Далеко за полночь, когда Маргарита уже вовсю храпела в своей кровати, я тоже немного задремала. Сквозь сон мне показалось, что кто-то ходит по спальне. Я открыла глаза и увидела темный высокий силуэт. Это был Александр. Он зажигал ночник.
— Так вы все-таки пришли! — сказала я, приподнимаясь на локте.
Пламя ночника с шипением вспыхнуло, и спальня озарилась голубоватым светом. Александр подошел ко мне, присел на край постели и, потянув меня к себе, осторожно поцеловал в губы. Это был очень краткий поцелуй, но нежный. И все-таки я на него ничуть не ответила.
— Так вы пришли или нет? — снова спросила я.
— Я ненадолго, cara. Можно сказать, меня отпустили.
— На ночь?
— На полчаса.
— Они не слишком щедры, эти ваши начальники.
Он улыбнулся, гладя меня по щеке, но улыбка его была печальна, а в глазах таилось что-то такое мрачное, чего я никак понять не могла.
— Знаете, ребенка у нас опять не будет, — прошептала я опечаленно. — Вы снова уезжаете, и у меня уже не будет никакой надежды.
— Дорогая, у нас впереди долгая, очень долгая жизнь.
— Неужели? И это говорите мне вы? Вас в любую минуту могут убить! Что со мной тогда станет?
— Меня не убьют.
Помолчав, он вдруг спросил:
— Вас это действительно так беспокоит?
— Что?
— Мысли о ребенке.
— К чему говорить об этом? Даже если вы выкроите для меня лишние полчаса, сегодня от этого не будет толку. Но ведь вы и не выкроите, правда? Вы пришли, чтобы поговорить. Так что же вы хотите сказать?
С шумным вздохом он поднялся, прошелся по комнате, заложив руки в карманы.
— Дорогая, вы правильно угадали. Мне есть что вам сказать.
— Что именно?
— Я прошу вас поехать завтра с нами в Ренн.
— Зачем?
Он серьезно ответил:
— Надо заключить гражданский брак. Иначе говоря, зарегистрироваться в мэрии.
Пораженная, я проговорила, запинаясь:
— Это вы говорите о нас?
— Да. О нашем гражданском браке. По всем республиканским законам. Мы зарегистрируемся и подпишем брачный контракт на правах общего владения собственностью.
Я во все глаза смотрела на мужа, ничего не понимая. Он же роялист, повстанец, мятежник! И он хочет регистрироваться по новым законам? Ну вылитый Франсуа де Колонн!
— Но это же унизительно, вы сознаете это, господин герцог?! Республика держала меня в тюрьме, я не хочу никаких услуг от нее!
— Я вас отлично понимаю. И могу повторить свою просьбу.
— Не стоит повторять. Я вас хорошо услышала.
Наступила пауза. Потом я спросила:
— Вы можете объяснить зачем? Мы и так муж и жена.
— Да. В глазах роялистов — да. И в глазах эмигрантов.
— А кто нам еще нужен?
Он снова сел рядом со мной и заговорил уже более резко:
— Сюзанна, вспомните, что венчал нас неприсягнувший священник. Более того, такой священник, за которым гоняется республиканская полиция. До тех пор, пока во Франции существует Республика, наш брак нигде и никем не будет признан действительным. Его посчитают вообще мифическим. Если со мной что-нибудь случится, на вас даже не посмотрят как на мою наследницу. Детей у меня нет. Они выгонят вас из дома и конфискуют все владения, которые веками собирали дю Шатлэ!
У меня голова пошла кругом.
— Кто это «они»? Кто конфискует? За что? И почему вы так уверены, что с вами что-то случится?
— Слишком много вопросов, дорогая, — сказал он нетерпеливо. — А я ведь прошу вас только об одном: поехать завтра в Ренн вместе с нами.
— С вами, — повторила я. — Стало быть, это даже не ваша идея, а их.
— Сюзанна, это только моя идея, и не выдумывайте лишнего.
— Мне остается только выдумывать. Правды мне никто не говорит.
Он поднялся, и от меня не ускользнуло, что он быстро взглянул на часы.
— Что вы ответите на мою просьбу, Сюзанна?
— Что я согласна. Я поеду в Ренн.
А потом, подняв на него глаза, я ядовито добавила:
— Ступайте к гостям, Александр. Вам дали только полчаса. Право же, не стоит их тревожить так же, как и меня.
Вечером следующего дня мы уже были в Ренне, в старом отеле дю Шатлэ на улице Шапитр, неподалеку от собора Сен-Пьер.
