Лейтенант Вален, похоже, ничего этого не замечал. Чрезвычайно довольный равнодушием моего супруга, он все свое внимание посвятил мне: подавал лорнет, вполголоса рассказывал о людях, которых я не знала, даже обмахивал меня веером. Я чувствовала, что с каждой минутой становлюсь все невнимательней и отвечаю все больше невпопад. Присутствие Валена уже и мне самой начинало казаться ужасно неуместным.
Вошел Гош со своими офицерами и разместился в ложе как раз напротив нас. Зал приветствовал его стоя. Поднялись даже дамы и встречали убийцу аристократов в Кибероне аплодисментами. Вален хлопал, пожалуй, больше всех, и я очень ясно ощутила к нему неприязнь. Сама я осталась сидеть, но с удивлением видела, что Александр, как и все, поднялся. Правда, он не хлопал, а быстрым взглядом окинул офицеров в ложе Гоша и слегка прищурился, словно оценивая расстояние между ним и собой.
Зашуршал занавес. Спектакль начинался на пять минут позже назначенного.
Роже Вален, садясь, развернул свой стул так, чтобы быть ближе ко мне, и оказался почти спиной к Александру.
Мы долго в молчании слушали оперу. Вален вышел только раз, чтобы купить мне цветов. Я иногда вполголоса отвечала ему, а краем глаза поглядывала на мужа. Что он хотел сказать? Что я такого натворила? Что и говорить, я уже раскаивалась в своем поступке. Конечно, может быть, я и совершила глупость. Но если бы он хоть немного больше доверял мне и потрудился бы что-то мне объяснить, я бы глупостей не совершала!
В одиннадцать вечера началось третье действие — началось с громкой увертюры, заглушившей весь шум в зале. Я, из-за плеча лейтенанта взглянув на мужа, увидела, что он быстро посмотрел на часы и спрятал их. Его левая рука спустилась ниже и медленно расстегивала пуговицы жилета. Одну за другой. Он словно хотел что-то достать.
Не знаю почему, но во рту у меня вдруг пересохло. Вален что-то говорил о Париже или об успехах Бонапарта — я все равно ничему этому не внимала. В зале было темно, но я видела, как Александр медленно поднялся с места.
А еще я увидела пистолет, который он быстро переложил из левой руки в правую.
Я теперь все поняла. До самой мельчайшей подробности. В голове у меня помутилось, я почувствовала такой ужас, что можно было посчитать чудом, что Вален, смотревший на меня, ничего не заметил. Дуло поднятого Александром пистолета было направлено в грудь генерала Гоша.
Кровь застучала у меня в висках. В шуме представления, пожалуй, я первая услышала выстрел. В ложе напротив сползал со стула генерал Гош, страшно суетились его офицеры, а музыка все еще гремела, и в зале никто ничего не замечал. Веер выпал из моих разжавшихся пальцев. Вален бросился его поднимать и, поднимая, взглянул на Александра. Потом на ложу генерала Гоша. Ему все было ясно.
От страха за Александра я не могла пошевелить и пальцем. Это была минута слепой, нерассуждающей паники, когда я неспособна была даже мыслить. Лейтенант, недолго думая, бросился к Александру.
Герцог, видимо, ожидал этого нападения, ибо я видела, как молниеносно он выхватил кинжал и нанес Валену глубокую рану в плечо. Кинжал, длинный, широкий, вошел едва ли не по самую рукоятку. Вален отпрянул и через секунду снова бросился на Александра, однако лейтенанту, к тому же раненому, не под силу было справиться с герцогом. Тот прошел к краю ложи, отшвырнул Валена так, что тот прокатился по полу, и, мельком взглянув на меня, перемахнул через барьер. Я на миг даже закрыла глаза от страха. В зале уже начинали понимать, что происходит, и многие люди пораженно смотрели на нашу ложу, но не двигались и не бросались хватать герцога.
Перемахнув через барьер, он повис на руках над сценой, потом, ухватившись за трехцветное огромное знамя и разорвав его, спрыгнул вниз. Актеры застыли в недоумении. Александр быстро прошел между ними, отбросил пытавшегося его остановить дирижера оркестра и скрылся. Какой-то офицер, первым сообразивший, что происходит, бросился за герцогом с криком: «Стой!»
Но было уже поздно. Дверь со сцены была захлопнута чьей-то предусмотрительной рукой, и ее тщетно пытались открыть.
В зале было невероятное смятение и замешательство. Публика не могла прийти в себя. Дамы падали в обморок. Несколько человек попытались через сцену вскарабкаться в правительственную ложу, чтобы помочь генералу, но их отогнали. Другие ринулись догонять герцога, но это тоже было бесполезно.
