Уж ей ли было не знать, что молодожены вовсе не счастливы!
Затаив злорадство, она ждала, к чему это приведет.
Ни муж, ни жена ничем не выдают себя.
Нет промеж них ни жарких перебранок, ни размолвок. Даже неосторожный вздох не вырвется ни у одного из супругов.
Тимея все та же, что прежде, только муж день ото дня становится мрачнее. Битый час просиживает он подле жены иной раз, держа ее руку в своей, но в глаза ей не взглянет; затем встанет и удалится, не сказав ни слова. Мужчины не столько умеют властвовать своими чувствами, как женщины.
Одно время Тимар взял за обыкновение, отправляясь в какую-нибудь поездку, говорить, к какому сроку его ждать, а на самом деле возвращался раньше. А то наведается к жене в неурочный час, когда его никто не ждет. Делает вид, будто вернулся домой ненароком, и не желает выказать, что его влечет домой. Но причина у него на лице написана. Его терзают подозрения. Он боится.
В один прекрасный день Михай объявил дома, что должен отбыть в Левтинц, откуда возвратится лишь через месяц. Все дорожные приготовления указывали на то, что он действительно собирается долго пробыть в отлучке.
Когда супруги при расставании обменялись поцелуем - холодным, показным, условным поцелуем, - Атали присутствовала при этом. Она улыбалась.
Иной, пожалуй, и не заметил бы это улыбки, не почувствовал бы заключенной в ней ехидства, какое ощутил Михай.
Злорадство, презрительная насмешка над одураченным мужем проскальзывали в этой улыбке, словно бы говорящей: "Скатертью дорожка!..".
И Михай занозой в сердце увез с собою эту коварную усмешку.
До полудня ехал он с этой тяжестью на сердце, держа путь к Леветинцу, а в полдень повернул повозку и к ночи возвратился в Комаром.
В его кабинет вел отдельный вход, а ключ от двери Михай всегда носил при себе, так что он смог проникнуть в дом, никого не ставя в известность о своем прибытии. Из кабинета, миновав смежную переднюю, можно было попасть в спальню Тимеи.
Его юная супруга не имела обыкновения запирать дверь своей спальни. Перед сном она подолгу читала, и горничная, как правило, заглядывала к ней, чтобы проверить, погашена ли свеча.
Позади спальни Тимеи находилась комната Атали и госпожи Зофии.
Михай неслышно приблизился к двери и осторожно приотворил ее.
В доме царила тишина, все обитатели его спали.
Молочно-белый абажур ночника приглушал свет, комната была погружена в мягкий полумрак.
Михай отдернул полог: перед ним покоилась на постели все та же спящая непорочная статуя, которую некогда ему с таким трудом удалось оживить в каюте "Святой Варвары". Вот и сейчас сон ее казался таким же глубоким. Она не почувствовала присутствия Михая, не видела его сквозь сомкнутые ресницы. А ведь женщина, если любит, способна даже во сне, с закрытыми глазами узреть любимого человека.
Склонившись над спящей Тимеей, Михай прислушался к биению ее сердца; оно билось ровно, спокойно.
Ни одной предательской приметы... Ни глотка пищи изголодавшемуся чудовищу, алчущему добычи.
Долго стоял Михай, глядя на спящую Тимею.
Вдруг он вздрогнул и, обернувшись, увидел перед собою Атали - совершенно одетую, с витой свечой в руках. И опять на губах ее играла все та же оскорбительно-насмешливая улыбка.
- Вы что-то забыли дома? - шепотом спросила она Михая. Михай дрожал, словно вор, застигнутый врасплох.
- Тс-с! - он сделал знак в сторону спящей и поспешно отошел от постели. - Я забыл дома бумаги.
- Разбудить Тимею. Чтобы она вам их выдала?
Тимар был крайне раздосадован, что впервые в жизни позволил уличить себя во лжи. Ведь все деловые бумаги находились не у Тимеи, а в его собственном кабинете.
- Не надо ее будить, бумаги у меня. Просто я искал ключи.
- Ну и как, нашли? - язвительно поинтересовалась Атали. Она зажгла свечу и предупредительно проводила Михая в его кабинет; поставила свечу на стол, но не ушла из комнаты.
Михай в растерянности перебирал бумаги, не находя нужных ему- ведь он и сам не знал, чего он ищет. Под конец он запер письменный стол, ничего не взяв оттуда.
И вновь столкнулся с язвительной улыбкой, время от времени скользившей по губам Атали.
- Вам что-нибудь угодна? - Спросила Атали, перехватив устремленный на нее вопрошающий взгляд.
Михай не отвечал.
- Хотите что-то от меня услышать?
У Михая кровь бросилась в голову. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова.
- Хотите, чтобы я рассказала вам о Тимее? - прошептала Атали, склоняясь к нему ближе и завораживая змеиным взглядом своих красивых глаз и без того одурманенного мужчину.
