- Ну будет тебе нюни-то распускать, - проговорил Игорь. - Хочешь, я тебя с ней назад сдружу?
- Так не говорят, "назад сдружу", - вскинулся я.
Хренов шумно выдохнул, как перед ударом по матерчатому чучелу.
- Ну помирю. Хочешь?
Я обреченно взмахнул ватной рукой.
- Пробовал уже.
- Небось, по телефону нервы трепал?
- Ты и это проходил со своими звездочками на фюзеляже? - осведомился я и ухватил кусочек чего-то беловатого с блюдечка.
- А как же, - Игорь последовал моему примеру и отправил рыбную завитушку в рот. - Надо действовать очно. Только очно, друг мой! - Он поднял вверх сухой указательный палец. - И не одиночно. Тогда она будет... поделикатней. Ну, словом, орать не станет. При свидетелях-то...
Я представил себе Кэт. Как она поведет себя при свидетелях? Да она будет сама деликатность. Но не больше. А уж былой откровенности точно не жди. Эх, как было бы хорошо снова посидеть с ней. Вдвоем. Может, все же в одиночку попробовать? Взять и заявиться... Как раньше? Но ведь это раньше. А сейчас? Нет, не могу. По телефону она вон как со мной разговаривает. И с Хреновым не могу. Несмотря на его импозантность и магическое воздействие на женщин.
Я налил нам еще водки.
- Ну так что? - спросил он, когда наши рюмки опустели. - Берешь меня в дипломаты?
- Нет, Игорь, спасибо, конечно, но это не пойдет... Я ее знаю.
Искорки в глазах коммерческого менеджера новорусской гимназии потухли.
- Как хочешь, - сухо проговорил он и неожиданно перевел разговор на другую тему: - А насчет политеса, кстати, ты еще подумай. Или лучше вот что. Принеси-ка мне на следующей неделе планчик. Как ты себе это видишь.
Он расплатился, и мы вышли из ресторана под вечернее апрельское небо. Хренов дружески простился со мной, поймал такси и уехал. Я еще побродил по окрестным улицам, пребывая в каком-то раздвоенном состоянии. Неужели мне тоже когда-то придется нарисовать на своем потрепанном фюзеляже первую звездочку?
Глава 55
В ожидании лета
Наступило первое июня. Как известно, День защиты детей. Хулиган Еписеев пока еще подпадал под этот международный праздник, а то бы я его... Но - защита детей так защита детей! Вот кто только защитит меня от хулигана? Впереди все лето, и Еписеев будет торчать дома целыми днями. Впрочем, как и я.
А за лифчик жительницы Орехова-Зуева мой дорогой пасынок все-таки отомстил мне. И не единожды. Мальчик рос, набирался опыта. Его проказы становились все изощреннее.
Однажды он подбросил в нашу супружескую постель женскую заколку, справедливо посчитав, что когда Мария обнаружит вещицу, то решит, что в ее отсутствие на семейном ложе резвилась посторонняя дама. Великолепный ход. Но, на беду Еписеева и к моей радости, обнаружил заколку я, а не Маша. И разумеется, тут же выбросил ее в окно.
Не дождавшись скандала, милый Вовочка надушил наши подушки отвратительными духами, которыми, похоже, пользовались его дворовые подружки. Запаха духов я сначала не почувствовал. Просто лег спать, и все. Но среди ночи Мария вдруг встрепенулась, села и простонала:
- Уже второй час, а я все не могу заснуть! - Она пихнула меня в бок. Ты что-нибудь чувствуешь?
Я ответил, что вроде бы нет.
- Ну как же? Воняет какой-то химией. На всю комнату...
Только принюхавшись, я догадался, что это опять еписеевские проделки, но не подал виду. Поворочавшись еще с полчаса, Маша угомонилась, а запах вскоре выветрился. Духи оказались нестойкими.
Я уже ждал, что хулиган, с которым я волей случая вынужден был проживать в одной квартире, подложит мне в кровать настоящую женщину. Но юный возраст преступника все-таки сказался. Нет, женщину он все же мне подбросил, но особых последствий это не имело. Если не считать того, что у меня едва не случился инфаркт.
Однажды я возвращался с работы. Как только я подошел к подъезду, сверху раздался вопль:
- Эй, дядя! Шухер! Посторонись!
Я задрал голову и увидел, как с крыши летит тело женщины в развевающихся одеждах. "Самоубийца!" - подумал я и отскочил в сторону, осознав, что несчастной ничем помочь уже не смогу. Зажмурившись, я ждал студенистого шлепка об асфальт. Послышался деревянный стук. И все! Я приоткрыл один глаз и увидел в десяти шагах раскуроченный облупленный манекен. Под ноги мне отскочила рука с оранжевыми ногтями. Подпрыгнув, как дрессированный козел, я скрылся в подъезде. Наверху раздался веселый гогот.
