Мухаббат хотела было пересказать весь разговор мужу, но не решилась. Рустам — она с болью замечала — и без того за последние дни нервничал больше, чем когда-либо, метался, не находя себе места. Поэтому Мухаббат, едва подойдя к двери, постаралась взять себя в руки, чтобы казаться бодрой и весёлой, заговорила, дурачась, по-детски картавя и шепелявя:
… Благодарю вас, папочка! А мы, чтобы мамуля не устала, помогали ей, сидели на ручках спокойно…
Мухаббат протянула ребёнка Рустаму. Мальчонка, раскинув руки, охотно потянулся к отцу. Рустам нежно поцеловал сынишку в щёчку, в лоб, потом крепко прижал ребёнка к груди и с глубоким вздохом уткнулся носом в его шелковистые волосы.
— Эй, отец, что это вы делаете? — с шутливым удивлением воскликнула Мухаббат.
— Нюхаю, мой цветочек нюхаю. Такого приятного аромата во всём мире больше нет…
— Вот оно что! — зарделась от удовольствия и материнской гордости Мухаббат. — Интересно, а другие дети, как по-вашему, тоже так приятно пахнут?
— Не знаю. Только кажется мне, недаром говорят: каждому своё луной кажется. Мне даже…
— А я! — сразу догадалась Мухаббат, что хотел сказать муж. — Думаете, у меня по-другому? Отнесу утром ребёнка в ясли и до самого вечера места себе не нахожу, тысячи всяких мыслей в голову лезут. Только тогда душа на место станет, когда он снова на моих руках.
— И не говори, Мухаббатхон. Я и сам не знаю, как у меня хватает терпения и сил дождаться вечера. Едва за полдень перевалит, всё моё внимание и слух у калитки.
— А вы, конечно, только за сынишкой скучаете?.. — не без лукавства спросила Мухаббат.
— Ты же сама отлично знаешь, за кем я скучаю. Не будь вас, куда бы мне деться в моём положении…
Рустам глубоко вздохнул.
— Смотрите, не сглазьте меня, — будто в шутку, но дрогнувшим от волнения голосом произнесла Мухаббат. — А то и зазнаться могу, Рустам-ака.
— И говорю то, что думаю и чувствую. Только ты…
— Рустам-ака, — перебила мужа Мухаббат, — вы можете ни в чём не сомневаться! Пусть на душе у вас будет всегда спокойно. Ветром только мелкий хворост сдувает. А моя любовь подобна утёсу. Пусть ветер невзгод попробует даже поколебать его! Я понимаю, вам тяжело, истомились вы в одиночестве. Но ничего, вот скоро подрастёт Адхамджан и будет вам… (Мухаббат чуть не сказала: «Будет вам поводырём», по вовремя спохватилась, прикусила язык, на ходу поправилась)… будет вам помощником в ваших делах, опорой вашей и поддержкой в жизни. Тогда вы с ним сможете ходить везде. Глядишь, и к нам на работу зайдёте. Знаете, как вам тогда легко станет… В поле бы сходили вместе…
— Твоими бы устами да мёд пить, — печально усмехнувшись, произнёс Рустам. — А по правде говоря, это в в самом деле было бы замечательно! Хоть и не увидел бы я этого поля, не насладился бы его бескрайним простором, зато вволю надышался бы свежим ветром. Уже одно это сколько бы мне сил прибавило!.. Ах, как я скучал, как тосковал по этим родным просторам па фронте, как мне не хватало их! Где бы я ни был, перед глазами стояло хлопковое поле, то в нежных переливах цветения, то в белой пене раскрывшихся коробочек. Виделся мне и наш полевой стан, и ты перед ним. Как сладко я грезил, когда меня посещали эти видения, каких только планов, не строил! И цветы часто вспоминались… Знаешь, я даже сейчас будто вижу их: белые, красные, голубые…
— Рустам-ака, вы, наверное, знаете нашего Самадабуву? — обрадовалась Мухаббат, что муж заговорил о цветах, отвлёкся, — … Ну, того, что с верхней махалли. Он привил к белым розам красные, да ещё разных оттенков, и теперь не куст, а настоящий букет. Красиво!..
— Да, цветы — вещь хорошая… Так вот, на фронте…
Сердце Мухаббат сжалось. Такие воспоминания неизменно растравляли душу Рустаму и надолго выводили его из равновесия.
— … Стоит мне на фронте родные поля вспомнить, тебя вспоминаю, твой облик привидится — не могу не подумать о близких до боли просторах. И сейчас так. Это, наверное, потому, что я, как узник, замурован в четырёх стенах. Но ничего, вот скоро подрастёт наш Адхамджон!..
— А может быть, вы к тому времени и прозреете. Ведь сказал же. профессор Филатов…
Мухаббат снова испуганно спохватилась, но было уже поздно. То, чего нельзя было ни в коем случае сегодня говорить, уже слетело с её языка.
