Андрей кивнул.
— Ну и хорошо, — хлопнул себя по коленям отец. — Поедем домой, что ли?
Вместе поднялись. Сели в машину.
Все больше и больше Сергей Петрович убеждался в своей правоте. Мать выиграла!
Андрей ничего не знал о том, какая борьба развернулась вокруг него. Но он действительно остался дома. Мать прооперировали удачно, но Андрей не мог взять и уехать, ибо боялся, что его переход за некую абстрактную грань, где все еще оставалась Оля, принес бы матери новые огорчения и, возможно, усугубил бы болезнь.
Так он, по крайней мере, думал.
И полетели в Минск и обратно письма. Вся неуемная страсть молодости выплеснулась в этих письмах, все потаенные мысли, чувства, мечты.
Мать выписали из больницы. Какими только средствами она не подчеркивала свою болезнь, к каким только уловкам не прибегала, чтобы поддерживать в Андрее уверенность, что не сегодня-завтра она может с легкостью уйти из жизни.
Сергей Петрович видел все это, видел все ее театральные трюки, но молчал, не желая становиться между матерью и сыном. В этой «войне» он был не воин.
Начались занятия в университете. Андрей ходил на лекции, пропадал в атлетических залах, снова стал общаться с друзьями. Маргарита Львовна зорко следила за каждым его шагом.
Поток писем не иссякал. Но шло время. Что-то уходило от них, капля за каплей…
Прошла весна. Снова наступило лето. Грянул август 1991 года. Москву лихорадило. Танки, бэтээры, митинги на Манежной, крики, вопли, баррикады…
Андрей и еще несколько студентов, вопреки запрету матери, ходили к Белому дому, носили осажденным еду. Приходили поздно, мокрые от пота, грязные.
Андрей уже давно не замечал, что письма от Оли стали редкими, сухими, безжизненными. Но новые увлечения захватили его: рушился режим, казавшийся всем до этого вечным! Дела в новых студенческих организациях занимали все его время и мысли.
Новое время, новые люди, новое государство, новые термины. Явления, присущие когда-то только «тлетворному и загнивающему Западу», неожиданно стали достоянием молодых, «дружно отделившихся» республик — инфляция, безработица, рыночная экономика.
Маргарита Львовна, учуяв ветер перемен и видя, что все «бывшие» снова «выплыли» на поверхность новой «демократии» (уж на этот раз, несомненно, истинной!), приложила все свои старания, чтобы самой не утонуть в бушующем «море» крутых перемен.
Спустя непродолжительное время она уже занимала какую-то ответственную должность в московской мэрии. Потом активно включилась в предвыборную гонку городских депутатов.
Все это время Андрей и Оля обменивались сухими новостями. Андрей, будучи человеком увлекающимся, не утруждал себя горькими размышлениями по этому поводу. Лето их любви казалось ему прекрасным сном, детской милой игрой в жениха и невесту. Изменились времена, изменился и он сам (так ему казалось).
Позже Андрей понял, что он предал, и понял, каким негодяем и глупцом оказался, каким испытаниям он подверг Олю… И что, в конце концов, явился причиной ее гибели.
Через годы совесть жестоко колола душу, обрекая на возвращение памяти о предательстве.
Они все же встретились еще раз. Последний раз. Судьба дала им шанс, свела лицом к лицу в огромном городе.
Они уже не писали друг другу. Как-то сам собой иссяк искристый поток чувственных посланий. Воспоминания поблекли.
Но они встретились. Через три года, в конце сентября девяносто третьего.
Он тогда еще учился в университете и работал на одну крупную фирму, поставляющую компьютеры и оргтехнику. Он встречался с представителями фирмы-партнера на экспозиции российских товаропроизводителей.
Трудный был год и предстояли трудные переговоры, которым мешало продолжавшееся противостояние Верховного Совета и Президента. Западные бизнесмены ожидали развязки и не спешили «потрясти мошной». Ни в чем не было уверенности.
И вот на этой экспозиции Андрей и увидел Олю.
Та женщина, которая на прекрасном английском что-то втолковывала группе хорошо одетых джентльменов, не была похожа на его Олю — заблудившегося ребенка. Модная прическа, элегантный туалет, изящная, со вкусом подобранная бижутерия… Но это была она!
Что-то снова шевельнулось в его душе, что-то заныло. Воспоминания пестрой толпой выстроились в сознании.
Он подошел. Она подняла взгляд… и он прочитал в них укор, страх, удивление, вопрос, три года ожидания, боль… Боль, не сравнимую ни с чем на свете. Боль, носимую в сердце годами. Боль, которую может причинить только самый близкий человек.
