Вскоре она вернулась, и по комнате разнёсся дразняще вкусный аромат наваристой шурпы. Аромат этот всегда мучил Рустама, будил в нём что-то похожее на угрызения совести. Он знал, что в это нелёгкое послевоенное время в доме постоянно ощущались серьёзные недостатки, но ни разу ещё не ел чего-нибудь невкусного, пресного, без мяса. Догадывался, что мама и Мухаббат едят далеко не то. Даже пытался было протестовать, но тётушка Хаджия тихо, зато твёрдо сказала: «Ты, сынок, ешь, что на дастархане. Не бойся, мы с голоду не умираем… А хоть бы и умереть мне, я всё равно последний лакомый кусочек тебе бы положила». «И я тоже, — почему-то шёпотом поддержала свекровь Мухаббат. — Ваше здоровье, Рустам-ака, нам дороже и нужнее, чем всякие разносолы. И давайте не будем больше возвращаться к этому разговору… Мне будет только больно…» Возвращаться к разговору не возвращались, но каждую ложку Рустам нёс ко рту как тяжёлый камень. Мучила мысль, что увечьем своим он как бы присвоил себе право на незаслуженные преимущества, на обидную исключительность.
Тётушка Хаджия всё это замечала. Поэтому во время ужина решила отвлечь сына, с деланным интересом спросила у Мухаббат:
— Что-то, доченька, Каромат давно не видно. Как у неё там дела?
— Пока мы с нею идём одинаково, — сразу раскусила наивную хитрость свекрови Мухаббат. — Но стоит мне зазеваться, и она тут же может обогнать.
— Да, Каромат боевая выросла, дай ей бог всего хорошего. Что на словах, что на деле.
— Мама, сватью не встречали? — озабоченно спросила Мухаббат. — Что-то её сегодня в поле не было видна…
— Приходила недавно. Тёте Дусе что-то нездоровится, не решилась оставить её одну… Да, чуть не, забыла! Нам письмо пришло! Санобар затем и приходила, чтобы принести его. Оно как-то к ним попало. А ну-ка глянь, доченька, что за письмо такое.
Тётушка Хаджия достала из кармана конверт и протянула его Мухаббат.
Быстро пробежав глазами небольшой листок, Мухаббат повернулась к Рустаму:
— Вас в собес вызывают, Рустам-ака. Если завтра подойдёте до полудня к полевому стану, какая-нибудь попутная машина вас подбросит.
Сразу же после ужина тётушка Хаджия ушла в свою комнату. Рустам облокотился на подушку и спросил у жены:
— Фазыла не видела? Что-то давненько он не появляется.
— На клеверном поле возится, работы у него невпроворот. Перепахивает поле. «Пойдёмте, — говорю, — проведаете у нас. Без горячего небось сидите, всё всухомятку». Не согласился. «Катаюсь, — отвечает, — Мухаббатхон, как сыр в масле. Разве в такую горячую пору тракториста оставят голодным?»
— Да, в работу он умеет уходить целиком. И на фронте ни секунды не мог сидеть без дела. Настоящий мужчина. А невеста его Катя! Если бы не она, Мухаббатхон, я бы там навеки и остался, где наша машина на мину налетела. Сама вся израненная, а меня не оставила, на себе, считай, волокла, от верной гибели спасла… Да что же это я!.. Ты всё это уже десятки раз слышала…
— Что-то от Кати никаких вестей нет, — обеспокоенно заметила Мухаббат.
— Я тоже удивляюсь. Дай бог, чтобы она, на счастье Фазылу, была жива-здорова. Бедняга с самыми добрыми намерениями начинал дело, дом закладывал.
— Одно лишь письмо сразу после окончания войны написала, кажется?
— Да, помню.
Рустам хотел сказать, что и в мирное время может случиться самое непредвиденное, но сказал о другом:
— Надо потерпеть, где-нибудь должна объявиться.
Мухаббат начала пеленать засыпающего Адхамджона,
Потом уложила сынишку в кровать и повернулась к Рустаму:
— Почитаем?
— Умница ты моя! Я только сам тебя об атом собрался попросить.
Мухаббат взяла с полки книгу, раскрыла на вчерашней накладке и начала читать.
С фронта Рустам, Фазыл и Катя вернулись вместе. И все в кишлаке ждали, что после весёлого и шумного тоя у Рустама с Мухаббат загремят карнаи и сурнаи на свадьбе Фадыла и Кати.
Но… случилось непредвиденное.
Оказывается, Катя приехала не насовсем. Просто госпитальное начальство исхлопотало ей отпуск для того, чтобы она могла проводить домой Рустама и Фазыла. Сами бы они добирались долго и трудно. Конечно, ни Фазылу, ни Рустаму Катя об этом ничего не сказала.
Но вот истекло время отпуска, и однажды Катя предстала перед Фазылом в военной форме: в ладно пригнанной гимнастёрке, сапогах, пилотке.
— Вах-вах! — рассмеялся Фазыл. — Ты будто снова на фронт собралась.
