Слушая эти проклятия, Мухаббат, несмотря на своё состояние, едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Плакать она постепенно перестала. Да и сама тётушка Хаджия, видно, устала от своего сердитого ворчания. Она проговорила, забирая у невестки внука:
— Ты весь этот разговор, ни слова не утаивая, мужу своему перескажи. А мальчонку я сама в ясли отнесу… Не дай мне бог встретить этого старого грешника, я всю поганую бороду ему выдеру!..
Рустам молча выслушал взволнованный рассказ жены. Душу полоснула режущая боль обиды и отчаяния. Больше они не проронили ни слова. Лишь изредка слышались подавленные, полные страдания и тоски, вздохи Рустама.
— Доченька, ненаглядная моя. Не принимай ты всё так близко к сердцу. Знаешь же своего дядю, он же со свихнутыми мозгами человек, — заговорила, пытаясь как— то успокоить, утешить Мухаббат, вернувшаяся из яслей тётушка Хаджия. — Он не может простить тебе, что ты тогда ослушалась его и вышла замуж за Рустама! Родственные, видишь ли, чувства взыграли!..
Она умолкла, задумавшись.
— А может быть, сам Фазыл случайно что-нибудь неуместное сболтнул неосторожно?
— Нет, мама, не может быть этого.
— А если так, то и считай, что сказанное за глаза — навоз в хлеву. И не обращай ты на всякие глупые сплетни внимания. Единственная у меня сейчас забота — как бы эти недобрые разговоры до Фазыла не дошли.
Слова матери заставили наконец заговорить и Рустама.
— Мама, Фазыл, мне кажется, давно уже знает всё. Думаете, если дядя Максум решил с Мухаббат заговорить об этом, то перед Фазылом молчать будет?
— Ты прав, сынок. Он ведь ни стыда ни совести не ведает. Надо как-то обезвредить эту сплетню.
— Но как? — вздохнул Рустам.
— Сейчас же идите с Мухаббат и найдите Фазыла. Объясните ему всё. Пусть не вздумает обижаться.
Рустам тут же начал одеваться.
— Мама, — вдруг снова в тревоге заговорил он, — а если Максум-бобо будет продолжать распространять эту сплетню? И надо же придумать такое, да ещё на свою родную племянницу!
— По-моему, поклёп этот не сам Максум выдумал. Кто-то научил его, подбил на эту недостойную выходку.
Мне кажется, это их работа, смутьянов этих, Мирабида и Хайдарали. Вот попомните моё слово.
Рустам и Мухаббат пошли на старое клеверное поле, где в последнее время работал Фазыл, но там его не нашли. Трактор стоял посреди поля, а самого Фазыла не было.
Где же он?
Как и предполагала тётушка Хаджия, Максум-бобо после разговора с Мухаббат сразу отправился в дальнюю колхозную бригаду разыскивать Фазыла Юнусова. Едва унидев парня, он набросился на пего:
— Ты что, приблудный, развращать мою племянницу в кишлак приехал? Женись, коли жеребячья натура твоя не терпит!
Фазыл опешил от неожиданности. Его начало трясти от стыда и ярости. Он еле удерживался от того, чтобы не броситься со своими пудовыми кулаками на этого нетощего чёрт знает какую чепуху старика. Но вдруг оставил посреди поля изумлённого Максума-бобо и богом, забыв даже о протезе, причинявшем нестерпимую боль, помчался в кишлак.
Дома Фазыл собрал весь свой скромный скарб. Два мешка стояли набитыми и завязанными, рядом с ними — несколько узлов. Фазыл сел за непокрытый стол и принялся писать письмо Рустаму. Он был настолько взволнован, что даже не заметил, как вошла и присела рядышком Света.
— Вы что, на другую квартиру переезжаете? — спросила она удивлённо.
Фазыл вздрогнул от неожиданности, забормотал растерянно:
— Заходите, Сапурахон, добро пожаловать! Пришли вы как раз кстати. Заберёте с собой вот этот чайник, пиалушки, касы. Всё равно я в дороге побью их…
— Как это побьёте?.. В какой дороге? И куда вы вообще собрались.
— В Паркент, в свой кишлак возвращаюсь. Передайте, пожалуйста, вот это письмо Рустаму.
— Значит, бежим, свою шкуру спасаем! А другие пусть сами расхлёбывают эту грязную клевету? Вам да них и дела нет, выходит? — с нескрываемым возмущением заговорила Света.
— И до вас дошли эти разговоры?! — воскликнул изумлённый Фазыл.
— Дошли! Дошли! Все уже слышали эту грязную сплетню: а я, и тётушка Хаджия, и Рустам-ака… Все, все!
— И Рустам?
— Да, Максум-бобо сперна Мухаббат отчитал, а та в слезах побежала домой и обо всём рассказала Рустаму.
— А где сейчас Рустам?
— Дома. Они с Мухаббат пытались разыскать вас и… Ну вот он и послал меня, чтобы я разыскала вас и обязательно привела к нему.
— Нет, Сапурахон, не пойду я. Как я в лицо ему после всего этого смотреть стану? А в письме обо всём подробно написано. Очень прошу вас, передайте ему это письмо.