В прошлом году они обращались с Рустамом к знаменитому одесскому профессору, Филатов тщательно осмотрел Рустама, прописал ему предварительный курс лечения, посоветовал, какие и как нужно принимать лекарства. Прощаясь, подбодрил: «У вас повреждён зрительный нерв. Но вы, голубчик, ещё молоды, и потому есть надежда на его восстановление. Пройдёт два-три года, и вы, смею надеяться, сможете различать свет. После этого милости прошу снова в мою клинику!»
Но слова эти почему-то не очень обрадовали Рустама. Ему показалось, что Филатов неискренен, что он лишь утешает безнадёжно больного, не в силах ему помочь. Чего только не предпринимала Мухаббат, чтобы хоть как-то подбодрить окончательно павшего духом мужа.
И вот Рустам снова сетует на судьбу, снова повесил голову. Чтобы вывести его из этого опасного состояния, как-то развеять невесёлые думы любимого и близкого ей человека, Мухаббат решила сыграть на его мужском самолюбии.
— В конце концов, Рустам-ака, — деланно сердито начала Мухаббат, — вы же солдат! Значит, стойкий и выносливый человек. Да вы и доказали уже это на фронте. И потому надо набраться терпения и ждать. А потом надо верить тому, что сказал профессор. Гоните вы от себя всякие непотребные мысли, не принимайте близко к сердцу придуманные страхи. Вы же не на улаке каком-нибудь, если уж на то пошло, увечье получили. Вы же за свободу и счастье Отчизны и родного народа сражались с ненавистным врагом, вы же за всех нас, матерей, жён и невест, стариков и детей, проливали кровь и потеряли зрение. А ведь могло быть и хуже. Вы совсем могли не вернуться с фронта, как не вернулись боевые друзья ваши Карпаков, Туманов, Седых и многие-многие другие. Или не так? А слепота ваша не вечна. Ещё раз повторяю: надо только набраться терпения и ждать. Дождаться надо своего счастливого часа. Даст бог, прозреете, тогда уж вволю насладитесь всеми красками и радостями жизни!..
Рустам порозовел от смущения, ему стало неловко перед женой за свою слабость.
— Да я, признаться, надеюсь в душе. И что мне, собственно, надо? Есть у меня ты, есть мама, Адхамджон… Это даже много, если рассудить. Столько счастья одному человеку!..
— Вот это уже другой разговор! — улыбнулась Мухаббат.
По, помолчав немного, Рустам осторожно положил ладонь на плечо жене и снова спросил:
— Мухаббатхон, душа моя, как ты думаешь, сбудутся слова профессора?
— Сбудутся, обязательно сбудутся! — поспешила заверить мужа Мухаббат в том, во что и сама сейчас верить боялась.
Ведь профессора в Ташкенте не было. Давно. Он снова переехал в Одессу. Только об этом никто, кроме Светы и Фазыла, не знал. Особенно тщательно скрывался отъезд Филатова от Рустама. Стоило ему об этом услышать и он совсем бы упал духом. Как бы там ни было, надеялся на профессора Рустам крепко. «Свет моим глазам может вернуть только этот человек. Многих лет жизни ему и крепкого здоровья. И на моё счастье тоже», — думал часто, взывал неизвестно к кому Рустам. И вот после всего этого разве повернётся у Мухаббат язык сообщить мужу об отъезде Филатова, разве так она жестока, чтобы лишить его последнего проблеска надежды? Нет, она никогда не скажет недобрых, жестоких по отношению к родному человеку слов. Лучше собственный язык проглотить!
— Свожу вас к профессору, Рустам-ака… Только сейчас не время. Вот закончим уборку… Глядишь, к тому времени ваши глаза и сами но себе окрепнут.
— Ладно, Мухаббатхон, потерплю…
Мухаббат отвезла бы Рустама к профессору хоть сейчас. Только как быть с Адхамджоном? Надолго ребёнка оставить, нельзя. И с собой не возьмёшь — очень трудно будет. С таким младенцем, да ещё на зиму глядя, отправляться в далёкий и незнакомый путь? Да его и загубить так недолго. Сам же Рустам потом ей этого никогда но простит.
С мыслями этими Мухаббат забрала сынишку из рук Рустама и распеленала его. Почувствовав неожиданную свободу, Адхамджон тут же поймал себя за ногу и сунул большой палец в рот. Мухаббат рассмеялась.
— Что он делает? — спросил Рустам.
— Нет, вы только гляньте, проголодался, бедненький, и ногу сосёт!
Вошла тётушка Хаджия.
— Невестушка, ты когда же это пришла? А я и не заметила, — воскликнула она и собралась было расстелить принесённый дастархан,
— И сама, мама…, — Мухаббат взяла из рук свекрови дастархан и расстелила его на хантахте, небольшом столике на низких ножках. Потом на скорую руку снова спеленала Адхамджона, передала его Рустаму и вышла вслед за старушкой.
