Они встретились на парковке, обнялись, потом зашли внутрь, выбрали столик в глубине зала и оба заказали одно и то же — чипсы с пивом. К разговору, ради которого, собственно, они и встретились, приступили не сразу. Перебрасывались шутками, обменивались новостями, и только когда в желудке появилась приятная тяжесть, а в голове слегка зашумело от пива, было решено перейти к делу.
— Знаешь, давно хотел поговорить с тобой… насчет нашей семьи, — неуверенно начал Грэхем. — Только все не знаю, как начать.
— В связи с ребенком? — сообразил Питер. Впрочем, он всегда отличался догадливостью.
И тут Грэхема словно прорвало — все раздражение, накопившееся в нем за последние месяцы, разом выплеснулось наружу.
— Они все только и говорят что об этом. Постоянно задают вопросы. То и дело напоминают, что нашей матушке неплохо было бы обзавестись еще одним внуком — будто бы я нарочно лишаю ее этого удовольствия. Постоянно пристают с советами, предлагают попробовать то одно, то другое, словно мы сидим сложа руки и ждем у моря погоды. Или как будто у нас нет специалиста, с кем мы могли бы посоветоваться на этот счет.
— Ну, ты же знаешь, они волнуются. И хотят хоть чем-то помочь.
— Послушай, не надо этого, а? — вскипел Грэхем. — Как вы не понимаете — это наше личное дело, мое и Аманды! Чересчур заботливые родственники могут разрушить любой брак, а ведь нам с ней и так приходится несладко. Особенно Аманде. Она чувствует, как на нее давят со всех сторон. А тут еще все эти разговоры, советы, расспросы… Ей кажется, что и я тоже на вашей стороне.
— А это действительно так? — поинтересовался Питер. Грэхем не удивился — он и сам нередко задавал себе тот же вопрос — особенно в последнее время.
— Не знаю. Честно говоря, я пока ни на чьей стороне. Но если уж Аманда чувствует, как на нее давят мои родственники, представь, что должен в этом отношении испытывать я. На меня давят еще сильнее. Семья — это мое прошлое… мои корни… вся моя жизнь. Я привык с уважением относиться к мнению семьи. Но теперь я женат. Аманда — мое настоящее. И мое будущее. — И снова у него в голове эхом отдались все те же слова: «А что, если у нас никогда не будет детей? Что тогда будет с нами?»
Питер взглянул ему в глаза.
— Не похоже, чтобы ты сам так уж верил в это, братец… — тихо проговорил он.
Грэхем уже открыл было рот, чтобы возмутиться, сказать, что это, мол, совсем не так, но слова почему-то застряли у него в горле. Он ломал себе голову, отчего так, и невольно думал о том, что все эти дни постоянно вертелось у него в голове. Потом отвел глаза в сторону.
— Я волнуюсь, — неохотно сознался он. — Вся эта проклятая история… я имею в виду с ребенком, она вбила между нами клин. И теперь я уже даже не знаю, удастся ли нам выпутаться из всего этого.
— Неужели все настолько плохо?
— Да нет… но как только вспомнишь, как нам раньше было хорошо вдвоем… А теперь я уже просто не знаю, что делать.
— Ты ее любишь?
Грэхем удивленно воззрился на брата:
— Аманду? Конечно.
— Почему?
— Почему?! То есть как это — почему?
— Я имел в виду — за что ты ее любишь?
Грэхем откинулся на спинку дивана, гадая, с чего начать. Честно говоря, он даже растерялся немного. Перед глазами мелькали воспоминания. Память услужливо перенесла его на шесть лет назад, в то солнечное утро в Гринвиче, когда он предложил ей сходить в поход. Грэхема даже жаром обдало — несмотря на пролетевшие годы, оказывается, он ничего не забыл.
— Мне нравится, что она такая хрупкая и маленькая. Такая изящная. И женственная. — Жутко смутившись, он поспешно добавил: — То есть не то чтобы Меган всего этого не хватало. Просто Аманда женственная. Из-за того, что она такая крохотная, я рядом с ней чувствую себя этаким… мачо. Большим и сильным. Ну, ты понимаешь. — Кстати, Грэхем нисколько не покривил душой — все это до сих пор безумно льстило его тщеславию. А учитывая унизительную подоплеку его развода, все это значило для него куда больше, чем для любого другого мужчины. И он ничуть не стыдился этого. Вновь воскресив в своей памяти тот счастливый день в Гринвиче, Грэхем почувствовал, как на душе у него стало тепло. — Когда я вижу, какая она хрупкая, у меня до сих пор сладко замирает сердце. Мне ужасно нравятся ее ноги. И то, как вьются у нее волосы.
— Ну, это ведь все касается только внешности, — протянул Питер.
Грэхем тут же ринулся в бой:
— Не только. Знаешь, она все время зачесывает волосы назад, чтобы придать себе деловой вид, а они все равно выбиваются и торчат такими забавными колечками. И мне это нравится. Как будто в ней есть что-то дикое, неукротимое, что невозможно пригладить или усмирить, сколько ни старайся.
