В трех метрах от двери, загораживая проезд другим машинам на привычные места стоянки, красовался блестящий черный «мерседес». И никто из автолюбителей не возмущался, не требовал освободить проезд. Боялись.
Днем Аристарх дождался Бориса, который принес, в общем-то, приятные новости: Эйнштейн, хоть и был раздосадован, ну как же — вторая подряд репетиция срывается, но все же поверил Борису, что у Аристарха возникли серьезные семейные проблемы, которые необходимо срочно решать. Борис не сомневался, что главный простил своего сумасбродного актера, во всяком случае, просил, чтобы завтра они оба не задерживались. Шура была очень взволнована и действительно переживала за Аристарха, даже хотела приехать навестить его. Еле Борис отговорил ее, из-за этого пришлось добираться домой общественным транспортом, а мог бы — вместе с Шурой приехать, в ее машине. Аристарх оценил героические усилия друга по спасению его репутации, придвинув Борису лежащие на столе американские купюры. Вместо них на том же месте вскоре возникла бутылка «Кремлевской» и закуска — вечером спектакля не было, почему бы не выпить за отходчивость Эйнштейна, трогательное внимание Шуры и заботу Бориса?
Аристарх ни слова не сказал о странном разговоре с Олегом. Но, конечно же, не мог не вспоминать об Ирке и ее спонсоре. Чем меньше прозрачной жидкости оставалось в литровой бутылке, тем воинственнее становились друзья.
Борис из всех сил стучал кулаком по столу и кричал, что если разок вышвырнуть этих подлецов из квартиры, они больше не сунутся туда. Потому что больше милиции боятся своих жен, трясутся за свою репутацию. Они ж, эти гниды, потом еще и народными избранниками собираются стать! Пока чувствуют слабину — наглеют, а когда поймут, что дело серьезное, отвалят как миленькие.
Когда стемнело, Борис засобирался идти к Аристарху, помогать ему выдворять незваных гостей, если они есть, или убеждать Ирку в том, что она поступает неправильно, если сегодня гостей нет.
Но Аристарх отказался от его помощи. Он уже знал, как вышвырнуть спонсора и его цербера. Только бы они приехали сегодня!
Вот она, черная машина, символ зла! Аристарх подошел ближе, с отвращением плюнул на ветровое стекло. Потом изо всей силы стукнул сапогом по дверце, оставив приличную вмятину. Охранная сигнализация почему-то не сработала, то ли она реагировала на более серьезные потрясения, то ли терминатор-мазохист Миша забыл ее включить. А может, не сомневался, что к такой нагло стоящей машине местные хулиганы и близко не подойдут — себе дороже.
Эта машина мчалась на Аристарха поздним дождливым вечером с нескрываемым намерением раздавить его. Тварь! Аристарх еще раз стукнул сапогом по дверце, оставив на ней и вторую вмятину. Машина молчала.
Она железная, ей не больно. А вот тем, кто сделал ее символом зла, сегодня будет больно! Они пожалеют о том, что пытались унизить Аристарха Таранова! Не зря же в метро и потом, шагая по Остоженке, он просчитал все варианты, продумал детали!
Сквозь ткань плаща Аристарх нащупал в кармане пиджака газовый баллончик и быстрым шагом вошел в подъезд.
Едва он открыл дверь, навстречу с угрожающим видом поднялся Миша. Аристарх изобразил пьяную улыбку, даже слегка покачнулся для пущей убедительности.
На самом же деле сейчас, войдя в собственную квартиру после двухдневного отсутствия и увидев чужих людей, которые хозяйничали здесь, Аристарх мигом протрезвел. Ярость, доселе дремавшая в груди, вспыхнула с невероятной силой, выжигая пары алкоголя. Страха не было, только злое веселье играло в крови. Но знать об этом никто не должен.
Дверь в комнату была плотно прикрыта, оттуда слышалась громкая музыка. Чтобы здесь нельзя было по звукам определить, что там происходит, а там нельзя было услышать, о чем говорят, и говорят ли вообще здесь — понял Аристарх.
— Понравилось у меня гостить? — пьяным голосом сказал он. — Атмсф… атм… ч-черт! Атмосфера, говорю, располагает к непринужденному отдыху и расслаблению. Да, шкаф?
— Вали на кухню, ты, артист! — зло прошипел Миша. — И смотри, вякнешь еще раз про шкаф — успокаивать начну. Я умею, сам знаешь.
— А в комнату мне нельзя, да? Там по-прежнему хозяйничает жирная скотина?
— Я же сказал: вали на кухню! — Миша схватил Аристарха за полы плаща, швырнул в сторону кухонной двери.
