Понимаете, в своей основе она была очень скрытной. Она производила впечатление открытой, необузданной и поверхностной, но она все держала в себе… все то, что не должно происходить с человеческим существом.
— Почему вы улыбаетесь, Барбара?
— Я думала о хорошем, а вместе с Лаурой у нас было много хорошего.
— В колледже?
— Да, мы гуляли с ребятами из Гарварда и Тафта, они часто устраивали танцы, а мы каждый месяц устраивали в нашей квартире шумные вечеринки. Ничего мудреного — простые попойки; мы просиживали ночи напролет, откровенничая друг с другом, и Лаура оказалась самым чистым, самым честным человеком, которого я когда-либо знала, и в то же время я хочу сказать, что если бы не она, я не оказалась бы теперь в таком положении, как сейчас. Здесь, у вас. У меня были бы лишь обыкновенные слабости, как и у всех. Понимаете, Лаура приобщила меня ко всему.
— Например?
— Все это происходило в то время, когда в Гарварде занимались этими опытами с ЛСД, и многие наши знакомые умели приготовить его сами или же имели знакомых в лаборатории, и, думаю, многие студентки в Рэдклиффе попробовали это. Я никогда не слышала о ЛСД до тех пор, пока мне не сказала об этом Лаура. И в последний семестр мы отправились с ней в большое путешествие, и жизнь стала более наполненной и интересной. Понимаете, я чувствовала себя исследователем. Я не пристрастилась к наркотикам, Лаура тоже. Мы пытались разузнать обо всем, а не просто посмотреть на разноцветную мишуру. Но что находится внутри головы! Казалось, мы исследовали под микроскопом собственный мозг и видели, как рождаются мысли… видели эти мысли. Это было каким-то священнодействием, словно мы присутствовали при рождении ребенка… Вот как случилось, что мы поехали в Аннистон. Мы заранее решили купить билеты на поезд, и я сказала отцу, что на пасхальные каникулы приеду на неделю позже, так как мне требуется закончить одну работу и для этого нужно заниматься в библиотеке. Понимаете, Лаура сказала мне, что у нее было видение и я была частью этого видения: мы вместе были на ферме Гадсденов; и у Лауры появилась настоятельная потребность поехать туда, так что я не могла отказаться.
Мы сели на поезд в Нью-Йорке и даже ухитрились занять купе, хотя и не платили за него. Проводник был очень милым, и Лаура сообщила ему, что едет домой умирать, так как в ее сердце рана, а на купе у нее нет денег. А как только мы забрались в купе, мы сразу же принялись сосать кубики сахара, и говорю вам, я никогда прежде… никогда прежде не была в таком приподнятом настроении. Понимаете, очень часто ребята, достававшие нам ЛСД, не знали его точного состава и силы, потому что этого вообще никто не знал, и поездка на поезде совершилась за три минуты. Однако она должна была длиться семнадцать часов, потому что с поезда мы сошли в Бирмингеме. Прямо на вокзале города Бирмингем. И еще кое-что относительно этой поездки: я стала Лаурой. Я хочу сказать, я прошла через все то, о чем она мне рассказывала. Меня изнасиловал Гадсден, я видела мужчин, трахающих овец, на моей заднице появились царапины, я заговорила с южным акцентом, узнала все деревенские запахи, я следила за грузовиком, отправляющимся с овощами на рынок, наблюдала за возящейся на кухне миссис Гадсден, чистила картошку и смотрела, как варится ботва репы. Лаура и я превратились в одну и ту же личность — две стороны одной монеты, — и когда мы говорили об этом, она сказала мне, что тоже превратилась в меня, ясно видела Уэстпорт, винный магазин и эту ужасную вечеринку у Тони дома, и все это было очень необычным, точно переселение душ. Никогда в жизни я не чувствовала себя столь близкой к другому человеческому существу. ЛСД превратился в просфору святого причастия. Мы соединились с Богом, проникли в его тело… О, я не могу объяснить, думаю, вам кажется, что я говорю нечленораздельно.
— Нет, все идет превосходно, — сказал Фрер.
