Йохим неожиданно обрадовался планам жены съездить на побережье.
- Пожалуйста, не торопись возвращаться, ты тоже нуждаешься в отдыхе. И хорошо было бы прихватить с собой господина Амира - он должен дать небольшие каникулы своему ученику. Не возражаешь, милая? - Йохим значительно посмотрел жене в глаза и она поняла, что это не личная просьба, а распоряжение, идущее "сверху".
Так или иначе - все складывалось отлично - два дня на курорте, вдвоем с Амиром! Ванда особенно тщательно подготовила свой чемодан, учитывая посещения пляжа, ресторанов, музеев, возможно, даже концерта. И, конечно же - знойного интима, требующего изысканного белья, особого парфюма и наличия тайных средств мгновенного омолаживания: годы уже не те, чтобы просыпаться утром свежей как роза или спать в макияже. Впрочем, она никогда не могла похвастаться природной свежестью, а весь ее нынешний соблазнительно здоровый облик a la naturelle создавался регулярными методичными усилиями.
Собираясь в Канны, Ванда почувствовала прилив бодрости и даже заметила, что внешне помолодела - ведь шальной блеск глаз трудно воспроизвести даже с помощью первоклассного макияжа, а ее глаза светились предвкушением самой романтической истории.
...Попрощавшись с детьми, они выехали рано утром в Вандином голубом "оппеле-седане", умеющем с бодрым хрустом откидывать гармошкой складывающийся верх. Ванда была вся в незабудковом льне, на свежеуложенных волосах повязана нежнейшая шелковая косынка ручной индусской росписи. Иранская бирюза в ушах и на запястьях облачко духов "Мадам Роша" и крупные туманно-серые очки. Амир, поджарый и гибкий, в дорожном костюме из тонкой кремовой шерсти, оттеняющем бронзовый лоск его кожи за раскрытым воротником "апаш" представлял респектабельного и вполне светского путешественника из деловых кругов богатого Востока.
Оставив позади поместье "Каштаны" автомобиль несся среди полей, по-осеннему опустевших и все еще мощной зелени садов и перелесков самых разнообразных оттенков - от светлой зелени акациевых зарослей до сизой дымки сосняка. Ванда включила магнитофон. Амир прислушался, обрадовался:
- Это же Сальваторе Адамо! А вот Фрэнк Синатра - шлягеры моей далекой юности! Ванда хотела деликатно поспорить насчет возраста, но потом засомневалась - кто разберет этих смуглолицых, гибкотелых хищников - может ему уже все 60! И нейтрально заметила:
- Я предполагала, что в вашей стране, она многозначительно выделила формулировку, употребляемую Амиром в занятиях с Максом, сохраняется предпочтение к национальной культуре и музыке.
- Лучшие годы юности я провел за границей, учился в Европе военному делу. А потому мои эстетические пристрастия довольно широки и разнообразны.
- Это касается также идеала женской красоты?
- Увы, здесь у меня имеются особые предпочтения, - Амир значительно посмотрел на Ванду.
- Ах, полноватые блондинки, похоже, всегда и везде в моде! рассмеялась Ванда. - Во всяком случае в годы учебы в университете у меня была масса поклонников! Она прибавила громкость приемника, услыхав шлягер Френка Синатра.
- Не слишком сильный звук?
- "Stengers in the night"! Оставьте, пожалуйста, так! Это моя любимая мелодия, - Амир остановил руку Ванды, направившуюся к рычагу громкости. Он покрыл ее кисть сухой легкой ладонью и не убрал ее, когда Ванда опустила правую руку к себе на колено. Благо, машина шла на автоматическом переключении скоростей, а с рулем на этом отрезке шоссе, почти пустого в ранний час, она могла справиться и одной левой. Ладонь Амира соскользнула на бедро и двинулась вниз. Пришлось притормозить и остановиться у обочины не терять же сознание прямо за рулем! Ванда не ожидала, что ее так взволнует этот эпизодический флирт. Они больше не разговаривали, а только целовались в чувственных флюидах шлягера и волнах теплого воздуха, сопровождающего мелькающие мимо автомобили. Яркая косынка Ванды трепетала на ветру, легкий расстегнувшийся жакет соскользнул с покатых плечей представив алчущему взору кавалера аппетитно поднятую жемчужно-серым гипюровым бюстгальтером крупную грудь.
Они с трудом вынырнули из головокружительного дурмана, увидев останавливающийся впереди огромный трейлер. Ванда едва успела запахнуть жакет, как у машины появился смуглый толстяк в оранжевой каскетке, интересовавшийся проездом к Сан-Антуану. Ванда объяснила, шофер откланялся и Амир поднял лицо - все это время он делал вид, что ищет что-то под сидением.