Андрей побледнел. Холод пронзил его сердце.
Ее молчаливые джентльмены уставились на него, будто ожидая, что он что-то скажет. Но Андрей молчал. Молчала и Оля.
Кто-то из джентльменов осознал ситуацию и щелчком пальца отозвал всю группу в сторону.
— Привет! — разлепил наконец Андрей напряженные губы и улыбнулся.
Но улыбка, как ему показалось, походила скорее на гримасу больного мима.
— Здравствуй, Андрюша, — сказала она просто, быстро справившись с чувствами.
— Давно не виделись, — произнес он совсем уж глупую фразу.
— Как живешь? — спросила она тактично.
— Кручусь.
— Учишься?
— Да. И работаю. В одной фирме.
— Я рада за тебя.
Она была мечтой. Она осталась мечтой, но еще более далекой и недоступной, чем тогда, когда он о ней ничего, кроме имени, не знал.
От нее исходила аура невероятного душевного тепла и природного доброжелательства. И Андрей ощутил запоздалое сожаление о том, что все так повернулось…
Они шли вдоль экспозиции и говорили, не касаясь тем, которые могли бы реанимировать прошлое.
Андрей предложил поужинать вместе в ресторане. Оля не отказалась.
Сожалеть о чем-то было поздно. Андрей понимал это со всей определенностью. Понимал, но не мог не думать о том, что между ними было.
Он спрашивал себя, как же получилось, что он забыл о своих чувствах к ней, о своей любви, казавшейся ему тогда безграничной. Или мать была права?..
Но что-то подсказывало ему, что ошибку совершил он сам! Страшную ошибку, которую уже нельзя исправить. Или можно?
Андрей прислушался к себе. Любил ли он ее по-прежнему? Или просто пытался только загладить вину перед ней и оправдаться в своих глазах?
Нет, он любил ее. Любил. Но теперь Оля была слишком далека от него, слишком многое их разделяло.
Андрей чувствовал, как былая, никогда больше не испытываемая радость заполняет его сердце.
Да, он был виноват в том, что не вернулся тогда, но она сама хотела, чтобы он учился. Сама просила подождать, «перетерпеть»…
Теперь он твердо стоит на ногах, у него есть своя квартира (правда, пока пустая, так как он в ней не жил, но это дело поправимое), есть достаток, он не зависел от родителей.
И ее глаза! Они говорили ему больше, чем любые слова.
В таком счастливом и радостном настроении Андрей свернул к дому в Гагаринском переулке, где все еще жил с родителями, чтобы переодеться к ужину.
Дома никого не было. Андрей принял душ, побрился второй раз за день, выбрал костюм, рубашку, галстук — все светские атрибуты, вкус и любовь к которым привила ему мать долгим «измором». Потом он позвонил в ресторан «Версаль» и заказал столик на двоих.
В этот вечер Андрей решил обрушить на Олю целый поток великолепия. Королевского великолепия!
Задолго до назначенного часа он выехал на своем «мерседесе» в город. Завернул по пути в ювелирный магазин, где долго и тщательно выбирал подарок. Забрав покупку, снова тронулся в путь. Подъехав к цветочным рядам, купил самый роскошный букет роз.
Андрей представлял восхищенную, по-детски наивную улыбку Оли, когда он все это преподнесет ей, окружит вниманием, которое так любят женщины…
Припарковавшись на стоянке у гостиницы, Андрей вошел в ярко освещенный холл. Подошел к стойке регистрации.
— Извините, — обратился он к служащему. — Не могли бы вы сказать Ольге Филипович из 205 номера, что ее уже ждут.
— Конечно! — улыбнулся служащий и взялся за трубку внутреннего телефона.
Андрей отошел к мягким креслам под искусственными пальмами у окна.
«Да, это не общежитие с небритым «привратником» у входа, и Оля уже другая», — подумалось ему.
Он сел в кресло, лениво развернул каталог «Отто», лежавший на столике среди других журналов.
Оля появилась так неожиданно, что Андрей даже вздрогнул.
— Привет, — сказала она, стоя перед ним.
Андрей поспешно вскочил, уронив на пол журнал.
Ее губы тронула мимолетная понимающая улыбка.
— Ты великолепно выглядишь, — пробормотал он, беря ее руку и чуть касаясь губами нежной, ухоженной кожи.
Оля действительно была неотразима. Неуловимо измененная прическа, неброский макияж, полоска платья в небрежно распахнутом, великолепного покроя плаще.
