Лицо Атали утратило всякую женственность. В порыве необузданной страсти напускная покорность уступила место вызывающему высокомерию.
"Прогоните меня, если сможете!".
И горделиво, подобно торжествующему демону, она покинула кабинет. Даже свечу со стола прихватила с собою, оставив потрясенного Михая в темноте. Ведь теперь она в открытую заявила, что она не покорная служанка, а демон-хранитель этого дома.
Михай смотрел, как Атали с горящей свечою в руках приближалась к дверям в спальню Тимеи, ему хотелось вскочить с места, схватить сатанинское отродье за руку, преградить ей путь и сказать: "Так оставайся же в этом проклятом доме, откуда я не могу тебя выгнать, не нарушив данного мною слова, но оставайся одна, без нас!" А затем ворваться к Тимее, как в тот роковой вечер, когда затонуло судно, схватить ее в объятия и с криком: "Дом рушится, надо спасаться!" - бежать с нею отсюда и укрыть ее в таком месте, где никто не будет ее стеречь....
Эта мысль не давала ему покоя... Так надо было бы сейчас поступить.
Дверь спальни отворилась; Атали обернулась, посмотрела на него и вошла в спальню. Дверь захлопнулась, и Михай остался во мраке. В глухом, непроглядном мраке!
Затем он услышал, как в замке дважды повернулся ключ. Участь его была решена.
Он поднялся. В потемках, на ощупь собрал все необходимое в дорогу, не зажигая свет и стараясь не шуметь, чтобы не разбудить еще кого-нибудь в доме и утаить, что он возвращался. Покончив со сборами, он осторожно прокрался за дверь, неслышно запер ее на ключ и, как вор, как беглец крадучись, покинул собственный дом. На улице апрельская непогода встретила его проливным дождем со снегом вперемешку. Лучше и не придумаешь для человека, который хочет остаться незамеченным.
Ветер со свистом, завывая, проносился вдоль улиц, снег сыпал в лицо, и в такую погоду, когда добрый хозяин собаку из дому не выгонит, Михай Тимар в открытой повозке тронулся в путь.
Лихое ненастье преследовало путника до самой Байи. Зима не желала уступать весне, кое-где свежевыпавший снег покрывал поля, а деревья стояли совсем голые.
Под стать холодной ветреной погоде были и мрачные мысли Михая.
Атали высказала жестокую правду. В браке несчастлив не только муж, но и жена, только он несчастлив вдвойне, ибо именно он обрек их обоих на злую участь.
Каждый проступок требует возмездия. Обнаружив сокровища Тимеи, он присвоил их с намерением рано или поздно завоевать с их помощью и самое Тимею. Он добился своего и теперь наказан за это.
Бедняк - человек подлый, никчемный, зато он может быть счастлив; богачу почет и слава, зато отказано в счастье.
Но почему он должен быть несчастлив? Неужто его не за что любить, неужто он совсем лишен тех благородных качество, за которые женщина люби мужчину? А гармоничные черты лица, выразительные глаза, здоровая, сильная натура, горячая кровь, любящее сердце - неужто недостойны ответной любви? Неужто женщина не способна полюбить его самого, даже будь он распоследний бедняк без гроша в кармане?
И все же Тимея не любит его, - таков постоянный ответ на все его мучительные вопросы.
"Эта женщина не может полюбить меня!" - горчайший укор для мужского сердца, он терзает пуще угрызений совести.
Но к чему тогда вся жизнь, какой смысл в бесконечной череде дней? Пахать, сеять, заниматься деловыми махинациями, грести деньги лопатой, чтобы потом начинать все сызнова? А может, лучше творить людям добро? Что ж, это последнее прибежище для души. Тот, кого не любят дома, ищет любви вне его стен.
Тот к, кого не любя дома, сажает деревья, уходит в помологию; то первая стадия. Затем человек увлекается разведением кур и прочей домашней живности. А когда душевная тоска доходит до крайней стадии, человек становится альтруистом, посвящает себя благотворительной деятельности. И чего он этим достигает? Есть ли смысл делать людям добро?
До самой Байи терзали Михая эти горькие думы, а там он устроил себе передышку. В Байе у него тоже была деловая контора, и, путешествуя по Большой Венгерской низменности, он наказывал всю свою корреспонденцию направлять сюда. Вот и сейчас его ждала целая пачка писем.
С полным равнодушием пробегал он глазами эти письма. Вымерзла или уцелела на полях сурепица, повысились ли таможенные сборы на английской границе, поднялись ли акции золотых и серебряных рудников, - не все ли равно?
Однако среди прибывшей сюда почты оказались два письма, обрадовавшие Михая: от его деловых представителей из Вены и Стамбула.