— Гош убит! Застрелен! — передавалось по залу из уст в уста.
Все это время я сидела, оцепенев, как мертвая, не прислушивалась даже к стонам истекающего кровью лейтенанта. Вероятно, у меня был сильный шок. Ни сном ни духом я не помышляла о том, чему стала сейчас свидетельницей. Мой муж покушался на жизнь Гоша. Это видели все. Это видел весь Ренн. Свидетелей теперь так много, что полиции не надо будет утруждать себя сбором доказательств. Если Александр будет пойман, его расстреляют.
Ужас так сдавил мне горло, что я едва не сползла со стула на пол. В зал ворвались разъяренные солдаты генеральской охраны со штыками наперевес.
— Очистить зал! — проревел кто-то громовым голосом. — Немедленно!
Машинально, как сомнамбула, я поднялась, и, словно во сне, направилась к выходу. Так же машинально я спустилась по лестнице, дважды цепляясь за перила, и почти повисла на них, чтобы не покатиться вниз. Я даже ни о чем не думала. Я была потрясена так, что у меня подгибались ноги и голова стала совершенно пустой, лишенной мыслей. Я не знала, что мне делать. Я шла вперед, хотя сама не знала куда. По пути я потеряла и свой шарф, и цветы, купленные лейтенантом. Мне удалось выйти из зала и сойти по лестнице еще до того, как остальные зрители были вынуждены выйти, но вскоре толпа людей все равно догнала меня. Когда я вышла на воздух, на площади было уже многолюдно.
Некоторое время я простояла, застыв на месте, как статуя, блуждающими глазами обводя площадь. Я видела, как на улице кавалерия с трудом оттесняет возбужденную толпу, а потом расчищает проход, по которому чуть позже пронесли генерала Гоша. Мне показалось, что он мертв. Соображать серьезно я была не в силах.
Кучер сам разыскал меня в толпе и довел до кареты. Через пятнадцать минут мы были уже у отеля дю Шатлэ. Пройдя мимо прислуги, выстроившейся в прихожей, я машинально поднялась к себе, добрела до постели и упала на нее навзничь. Изредка я думала о том, что неплохо было бы как-то поразмыслить над происшедшим, но в голове у меня царил сплошной сумбур. Воспоминания мешались, я ни о чем не могла думать сосредоточенно. Ни страха, ни тревоги я не чувствовала. Это был просто шок.
Потом я почему-то встала, сама не понимая, что меня заставило это сделать. На умывальном столике стоял кувшин с водой. Я склонилась над тазом, несколько раз плеснула водой себе в лицо. Потом намочила полотенце и, прижимая его ко лбу, собиралась снова лечь. Корсет, затянутый для вечернего платья очень сильно, затруднял дыхание. Я попыталась распустить шнуровку.
За этим меня и застали жандармы.
Я уставилась на них без всякого страха. Я была тогда словно в ином мире. Меня даже не удивили и не испугали слова офицера, произнесенные очень сурово:
— Гражданка, именем Республики вы арестованы за убийство генерала Гоша.
Окончательно я опомнилась только тогда, когда яркий свет одного из кабинетов старой реннской Ратуши больно ударил мне в лицо.
Была полночь. Я увидела Поля Алэна. Он сидел на стуле, руки его были заведены назад и связаны за спиной. Иными словами, его просто привязали к стулу. Он был бледен, но очень спокоен и на вопросы отвечал презрительно.
Меня усадили на стул рядом с деверем, правда, рук мне связывать не стали. Я попросила стакан воды — и для того, чтобы справиться с замешательством, и для того, чтобы немного привести в порядок мысли и подумать. Раньше мне это сделать не удавалось.
В комнате, кроме меня и Поля Алэна, было довольно много людей — офицеров, чиновников, свидетелей, доставленных из театра. Я понятия не имела, как и почему задержали моего деверя, и поэтому решила не ломать себе над этим голову. Мой взгляд обратился к человеку, стоявшему за столом. Его предположительно можно было бы посчитать начальником.
Но если бы это было и не так, его лицо все равно привлекало бы внимание. Зеленые глаза под совиными дугами бровей, мясистый длинный нос. Зубы были редкие и плохие. В остальном он выглядел как обыкновенный чиновник — весь в трехцветных отличиях, словно для того, чтобы подчеркнуть свой республиканизм.
— Я — Лемальо, гражданка, комиссар Директории в департаменте. Я предъявляю вам обвинение в убийстве генерала Гоша и сообщаю вам, что вы будете задержаны и посажены в тюрьму.
Черкнув что-то в бумагах, он спросил:
— Можете ли вы сказать что-то насчет того, куда скрылся ваш муж и сообщник? Это смягчило бы вашу вину.