— В Бирмингеме мы поселились в большой гостинице. В «Татвейлере». Когда Лаура была маленькой, она воображала, что для того, чтобы снять там номер, нужно быть миллионером. А по выходным, когда происходили крупные футбольные встречи, «Татвейлер» заполняли ребята из Алабамы, из университета, которые распивали «Цветок магнолии», танцевали и занимались любовью; и Лаура всегда хотела пожить в этой гостинице, потому теперь мы так и сделали. Мы там поужинали и пошли гулять по городу, и Лаура показывала мне все ужасные достопримечательности Бирмингема. Для нее это было подобно путешествию Кука в ад, но она говорила, что мне нужно знать и посмотреть все, чтобы, когда я соберусь умирать, мне не было страшно, так как ад я уже видела. Я не хочу сказать, что город был внешне уродлив, просто он был сценой виденных Лаурой кошмаров. Она показала мне приют, кондитерскую лавку, в которую бегала девчонкой, а затем, когда мы устали гулять и собрались возвращаться в гостиницу, Лаура сказала, что эту ночь мы должны провести на ферме. Я не хотела, но она меня уговорила.
Она взяла машину напрокат, и мы поехали в Аннистон. Кажется, с автомобилем что-то случилось, так как Лаура свернула к заправке. Точно сказать не могу, так как я приняла ЛСД и, несмотря на ночь, видела все, как при дневном свете. Сколько времени мы ехали, я не знаю. Возможно, больше часа, и когда мы въехали в Аннистон, все уже было закрыто. Там было мрачно и угрюмо — это я помню. Магазины мужской одежды с костюмами тысяча девятьсот тридцатых годов, ужасные обувные магазины с тупоносыми башмаками, которые носит деревенщина. Мы остановились у светофора, и я помню, что увидела несколько человек, сидящих в машине, и мужчина на переднем сиденье высунул из окна бамбуковый шест длиной в девять футов. Я подумала: «Отлично я полетела, этого быть не может, я все это себе представила», а Лаура сказала: «Барб, это называется ужением черномазых. Они сидят в машине и, когда мимо проходит цветной, опускают окно, высовывают шест и бьют его по коленям, а если тот сопротивляется и пытается убежать, его догоняют и задают порядочную взбучку. Поэтому негр предпочитает оставаться на месте и, получив несколько ударов, говорит: «Благодарю вас, джентльмены, за то, что вы учите меня хорошему поведению». А эти люди скалятся и говорят: «Это хороший парень, а не один из этих митингующих ниггеров. Ты хороший парень, ага». И они позволяют ему пройти. Мне такое не могло прийти в голову. Я потом собиралась спросить у Лауры, действительно ли она говорила мне это. Чтобы вновь вспомнить. О чем-то. Наверное, о поездке. Мы проехали мимо придорожной закусочной «Красное Яблоко», где пара фараонов торговала контрабандным виски. В каждом округе голосуют за введение сухого закона. В этом округе сухой закон был введен, но спиртное мог достать каждый.
Мы свернули с главной дороги, и Лаура поехала по крутой грунтовой дороге. Наконец она остановила машину, помогла мне выйти и сказала: «Вот оно, во всей своей животной красе». Я увидела грядки с овощами, а в некотором отдалении — дом с темными окнами. А еще ярдах в ста перед нами — сарай и свиной хлев рядом с ним. Мы пошли туда, и в руках у Лауры что-то было. Что, я не знала. И я увидела, словно при дневном свете, ферму, зеленые ряды салата, услышала хрюканье свиней, почувствовала запах коровьего навоза. «В разное время я пряталась здесь на каждом дюйме, — сказала Лаура, — здесь есть такие укромные места, о которых наши ублюдки даже не имеют представления, так как никогда по-настоящему не прятались». Мы приблизились к сараю — большому квадратному зданию с покатой крышей. «Эта крыша из гофрированного железа, в разгар лета она нагревается до ста двадцати градусов, а когда холодно, промерзаешь до костного мозга. Здесь всегда сквозняк, так как открытое место. Лес кончается где-то в миле за домом. Бывало, я спала там, и клянусь, что насчитала девяносто триллионов дождевых капель. Я всегда их хорошо считала». Мы подошли к хлеву, там визжала целая сотня свиней. «У меня для тебя, Барб, специально припасен рассказ о свиньях. Потом я расскажу тебе его. Кэл и Дрю любили свиней. Да, они очень любили их». Лаура толкнула дверь сарая, и та широко распахнулась. Она потрогала хомуты — так, словно они были старыми друзьями, с которыми ее связывали воспоминания. Затем Лаура швырнула что-то на пол. Это был бензин. Она принесла его из машины в канистре. «Когда я подожгу это, мы побежим к зарослям. Там у меня есть убежище в камнях. Там нас не увидят». Лаура зажгла спичку, и тут же вспыхнуло пламя. Оно распространилось быстро, послышался ужасающе громкий треск, будто сарай был живым существом.