А утром 12 сентября 1796 года мы предстали перед мэром, прошли гражданскую церемонию бракосочетания и подписали брачный контракт, по условиям которого все наше имущество после смерти одного из нас переходило в собственность оставшегося в живых. Честно говоря, этот главный пункт контракта имел отношение только к Александру, так как я ничем не владела и наследовать моему мужу было бы совершенно нечего.
Я уже стала понимать, зачем все это было нужно, но не понимала, почему именно сейчас Александру пришла в голову мысль сделать это. Неужели что-то должно случиться?
Мое беспокойство усиливалось от того, что после церемонии герцог стал какой-то странный. Я никогда не видела его таким нелюдимым, собранным, сухим и мрачным. Он почти не говорил со мной. Едва мы вернулись из мэрии, он снова заперся с Полем Алэном. Ни звука не доносилось из-за двери, да и мне казалось слишком унизительным подслушивать. Если он считает меня недостойной знать его тайны, то пусть видит, что меня они не очень-то и интересуют.
Кадудаль уехал. Я в одиночестве просидела до самого вечера, размышляя над своим грустным положением, пока, наконец, в гостиную не вошел Александр.
Он удивился, увидев меня. А я… Я была просто поражена его видом.
Он был в камзоле цвета слоновой кости, расшитом серебром и отделанном по рукавам и низу позументами. Белоснежный высокий галстук заколот бриллиантовой булавкой. Шелковый жилет такой же молочной белизны, как и галстук. Волосы Александра, такие густые и темные, теперь совершенно не были видны — их заменил пудреный белокурый парик, так безупречно завитой, что ему позавидовали бы и лучшие кавалеры Версаля. Цвет парика подчеркивал смуглую кожу сурового мрачного лица. А еще Александр был в светлых чулках и туфлях с перламутровыми пряжками — мне пришло в голову, что я чуть ли не впервые вижу его без сапог. Широкополая шляпа, которую герцог держал в руке, отделана целым каскадом белых перьев и украшена роскошным серебряным шитьем.
Я замерла, глядя на него, от изумления даже приоткрыв рот. Он такой высокий, привлекательный, элегантный… словно шел на прием к самому королю. Он даже без шпаги!
Потом я увидела, что герцог смотрит на меня с не меньшим удивлением.
— Разве вы не уехали? — спросил он. — Мне казалось, я отправил вас в Белые Липы.
— Нет, видимо, вам это только казалось… Я сидела здесь и ждала.
У меня в голове мелькнула ужасная мысль. Несомненно, он меня обманывает. Думал, что отослал меня домой, а сам вместе с братом собирался к какой-то девке. Хотя нет. Не к девке, а к даме — ради девки не наряжаются подобным образом. Черт возьми, неужели он дурой меня считает?
Возмутившись до глубины души, я поднялась со стула.
— Что все это значит? — спросила я сухо.
— Что именно?
— Могу я узнать, что вы намерены делать?
Александр быстро взглянул на часы — знаменитые часы Марии Антуанетты, находившиеся в кармашке его жилета, и я поняла, что он спешит.
— Мадам, я иду в театр. У нас заказана ложа.
— У кого это «у вас»?
— Я не могу вам сказать. Ложа заказана на двоих, а может быть, и на троих. Но буду там я один.
Этот ответ, показавшийся мне совершенно непонятным, насторожил меня еще больше.
— Сударь, вы хоть понимаете, что все это странно? Почему вы ходите в театр, не приглашая меня? А ведь я ваша жена.
— Я не могу вас взять, об этом не стоит даже говорить.
Помолчав, я спросила:
— Где Поль Алэн?
— Отправился туда, где его ждут.
— У вас все ответы на редкость исчерпывающие. Чем больше ответов вы даете, тем больше я не понимаю.
— Сюзанна, давайте поговорим об этом после. Мне уже пора выезжать.
Это спокойствие, скрывающее, несомненно, нетерпение и спешку, меня больше всего задевало. И, разумеется, я, уже немного знавшая герцога, не могла не замечать, что его очень тяготит мое присутствие. Он был бы очень рад, если бы я действительно уехала.
— Так вы меня не возьмете? — спросила я даже слегка угрожающе.
Он ответил решительно:
— Нет. Об этом не может быть речи.
— Отлично! Я буду вести себя таким же образом!
Наступило тягостное молчание. Он шагнул ко мне, его рука коснулась моего плеча, но я так быстро отступила в сторону, что он больше не повторил своей попытки.
— Будет лучше, Сюзанна, если вы сейчас же отправитесь в Белые Липы.
Я ничего не ответила, дав себе слово, что не буду ни удерживать его, ни разговаривать с ним. Он вышел. Я обернулась, в бешенстве посмотрела ему вслед. Что же все-таки происходит, черт побери?