— Да, Федя, — тихо, чуть ли не шёпотом проговорила Катя.
И такая печаль, такая боль стояли в её глазах, что Фазыл сразу понял — это правда!
— Как же так?! — растерянно спросил он, чувствуя, как холодеет сердце и оглушительным звоном наполняется голова.
— Меня только на время отпустили. Вас…
Катя хотела сказать: «Проводить», но сразу поняла, что может ранить этим любимого человека, напомнив ему о его увечьи.
— С вами погостить…
— Это неправда! — крикнул Фазыл. — Ты сама… сама хочешь уехать от меня… от калеки!..
— Федя, опомнись! — но сдержавшись, тоже крикнула Катя, и в крике этом послышались рыдания.
И только теперь до Фазыла окончательно дошло: это правда! Страшная, неотвратимая.
— Ты же солдат, Федя, — продолжала между тем Катя, — и знаешь, что такое долг, приказ наконец…
— Да, да… — как-то отчуждённо повторял Фазыл, борясь с нахлынувшими тоской и отчаянием. — Да, да… Ну, что ж, давай собираться…
— Мне ничего не надо, Федя. Я уже собралась.
Рустам принял неожиданную весть внешне спокойно.
Только лицо его окаменело, и он долго, тяжело молчал. Потом попросил охрипшим, чужим голосом:
— Позовите маму и Мухаббат.
— Мухаббат в поле, — ответила вошедшая тётушка Хаджия.
— Всё равно позовите! — голос Рустама стал резким, почти злым.
— Что случилось, сынок? — встревожилась тётушка Хаджия.
— Катя уезжает… На фронт!
— Вай, умереть мне! — всплеснула руками старушка и опрометью бросилась из комнаты.
Вскоре все собрались за прощальным дастарханом. Говорили мало. Тётушка Хаджия изредка всхлипывала, вытирая глаза кончиком рукава. Катя сидела, тесно прижавшись к Фазылу, тихая и печальная, а он нежно гладил её белокурые волосы, и такая тоска стояла в его глазах, что Мухаббат не выдержала. Она встала и со словами: «Пойду, свеженького чайку заварю», — чуть ли не выбежала из комнаты.
— Ну всё! — глухо, по решительно, будто скомандовав, сказал Рустам. — Мама, там у нас где-то есть бутылка водки. Надо по русскому обычаю — посошок…
… Фазыл проводил Катю до Ташкента и вернулся только поздно вечером. Внешне он старался казаться бодрым, но справиться с душевной болью было, видно, нелегко. Всего за один только день Фазыл почернел и осунулся лицом. Он странно озирался вокруг, никого и ничего не видя.
С дороги Катя прислала короткую записку:
«Еду хорошо. Обязательно вернусь. Жди меня и люби. С боевым приветом. Крепко целую, Катя».
И после этого надолго замолчала.
Как-то тётушка Хаджия встретила па улице Фазыла и подозвала его к себе.
— Фазылджан, — ласково начала старушка, и Рустам и Мухаббат, да и я, мы просим тебя: живи у нас. Детям моим будешь братом, а мне — вторым сыном.
Фазыла покорила эта поистине материнская забота. Да и сам он чувствовал себя сиротливо, ютясь по случайным, чужим углам. Поэтому отказать этой доброй, сердечной женщине он не решился. К тому же кто-то обязательно должен находиться рядом с другом. «Мы, я и Мухаббат, должны стать ему надёжной опорой в жизни, не дать упасть духом», — подумал Фазыл, принимая окончательное решение.
Правда, тревожила одна мысль. В этом же доме жила Света. На чужие рты сита не накинешь. Это уже доказали однажды сплетни, которые распространились с недоброй руки Мирабида вскоре после приезда Светы в кишлак. А вдруг и сейчас пойдут разговоры, что из-за неё Фазыл переехал жить к Рустаму! Девушка совсем уже взрослая и хорошенькая, как куколка… Худо бы не получилось. Стоит только одному слову вылететь из чьего-нибудь дурного или злобного рта, расплодятся эти слова в несметное число! И вдруг эти разговоры дойдут до Кати!..
Но и это благополучно уладилось. Тётушка Санобар затосковала одна в доме без Мухаббат и пригласила жить к себе Евдокию Васильевну со Светой. Те охотно согласились. Да и в доме у Рустама становилось тесновато.
Мухаббат свела Фазыла с механиком тракторной бригады МТС. И с тех пор Фазыл — тракторист.
…Иногда у Рустама собираются парни — Сабирджан, Эрбута, несколько школьных учителей. Играют на дутаре, поют, рассказывают забавные истории о лукавом мудреце Афанди. Одним словом, все стараются хоть как-то отвлечь Рустама от мрачных мыслей. Просветлеет он немного лицом, тронет сурово сомкнутые губы чуть приметная улыбка, — друзьям больше ничего не надо. Ведь все они фронтовики и знают истинную цену страданиям. Среди них нет никого, кто не носил бы на теле следов ран, этих жестоких отметин давно отгремевших боёв. Больше всех, кроме Рустама, пострадал Фазыл.