Оба письма содержали отрадные вести. Михай спрятал их в карман, и безразличие, доселе томившее его. Стало проходить. Вновь со свойственной ему решительностью отдавал он распоряжения своим доверенным лицам, внимательно выслушивал отчеты и, покончив с делами, сразу же ехал дальше.
Теперь его путь обрел свою цель. Правда, не какую-то возвышенную, а мизерную - но все же цель: доставить радость двум бедным людам. Но радость истинную.
А тут и погода переменилась: небо прояснело, солнышко стало пригревать вовсю, как обычно у нас бывает. Когда зима враз сменяется летом! К югу от Байи даже природа явила совсем иную картину.
Пока Михай на перекладных мчался к югу, природа спешила изо всех сил, вкладывая в один день результат недельных трудов. У Мохача леса встретили путника нежной дымкой первой зелени, в окрестностях Сомбора пашни отливали темно-зеленым бархатом, Нови-Сад порадовал глаз пестрой россыпью весенних цветов; на подступах к Панчеву равнины золотились полями сурепки, а холмы утопали под покровом розоватого снега: миндальные и абрикосовые деревья стояли в цвету. Двухдневное путешествие походило на сказочный сон. Еще позавчера в Комароме снег лежал белоснежной пеленою, а сегодня в низовьях Дуная деревья, одетые густой листвой, стоят в цвету.
Михай заночевал в своей леветинцской усадьбе; все распоряжения управляющему отдал с вечера, а наутро, поднявшись с первыми лучами солнца, продолжил путь, намереваясь проведать свои грузовые суда на Дунае.
Там он застал все дела в наилучшем порядке. За флотилией присматривал Янош Фабула, а стало быть, присмотр был надежный.
- Отправлялись бы, ваше благородие, уток пострелять!
Господин Леветинцский так и поступил, как советовал ему Янош Фабула. Велел спустить на воду небольшую лодчонку, загрузил туда недельный запас провизии, ружье-двустволку да побольше патронов. Никого не удивит, если он неделю пробудет в камышовых зарослях, где в эту пору полным-полно драгоценной дичи: стаями проносятся дикие утки, бекасы, и кроншнепы сами на выстрел летят. Не пренебрегают охотники и цаплей - ради перьев. Попадаются в камышах даже пеликаны и египетские ибисы, а если повезет, то встретишь и фламинго. Стоит только завзятому охотнику углубиться в заросли, и его потом не скоро дождешься. А Михай Тимар был страстный охотник, для каждого корабельщика это излюбленное развлечение.
Однако на сей раз Михай даже на зарядил ружье. Тихонько пустил лодку плыть по течению, пока она не поравнялась с оконечностью Остров, а там, налегая покрепче на весла, пересек Дунай.
Обогнув остров, он тотчас же узнал места.
Посреди простирающихся к югу камышовых зарослей, вздымаются верхушки знакомых тополей; туда Михай и направил свой путь.
В камыше уже проторен путь, ведущий вкривь и вкось, как позволял болотистый берег, однако бывалому человеку это не помеха. А Михай. Стоило ему хоть раз побывать в новом месте, потом и в темноте здесь не заблудится.
...Интересно бы узнать, что сейчас поделывают Альмира и Нарцисса. Знай себе охотятся на приволье - что еще делать в такую дивную весеннюю погоду?
Вот только в охоте их воля ограничена. На мышей охотятся лишь по ночам, значит, это занятие не для Альмиры; гоняться за птицами строжайше запрещено Нарциссе, зато для Альмиры под запретом находятся сурки, с позапрошлого года обосновавшиеся на острове: когда Дунай замерз, они по льду перебрались сюда с суши.
Так что приятельницы охотятся на водяных обитателей - тоже неплохой спорт!
Альмира заходит в чистую, прозрачную воду, где дно усеяно крупной галькой, и осторожно засовывает лапу в углубление меж камнями: там темнеет что-то подозрительное. Вдруг собака резко выдергивает из углубления лапу, высоко подпрыгивает и, визжа и поскуливая, на трех лапах устремляется к берегу; четвертую, в которую намертво вцепился клешнями черный рак, она держит на весу. Альмира отчаянно скулит, пока наконец на берегу ней не удается стряхнуть с себя грозное чудовище, а затем они сообща с Нарциссой берутся за рака, с пристрастием допытывая его, как дорого он намерен запросить за свою нежную мякоть. Рак, ретроград по натуре, не склонен торговаться, он знай себе пятится, желая во что бы то ни стало угодить обратно в воду. Обе охотницы лапами бьют и подталкивают рака, покуда им не удается опрокинуть его навзничь. И тут все трое призадумываются: как быть дальше, не знают ни Альмира, ни Нарцисса, ни сам рак.