— Не распускай руки, ты, горилла, — пробормотал Аристарх. — Моя жена не любит, когда ее дорогого мужа бьют в собственном доме… У твоего босса, мешка с дерьмом, могут быть неприятности из-за тупого охранника. Дай, я разденусь, плащ сниму…
Он знал: ни в коем случае нельзя переигрывать, изображать страх и послушание. Терминатор-мазохист насторожится, почует неладное, и тогда сложно будет справиться с ним. Необходимо дерзить, оскорблять его и, будто бы нехотя, огрызаясь, подчиняться грубой силе.
Миша скривился, поднял кулак, но не ударил. Видимо, слова о том, что у его босса могут быть неприятности, возымели действие. Не спуская глаз с Аристарха, он прорычал:
— Только дернись, убью, сука.
Аристарх бросил плащ на пылесос и пошел на кухню. Миша последовал за ним, все еще раздумывая, ударить непочтительного артиста или подождать, когда он еще раз оскорбит его?
— Много тебе платят за то, что свечку держишь? — спросил Аристарх. Он сел за стол, на правую ладонь склонил голову, левую безвольно опустил вниз.
— Не понимаешь, да? — с угрозой спросил Миша, присаживаясь за стол напротив Аристарха. — Паскудный вы народ, артисты. Корчите из себя особенных, а на самом деле, вот ты, например, — козел, который свою бабу одеть и прокормить не может. Любой автослесарь, дешевка, от смеха сдохнет, если узнает, что артист жене костюм купить не может. И она, тоже артистка, за этот костюмчик… — Он сально усмехнулся.
Аристарх закашлялся, согнулся, прикрывая рот ладонью. Потом сунул правую руку в карман пиджака, достал носовой платок, высморкался, убрал платок в карман.
— Не нужно было так долго гулять по улицам в такую погоду, — сказал он сам себе. — Холодно еще… — Поднял на Мишу красные, слезящиеся глаза, усмехнулся. — Ну да, некоторые холуи зарабатывают больше, чем художники. Даже — все холуи зарабатывают больше, всегда так было. Поэтому у нас и любят холуйствовать. Тебя не смущает должность холуя?
— Заткнись! Тебя и бить-то жалко, — презрительно хмыкнул Миша. — Если я холуй, ты сам тогда кто? Нажрался, сидишь тут, сопли пускаешь, а баба твоя балдеет с другим мужиком. Козел! — Он смачно плюнул на пол, старательно растер плевок тяжелым ботинком, наверное, сорок восьмого размера.
— Я ее сегодня же выгоню, — сказал Аристарх. — Пусть идет, куда хочет, а тебя, горилла, когда-нибудь пристрелю, как собаку. Есть не буду, пить не буду, но денег на пистолет накоплю. И застрелю.
— Кишка тонка! А босс-то приторчал с твоей бабой, даже меня к ней не подпускает. На Канары зовет. Согласится она, куда на хрен денется. Вместо нищего козла — Канары! А потом вернется сюда, и ты, сука, не вякнешь, понял?
Аристарх снова закашлялся, так сильно, что голова его затряслась, наклоняясь к столу. Он выдернул из кармана носовой платок — два носовых платка, еще один, чистый, Аристарх позаимствовал у Бориса, — приложил к губам так, чтобы и нос был закрыт. Потом сделал глубокий вдох, как перед нырком.
Миша еще раз презрительно ухмыльнулся — последний раз. Потому что в следующее мгновение перед его глазами возник газовый баллончик и бурая струя ударила в лицо с расстояния двадцать сантиметров.
Ухмылка все еще растягивала губы терминатора-мазохиста, а глаза уже вылезали из орбит. Страшно захрипев, Миша повалился на пол, забился в конвульсиях. Аристарх стремительно вскочил со стула, бросился к охраннику, правой рукой прикрывая глаза. Черт его знает, какой газ в этом баллончике, может, нужно еще и ногой добавить, а может, и этого достаточно. Миша громадными, волосатыми лапами закрывал морду и страшно хрипел, дергаясь, как эпилептик, — когда в училище делали инсценировку по «Братьям Карамазовым», парень, игравший Смердякова, дергался на сцене точно так. Потом терминатор-мазохист замер, его ладони медленно сползли на грудь. Аристарх направил в ненавистную морду еще одну струю газа, метнулся к окну, рывком распахнул его и выскочил из кухни, плотно притворив за собою дверь.
Похоже, газ был серьезным — нервно-паралитическим, судя по тому, как мгновенно вырубился такой амбал. Ну вот и все, настал час расплаты!
Аристарх резко распахнул дверь в комнату.
Грустная Ирина сидела в кресле, потупив голову, а спонсор, тоже не слишком веселый, пристроился на диване, скрестив руки на груди. Ирина увидела Аристарха и вскочила на ноги.
— Арик! Где же ты был? Я уж не знала, что и думать! — Она шагнула к нему, протягивая руки.
— Молчи! — с яростью крикнул Аристарх и сильно толкнул жену, снова усаживая ее в кресло.
