Александр тоже поднялся. Он обнял ее, прижал к себе, прислонив голову Джулии к своему плечу.
— Джулия! Я знаю, тебе в жизни пришлось нелегко. Не так, как мне, если сравнивать. Но теперь у тебя есть я, и ты — мать. Тебе двадцать два. Ты уже большая девочка. Ты должна быть взрослой — ради Лили.
«Нет, — подумала Джулия. — Я так и не стала взрослой. Я не знаю, какой я должна стать, но пока еще не стала. Может быть, тогда я стану счастливой?»
Она прижалась к Александру, спрятав лицо и погрузив пальцы в его свитер грубой вязки, а он успокаивающе погладил ее по голове. Она остро почувствовала собственный эгоизм и тупость, стремление к разрушению, которое было у нее внутри, но вместе с тем она знала, что пойдет к Джошу, сделает все, о чем бы он ни попросил, и покорится своей судьбе. Вернуться назад, в этот удушающий день с чаепитием и пустыми разговорами под деревьями, было невозможно.
— Пора спать, — сказал Александр.
Чтобы освободить комнату для Чины, они перенесли колыбель Лили в свою спальню. Они наклонились над кроваткой и, затаив дыхание, смотрели на ребенка. Лили спала на спине, широко раскинув руки и ноги, шелковая кромка одеяла касалась ее вспотевшего и раскрасневшегося личика. Мокрые черные волосы прилипли ко лбу.
Джулия нагнулась ниже и вдохнула ее запах, прислушиваясь к тихому посапыванию. Любовь неудержимо нахлынула на ее, ей захотелось вытащить из колыбельки этот влажный сопящий комочек.
— Лили, — прошептала она, желая прижать ребенка к груди, прильнув лицом к складочкам на маленькой белой шейке.
— С днем рождения! Подумай, сколько лет у тебя впереди. Сколько всего впереди!
К запаху детской присыпки, чистой кожи и теплой фланели примешался острый запах мокрых пеленок. Ребенок захныкал, Джулия приподняла ее головку, баюкая.
— Ты разбудишь Лили, — сказал Александр.
— Надо ей сменить пеленки.
Джулия положила ее на кровать и расстегнула ее ночные одежки. Пока она вынимала мокрую подкладку и подкладывала сухую, Лили открыла глаза и уставилась на нее осмысленным немигающим взглядом. Странно, но иногда ребенок казался для Джулии немым укором неожиданно свалившейся на нее ответственности, а иногда, в такие моменты, как сейчас, она готова была умереть или убить кого-то за ребенка.
Она снова приподняла Лили, поцеловала в уголок рта и отнесла назад в кроватку. Девочка засунула палец в рот и начала шумно сосать его. Наблюдая за ней, Джулия дала молчаливый обет: «Я постараюсь делать все как можно лучше. Даже если не все получится, я постараюсь».
Подошел Александр и обнял ее за плечи.
— Теперь моя очередь, — сказал он.
Он снял с нее легкое платье, в кармане которого был глубоко спрятан заветный бумажный квадратик. Его руки скользнули по бедрам Джулии, задержались на тонкой талии и медленно двинулись вверх, пока наконец не достигли груди. Джулия гордилась своим новым, чувственно округлившимся телом, когда кормила Лили. Но сейчас она снова похудела, груди ее казались еще меньше, чем до рождения ребенка, и она стыдливо прикрыла их рукой. Однако Александр оттолкнул ее руку и начал целовать ее соски, медленно описывая языком круги вокруг них.
— Джулия… — Его губы впивались в ее кожу.
Руки Александра согрели ее застывшее тело. Она перестала думать об обиде. Сейчас ею овладело куда более мощное чувство. Ее голова запрокинулась, и она сделала глубокий вдох… Она яростно отогнала все прежние мысли, счеты. Сейчас был только этот голод, и оба они чувствовали его. Они знали, чего хотят. Аппетит требовал удовлетворения, и средство было здесь, рядом.
— Я хочу тебя, — шепнула Джулия.
Она высвободилась из его объятий, отвернулась, стесняясь своего хрупкого тела и взгляда Александра. Потом быстро легла на постель, открываясь ему навстречу. Он устремился за ней, и ее тело выгнулось под его руками. Они жадно целовались. Она расслабилась, на какое-то время отдаваясь наслаждению, затем прошептала:
— Подожди.