- А что вы о ней знаете? - невольно вырвалось у Михая.
- Все. Хотите, чтобы я вам рассказала?
Михай колебался.
- Только предупреждаю заранее: вы будете глубоко несчастны, если узнаете все то, что знаю я.
- Говорите?
- Что ж, слушайте. Мне не хуже вас самого известно, что Тимея вас не любит. Да и вы не хуже меня знаете, кого любит Тимея. Но одного вы не знаете - это знаю только я: Тимея чиста перед вами, как ангел.
При этих словах Тимар вздрогнул.
- Вы ждали от меня другого, не правда ли? Вам приятнее было бы услышать, что ваша супруга достойна презрения, тогда вы могли бы возненавидеть ее, оттолкнуть от себя. Нет, сударь! Вы взяли в жены алебастровую статую, она не любит вас, зато верна вам. Об этом знаю только я, но знаю наверное. О. ваша супружеская честь находится под надежной охраной! Приставь вы к жене стоглазого Аргуса, и он не сумел бы стеречь ее лучше, чем я. О чем бы эта женщина ни думала, ни говорила, - мне известно до мелочей, и нет в потаенных уголках ее сердца сокровенных чувств, о которых бы я не прознала. Вы предусмотрительно позаботились о своей чести, взяв меня в дом. И при всей своей ко мне ненависти вы не прогоните меня, ибо знаете: пока я тут, человек, которого вы так страшитесь, не посмеет и близко подойти к вашей семейной сокровищнице. Я - алмазный замок на дверях вашего дома... Итак, знайте всю правду. Всякий раз, когда вы уезжаете из города, до тех пор, покуда вы не возвращаетесь обратно, ваш дом превращается в монастырь. Никаких визитеров - ни мужчин, ни женщин - здесь не принимают. Все письма, какие приходят на имя вашей супруги, вы можете найти у себя на письменном столе нераспечатанными. Хотите - читайте, хотите - бросьте в огонь, как вам угодно. Пока вы в отъезде, ваша жена даже на улицу не показывается, разве что в карете и в моем обществе. Остров - единственное место ее прогулок, но и там я всегда нахожусь рядом с нею. Я вижу, как она страдает, но не слышу от нее и слова жалобы. Да и разве стала бы она мне жаловаться? Мне, испытавшей те же муки, что и она. И все из-за нее. С тех пор, как это белолицее призрачное существо появилось в доме. Я несчастна. До той поры я была и любима и счастлива. О, не бойтесь, я не заплачу. У меня уж и любви не осталось, одна только ненависть, лютая ненависть. Вы спокойно можете оставлять на меня дом. Можете разъезжать по свету, куда вам вздумается, со спокойной душой: дома осталась я. И пока, возвращаясь, вы будете заставать свою супругу в живых, можете быть уверены: она была вам верна. Ибо я, сударь, вздумай она перемолвиться с тем человеком хоть одним ласковым словом, обменяться с ним хоть одной приветливой улыбкой или прочесть хоть одно его письмо, не стала бы дожидаться вас, а сама убила бы ее, и вы подоспели бы домой лишь к похоронам. Теперь вы знаете, какое оружие оставляете дома: отточенный клинок, ревнивою рукою приставленный к сердцу вашей жены. Так вот, под защитой этого клинка вы можете, закончив день, спокойно отходить ко сну, и какое бы вы ни питали ко мне отвращение, вам без меня не обойтись.
Тимар чувствовал, как под напором этой зловещей страсти никнут его энергия и воля.
- Итак, я сказала вам всю правду о Тимее, о вас и о себе. Могу повторить еще раз. Вы взяли в жены девушку, которая любит другого; и этот другой прежде принадлежал мне. Вы погубили моего отца, отняли у меня этот дом, из-за вас все мое состояние прахом пошло... а хозяйкой в доме вы сделали Тимею. Что ж, судите сами, многого ли вам удалось добиться. Жена ваша - сущая мученица. Вы тоже страдаете, и страдания ваши стократ сильнее от того, что женщину, за обладание которой вы так боролись, вы сделали несчастной, ведь Тимее не видать счастья, пока вы живы, господин Леветинцский. Вы покинете дом с этой раной в сердце, и нигде не сыскать вам целительного бальзама. А я этому только рада. Рада от всего сердца!
С пылающим лицом, сверкая глазами и злобно стиснув зубы, Атали склонилась над безвольно поникшим мужчиной и словно вонзила ему в сердце незримый кинжал.
- А теперь прогоните меня из дома... если сможете.
Лицо Атали утратило всякую женственность. В порыве необузданной страсти напускная покорность уступила место вызывающему высокомерию.
"Прогоните меня, если сможете!".
И горделиво, подобно торжествующему демону, она покинула кабинет. Даже свечу со стола прихватила с собою, оставив потрясенного Михая в темноте. Ведь теперь она в открытую заявила, что она не покорная служанка, а демон-хранитель этого дома.