- Так нельзя! Мы совсем потеряли голову. За нами могли следить! - он был явно обеспокоен. Ванда расхохоталась:
- Здесь во Франции ревнивые мужья нанимают частных детективов, которые, как правило не пользуются грузовиками. Однако рисковать они больше не стали и выбрав уединенный маленький отель, спрятавшийся в стороне от крупных трасс, ведущих к побережью, сняли тихий двухместный номер. Поднимаясь за портье на второй этаж, Амир почувствовал сильную неукротимую дрожь: - ни одна женщин не возбуждала его так сильно. Чем больше он узнавал Ванду, тем труднее было отличить ее от Светланы, запечатлевшейся в молодой памяти. Это была та же женщина, но принадлежащая ему! К черту Динстлера и Хосейна - пробил его час и он не упустит своего!
Провалявшись в объятиях Амира более суток, Ванда с ужасом подумала, что могла так и умереть, не узнав, что бывает на свете такие мужчины. И сделать это открытие на пороге старости, увядания, женского одиночества и чуть ли не случайно! Боже, ей становилось страшно от мысли, что этой встречи могло и не произойти. Ванда забыла про свое тайное косметическое вооружение, про нарядное белье и шикарный пеньюар. Все это время она провела абсолютно обнаженной и вылизанной с ног до головы - так что не осталось ни миллиграмма парфюмерии, не впитанной жадными губами Амира. Ванда была уверена, что выглядит ужасно, но страсть, которую она возбуждала в этом мужчине, свидетельствовала о противном
- он не просто "имел женщину" - он наслаждался именно ей, каждой клеточкой ее тела.
Амир не предполагал, какое место в его жизни занимала та давешняя история с "передачей" русской девушки своему господину. Недаром же все эти годы Амир носил в тайном отделении портмоне цветное фото, снятое хосейновским "поляроидом" на подмосковной даче: Ланка возлежит на ковре у камина в позе притаившейся, настороженной кошки. Теперь он достал его и протянул Ванде. Та недоуменно крутила снимок, тараща глаза и пытаясь сообразить, как попала к Амиру ее старая фотография, про обстоятельства появления которой она ничего не могла вспомнить. Ни камин, ни белая ткань с верблюдами, целомудренно наброшенная на ее обнаженное бедро ни о чем не говорили Ванде: эпизод начисто вылетел из памяти. Амир, насладившись недоумением Ванды, отобрал и спрятал фото.
- Это не ты. Это возлюбленная моей молодости. Я не знал, что возможно такое сходство. Во всем - абсолютно во всем. С неким суеверным страхом он задумался над своим открытием: во всех проявлениях страсти Ванда была абсолютной копией Ланки. Аллах вознаградил своего послушного раба за преданное служение господину, вернув ему ту, которая могла бы стать его женой.
К полудню следующего дня любовники спохватились - близился час возвращения в "Каштаны", а они еще не побывали в Каннах. Ванда погнала автомобиль к морю, не чувствуя ни страха, ни угрызений совести, ни сожалений о случившемся, ни опасений по поводу будущего. Это было тончайшее наслаждение полетом, частью которого стал тонкий профиль Амира, откинувшегося на кресло с опущенными, словно таящими сладкие грезы ресницами, его полуулыбка и горячая рука, путешествующая по ее бедру. Если и просить Всевышнего остановить мгновение, то, наверно, все-таки это, застрявшее на границе послевкусия и предвосхищения, соединившее "было", "есть" и "будет" в оглушающую своей мощью радость.
В Каннах они что-то купили - торопливо и неразборчиво, что-то прочитали на аншлагах, глянули на покидающих вечерний пляж разморенных солнцем людей и заспешили обратно. Мимоходом Ванда прихватила у загримированной Арлекином девушки какой-то буклет и быстро покатила обратно. Машина еле-еле ползла в гору - Ванда просто не могла отжимать газ
- увеличивая скорость, она сокращала жизнь своего счастья.
Было уже почти темно, когда "оппель" свернул на боковую дорожку, ведущую к покинутому утром отелю. Скорбно- молчаливый Амир благодарно и преданно посмотрел на свою спутницу. Портье встретил "супругов", как добрых знакомых и лично проводил их в номер, еще хранивший запах Вандиных духов.
И вот все повторилось заново. Они боялись смотреть на часы и лишь почерневшее окно тревожно сигналило о позднем времени. Освободившись от объятий не надолго затихшего любовника, Ванда набрала телефон клиники, рассеянно листая прихваченный у Арлекинихи альбомчик. Это оказалась программка молодежной труппы, устраивающей ночные представления комедии Мольера в стиле старинного балагана.