Но весна закончилась одновременно с последним учебным днем в гимназии. Он был радостным. Теперь лгать мне надо будет только, так сказать, в частном порядке. То есть для своих личных целей, а не на потребу учебному процессу. Новый факультатив, который я возглавил помимо преферанса и русско-литературных пародий, мы с Хреновым назвали "Дипломатическое иносказание". В плане, представленном мной генеральному менеджеру, это словосочетание характеризовалось как "умение вовремя смолчать". Я думаю, что это самое умение и есть высшее мастерство лгуна, которым волей-неволей рано или поздно становится каждый мужчина.
Уроки мои сразу же полюбились гимназистам. Еще бы, ведь я учил их правдоподобно выкручиваться из любой ситуации. Однако сам я блестяще владел только теорией, на практике же все получалось не так гладко.
Мадам Еписеева, оставив нелегкую службу горничной, располнела, чем была постоянно недовольна. Войну лишним килограммам она объявила непримиримую. Там, где Виталькиной Ларисе, с которой моя жена брала пример, хватало двух сеансов массажа или бассейна, Марии требовалось неизмеримо больше. На эти забавы уходила почти половина моей учительской зарплаты. Остальная половина расходовалась почти столь же нелепо, и в этом опять-таки была виновата Лариса. Точнее, Виталька.
Когда эта парочка приходила к нам в гости, Мария просто пожирала глазами все, что было надето на неестественно загорелых плечах нынешней мадам Рыбкиной. Чтобы не ударить перед своей сомнительной подругой лицом в грязь, моя мадам тратила на застолье баснословные суммы, покупая продукты втридорога, в супермаркете. Стол ломился от неведомых кушаний: какой-то авокадной икры, улиток, анчоусов, по вкусу напоминающих изрядно протухшую селедку. Долларовые ценники с баночек Мария нарочно не срывала - пусть видят. Однако Рыбкиных этим удивить было трудно: Виталька ежедневно набивал свой холодильник такой же дрянью, правда приносил ее бесплатно - с оптового склада собственной фирмы.
Понимая, что за Рыбкиными не угнаться, Мария после ухода гостей набрасывалась на меня. И тут мне приходилось несладко.
- И почему мне такой олух достался! - стенала Мария. - У людей мужья люди как люди! А мне даже прикрыться летом нечем, не говоря уже о том, что пора бы мягкую мебель сменить!
- Зачем же летом прикрываться? - пытался отшутиться я. - Наоборот, нужно загорать. Тогда и солярий не потребуется...
- Ты что, окончательно сдурел?! Открытые солнечные лучи крайне вредны! Это же ультрафиолет!
Словно в солярии что-то другое! Я предпринял новую попытку:
- "Что бранишься ты, вздорная баба? Белены ты, что ли, объелась?"
Мария к пушкинским словам отнеслась совершенно серьезно. Впрочем, они ей вполне подходили. "Вздорная баба" орала, а я молчал, понимая, что действительно попал в положение старика из сказки "О рыбаке и рыбке". Только вот золотой рыбки у меня не было. Была только жадная и сварливая жена. На трюмо все росли шеренги кремов, присыпок и масел, а у изголовья нашей кровати - горы тупых женских романов, повествующих о неземной страсти, и груды идиотских иллюстрированных журналов. Может, я поторопился с женитьбой? Наверное, следовало узнать Марию поближе. Но раньше она была совсем другой. И откуда все взялось?
Мадам Еписеева была свято уверена, что с замужеством ее жизнь должна кардинально измениться в материальном плане. Вот только почему она остановила свой выбор на мне, а не на каком-нибудь бизнесмене? Нет, бизнесмен не позволил бы взгромоздиться себе на шею. Это я такой тюфяк. Ну и Виталька, может.
Но развестись, в силу инерции и порядочности, я тоже не мог. Кроме того, мне некуда было идти. В моей квартире по-прежнему жила Виталькина бывшая жена. С директором своей фирмы. Маша, узнав об этом, а также о том, сколько они платят за постой, умерила свои подозрения и смирилась. Но со Светки брать большие деньги я по-прежнему не решался. Да она и не предлагала. Привыкла...
Естественно, что при таком раскладе (как учитель преферанса, я употреблю именно это слово) мне позарез нужно было поплакаться кому-то в жилетку. До сих пор я время от времени изливал душу Хренову. Он охотно выслушивал меня, жалел и... почему-то каждый раз предлагал нанести визит Катьке Колосовой, фотографию которой я ему как-то показал. В глазах Игоря при упоминании ее имени вспыхивали знакомые искорки. Я отказывался. Кэт я всячески старался вытравить из души, ее голоса я не слышал уже несколько месяцев. Она тоже не звонила.