— А я, признаться, и не знала, что вы такой трус. Удивляюсь, как это вы с такой заячьей душой воевать умудрялись. Вместо того, чтобы как следует наказать, перед всем народом разоблачить клеветника, вы своим позорным бегством хотите подтвердить поклёп?
— Нет уж, клевета клеветой и останется. Рано или поздно люди и без меня узнают правду.
— Вот и Рустам-ака так же говорит. Только он и не предполагает, что это должно произойти без вас.
— Неужели? — обрадованно и в то же время озадаченно вскрикнул Фазыл.
— Конечно!..
— Тогда пойдёмте!
Фазыл, даже не закрыв наружную дверь на замок, заспешил к дому тётушки Хаджии.
Отправив Свету разыскать н привести к нему Фазыла, Рустам погрузился в горестные размышления. «И почему это нет никаких вестей от Кати? Будь она здесь, разве повернулся бы у кого язык сказать такое про Фазыла?!. Этот нечестивец Максум-бобо так зло и несправедливо причинил душевную боль столь честному и чистому человеку, как Фазыл…»
Раздались чьи-то шаги.
— Мухаббат, это ты? — спросил он, повернувшись к двери.
— Нет, сынок, ещё рано. Я зашла спросить, что приготовить на обед, — отозвалась тётушка Хаджия.
— Я вот о чём думаю, мама. Трудно будет всё это перенести Фазылу.
— О чём ты говоришь, сыпок! Конечно, и Фазыл-джану, и Мухаббатхон, голубке нашей, нелегко придётся. Чтоб у тебя кровь пошла ртом твоим поганым, проклятый Максум!.. Всех, провалиться бы тебе, очернил, всем душевные раны нанёс… А рот и они идут! — встрепенулась тётушка Хаджия, увидев появившихся во дворе Свету с Фазылом. — Так и не сказал ты мне, что на обед приготовить.
— Фазыл пришёл? — обрадовался Рустам.
— Да, он.
— Ну если так, то приготовьте нам плов…
На этих словах Рустам осёкся и добавил как-то виновато:
— Если, конечно, у нас хоть немного рису есть…
— Найду, сынок, найду, как для такого случая не найти.
Фазыл шагнул через порог, нагнув голову. Тётушка Хаджия успокоительно и подбадривающе погладила его по плечу.
— Заходи, сынок, ждёт он тебя, не дождётся. И не особенно переживай.
— Я уж и так чуть грех на душу не взял. Вижу, совсем совесть потерял человек — врежу, думаю, по лбу заводной ручкой и пикнуть не успеет, как богу своему душу поганую отдаст…
— Нет, нет, сынок, не позволяй себе такого, не дай себя нечистому попутать.
Фазыл порывисто бросился к Рустаму, крепко обнял его. Рустам тоже успокаивающе похлопал друга по плечу, как бы говоря: «Не переживай, не рви себе душу. Кто может поверить этим бредням!»
— Эх, дружище, ты вот успокаиваешь, подбадриваешь меня, — сдавленным голосом заговорил Фазыл. — А как я теперь Мухаббат в лицо глядеть буду?
— Ничего, — ответил Рустам. — Я ей верю точно так же, как и тебе.
В комнате появились тётушка Хаджия со Светой.
— Послушай, сынок, что Света говорит! — взволнованно заговорила тётушка Хаджия.
— Что? — насторожился Рустам.
— Фазыл-ака собрал и увязая все свои вещи, — начала Света. — Решил в свой кишлак возвращаться. Вот, даже письмо вам написал…
Света шагнула к Рустаму и вложила ему в руки письмо.
— Это правда. Я действительно собрался уехать, — признался Фазыл. — Не теперь, конечно, никуда я отсюда не уеду!
— И не вздумай! Что тогда люди скажут? «Значит, не сплетни всё это, а сущая правда, если Фазыл убежал!» Нам тогда и глаз от земли было бы не поднять. Со стыда сгорели бы.
— Никуда он не уедет, — твёрдо сказал Рустам. — А ну-ка, готовьте живее на стол!
— Сейчас, сынок, всё уже готово, — обрадованно отозвалась тётушка Хаджия. Потом, повернувшись к Свете: — Пойдём, Сапурахон, помоги мне.
— Недаром говорят: сохрани тебя господь от несправедливого навета, как от неизбавимой болезни, — проговорил Фазыл и сел.
— Да-а, — протянул, соглашаясь с другом, Рустам.
… Мухаббат не могла успокоиться до самого вечера.
Выщипывая из каждой очередной коробочки дольки хлопка, она думала: «Одарил бы ты всех на свете этой своей нежной, непорочной белизной», — и надолго замирала, уставившись на пушистый, белоснежный комочек. Налюбовавшись горсткой шелковисто мягкого хлопка, нехотя бросала его в фартук. Всё тело ломило, будто побитое. И не от усталости, конечно. А на душе такая боль, что Мухаббат до крови закусывает губу, чтобы не закричать на всё поле. В конце концов она не выдерживает. Забросив на край карты фартук, быстрым шагом идёт, почти бежит в ту сторону, где работает Максум-бобо.