Питер заулыбался:
— Вот как? А это как-нибудь еще проявляется?
— А то как же! — с невольной гордостью подмигнул Грэхем. И тоже заулыбался. — Мы часто лазим по горам. Так вот, Аманде не раз случалось срываться, и каждый раз она снова упрямо лезла туда, да еще смеялась при этом. А спуск по горным рекам на каноэ? Господи ты Боже мой, да ведь она переворачивалась столько раз, что мне пальцев не хватит сосчитать, но все равно не сдавалась. Да, она порой бывает неловкой, но страсть к приключениям у нее в крови. Она авантюристка. И это тоже мне нравится. Но есть еще одна сторона — чуткость и понимание; как она обращается с детьми — просто чудо. Как бы тебе объяснить…
— Не надо, — отмахнулся Питер. — Я сто раз видел ее с племянниками и племянницами. Потрясающее зрелище, надо сказать. Правда, на работе мне не доводилось ее видеть, но…
— Зато мне доводилось, — перебил его Грэхем. Он прекрасно помнил, как это было. — Она как будто всегда точно знает, какой выбрать тон, и при этом он всякий раз бывает разный, понимаешь? К кому-то из детей требуется мягкий подход, кто-то, наоборот, нуждается в строгости. Как узнать это заранее, как выбрать верный тон, чтобы не ошибиться? А вот Аманда знает, хотя никогда не распространяется на эту тему. — Частенько забегая в школу проведать Аманду, Грэхем до сих пор не переставал удивляться этому. — У нее поистине энциклопедические познания. Но при этом она еще умна и интеллигентна. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? И это мне тоже по душе. — Он немного подумал. — Помнится, когда я увидел ее в первый раз, она перевязала волосы на затылке чем-то алым… ленточкой, наверное. Почему-то меня это потрясло — повернет голову, и вспышка алого, словно пламя полыхнет… — На губах Грэхема появилась нежная улыбка. — Я до сих пор просто с ума схожу, когда вижу ее в красном.
— Действительно авантюристка! — хихикнул Питер.
Но Грэхем уже не слышал его — он вновь мысленно вернулся в Гринвич. Вообще-то проблеск алого был не первым, что бросилось ему в глаза в тот день. И не светлые волосы Аманды поразили его тогда. И не ее хрупкость и изящество. Нахмурившись, он сделал еще одну попытку выразить свои мысли словами.
— Думаю, — медленно начал он, потому что то, что он собирался сказать, могло показаться странным. — Думаю, я влюбился, когда увидел, как она смотрит на меня. И дело тут не в пресловутом мужском тщеславии. Просто… знаешь, я вдруг почувствовал себя каким-то особенным. Словно кроме меня там не было ни единой живой души. И после этого она давала мне это понять сотни раз… ну, что я для нее единственный.
Он робко вскинул глаза на брата — уж не смеется ли он? Уилл бы наверняка поднял его на смех. Да и Джозеф тоже, и Майкл. Но Питер был серьезен, как никогда. На лице его застыла задумчивость.
— Ты говорил, что вы, мол, часто лазили вместе в горы, спускались по горным рекам… Сейчас тоже?
— Нет, давно уже бросили.
— Но почему?
— Времени нет. У нас обоих полно работы. Да и потом… видишь ли, теперь мы постоянно боимся сделать что-то не то… что помешало бы ей зачать. — В висках у него застучало. — Похоже, зачать ребенка стало для нас просто какой-то навязчивой идеей — вся наша жизнь теперь подчинена только этому, но ведь это и есть главное, ради чего люди женятся, ведь так? — Он замолчал и вопросительно посмотрел на Питера.
— Но дети — не единственная цель супружества, — покачал головой Питер.
— Скажи это Маку, — фыркнул Грэхем. — Или Джеймсу, или Джозефу, или Уиллу. А еще лучше Мэри-Энн и Кэтрин.
— Скажу, если ты так хочешь. Я готов сделать все, чтобы помочь тебе. Ты ведь и сам это знаешь, Грэй.
Да, он это знал. Именно поэтому ему так и хотелось поговорить с Питером. Но это был не просто разговор по душам между братьями.
— Штука в том, что я знаю, что они любят меня и желают мне одного только счастья. У них и в мыслях нет ничего дурного. Но благодаря этому все становится еще хуже. Ничего подобного не было, пока я был женат на Меган. Вы ведь хорошо знали ее — она была почти что членом семьи еще до того, как мы поженились. Аманда — другое дело. Она не похожа ни на всех нас, ни на Меган. Это чувствуется, даже когда мы все собираемся вместе. Иной раз у меня такое ощущение, что я разрываюсь на части между вами и Амандой. Один неверный шаг — и я потеряю равновесие. Что мне делать, Питер?