Джулия села, расстегнула его рубашку, вытащила запонки и расстегнула пряжку пояса. Она не видела его лица, пока раздевала его. А Александр между тем внимательно следил за ней. Такой он еще никогда не видел ее. В прошлом он не замечал эту настойчивую, повелевающую Джулию. Сегодня она все взяла на себя. Теперь это была зрелая, более загадочная женщина, чем та девушка, на которой он женился. Она казалась Александру невероятно соблазнительной и сексуальной. Он снова застонал, извиваясь на простыне и почти теряя контроль. Он готов был взорваться, но хотел доказать свое превосходство, войти в нее, почувствовать ее ноги вокруг своих бедер. Александр поймал ее за руку и попытался подмять под себя, но она оказалась более ловкой и проворной, чем он ожидал. Немного поборовшись с ним, она уложила его окончательно. Когда он сдался, она улыбнулась, вытянула над ним длинную белую ногу, подняла все тело, паря над ним и не теряя равновесия, затем опустилась, и они соединились. Но это было еще не все.
Александр, скованный в движениях, смотрел на нее снизу вверх. Ее темные глаза были непроницаемы, но ему казалось, что она видит его насквозь.
— Подожди, — снова прошептала она.
Она начала двигаться, сначала очень медленно, поднимая бедра и снова опуская их, но вскоре ее движения стали резче и порывистее. Она сидела прямо, уверенно, потом ее спина выгнулась, пальцы сжались и она набросилась на него, как кошка. Он почувствовал ее теплое дыхание на своем лице и то, как ее язык ищет его. Их взгляды встретились, властное выражение глаз Джулии немного смягчилось. Она овладела им для своего собственного удовольствия, повелевая им и заставляя его удовлетворять ее требования. Вместе с тем Александр ощущал, что она отдает всю себя, щедро и обильно, как никогда раньше. Они были равны. Внезапно исчезло преобладание одного, и не нужно было бороться дальше. Александр вскрикнул, его тело взметнулось вверх. Руки Джулии расслабленно опустились, голова запрокинулась назад. В это мгновение она забыла и о Лили в ее колыбельке, и о Чине, спящей на узкой кровати в соседней комнате. Ее глаза заволокло туманом, она закричала, и этот триумфальный крик разорвал тишину дома.
Они лежали, обнявшись, и голова Джулии покоилась на плече Александра.
«Так и должно быть», — подумала она.
Но ощущение правильности поступков и того, «как должно быть», снова покинуло ее. Если она и смогла представить их равенство и осуществить его через слияние тел, то отсутствие этого равенства во всем продолжало оставаться реальностью, а реальность всегда вторгается в иллюзии. Возвращалось сознание, а вместе с ним — смущение и неустроенность.
Александр пошевелился. Теперь ее голова лежала на изгибе его руки. Она не могла видеть его лица, но вполне могла догадаться о его выражении. Покой и уверенность в себе — то, чего ей самой так недоставало.
— Александр?
— Да.
— О чем вы говорили сегодня вечером с Чиной, когда возвращались из сада? Я видела вас из окна. Вы были очень увлечены разговором.
Он тихонько рассмеялся.
— Даже не помню. Может быть, о Лили. О доме или саде. Об обыкновенных делах, о которых мы всегда разговариваем.
В его голосе звучала сонливость. Джулия кивнула, коснувшись щекой его щеки.
— Хорошо, — пробормотала она.
Она смотрела на белые занавески, колыхавшиеся на фоне черного открытого окна, слышала, как шевелится во сне Лили. Дыхание Александра стало глубоким и редким. Мгновение спустя она сама погрузилась в сон.
«О черт!» — Мэтти подумала, что это будильник, но, проснувшись, поняла, что звонит телефон.
Она не могла ответить. Она не могла даже открыть глаза, но телефон продолжал настойчиво звонить.
— Убирайтесь к черту! Оставьте меня в покое.
Морщась от боли, Мэтти протянула руку. Кроме скомканной простыни, там ничего не было. Рядом не было никакой ворчливой плоти. Так или иначе, она была в постели одна.
Убедившись в своем открытии, она открыла один глаз. Комната была залита ярким светом, хотя занавески были неравномерно опущены. На полу и постели была разбросана одежда; содержимое ее сумочки было вывалено на туалетном столике рядом с полуопорожненной бутылкой виски. Это она помнила. Она хотела выкурить последнюю сигарету и пропустить стаканчик, но никак не могла найти спички. При мысли о виски желудок Мэтти взбунтовался, а во рту появился горький привкус. А телефон все звонил и звонил.
Мэтти глубоко вздохнула и села. Стараясь как можно меньше вертеть головой, она перегнулась на другую сторону и среди вороха одежды нащупала путь к телефону. Она с трудом подняла трубку.
— Это ты, Мэтти?
— А кто же еще это может быть?
— Не знаю, у тебя голос какой-то странный. Я подумала, ты вышла.
— Точно. Отключилась. Я отвратительно себя чувствую. Сколько времени?
