Ахмаджан-ака мельком глянул на Халмурадова. Взгляды их встретились. Потом Ахмаджан-ака снова повернулся к Зое Кузьминичне и спросил:
— Если я не ошибаюсь, на ваше подсобное хозяйство совсем недавно приходило несколько машин?
— Не знаю, только, по словам бригадира, ни одной машины нигде достать невозможно.
— То, что трудно с машинами, — правда. Только сам— то он где-то их находит. Да не простые, а студебеккеры. Где, спрашивается, он их достаёт?
Председательские слова эти были не пустыми. Утром, когда они разговаривали у правления с Халмурадовым, мимо проехали два студебеккера. В кабине одного из них сидел Бакиров. Машины притормозили, Бакиров вышел и даже поздоровался с председателем колхоза и парторгом. «К обеду я шурпу варю, приезжайте», — пригласил он. Потом снова забрался в кабину и уехал. Ахмаджан-ака успел заметить, что одна из машин была загружена мешками, видимо, с рисом, а другая — картофелем. Уже тогда они с Халмурадовым заподозрили неладное.
— Как бы этот пройдоха, — с тревогой проговорил парторг, — не нагрел руки за счёт слепых.
— Да брось ты! — запротестовал было председатель.
— Если бы он в город направлялся, то ехать ему следовало бы по дальней шоссейной дороге. Сдаётся мне, домой он потихоньку часть урожая отвозит.
— Сегодня Бакиров привозил вам две машины зерна и овощей? — снова обратился к Зое Кузьминичне Ахмаджан-ака.
— Нет.
Председатель и парторг озадаченно замолчали. Снова бегло переглянулись. Ахмаджан-ака вздохнул:
— Кажется, наши опасения оправдываются.
— Выходит, нет забора — лучше улицу видать, — невесело улыбнулся Халмурадов.
Потом, повернувшись к Зое Кузьминичне:
— Вы и сами во многом виноваты. Разве можно оставлять такого мошенника без присмотра?
— А кто же знал, что он мошенник? Послушать ого, так во всём колхоз виноват: и землю плохую выделил, и воды не давал…
— А вы думаете, он вам прямо скажет: ворую, мол, я, люди добрые… Ну, ладно. Так что же вы намерены теперь делать? — поинтересовался Ахмаджан-ака.
— Не знаю. Вот вернусь в город, там и решим с Газимбеком Расуловичем, как быть. Может быть, ему удастся где-нибудь машину достать.
— Ну что ж, желаю удачи. Мы бы и сами вам от всей души помогли, но в колхозе всего две разбитых машины и те круглые сутки заняты. На ходу, как говорится, и ремонтируем их. Так что не обессудьте. А мы поставим обо всём в известность участкового милиционера. Поможем распутать этот подозрительный клубок.
— Вы у нашего директора, кажется, верёвки просили? — вспомнила вдруг Зоя Кузьминична.
— Да, просил.
— Можете приехать и забрать.
— Ой, спасибо! Завтра же пошлю людей.
И тут вмешалась в разговор всё время молчавшая Мухаббат:
— А сегодня никак нельзя, Ахмаджан-ака?
— А к чему такая спешка?
— Очень уж верёвки нужны. Тем, кто хлопок возит, без них как без рук. С утра арбакеши на чём свет ругаются. Канары нечем увязывать. Еле удаётся отправить их.
— Ну, если так… Соловейчик, доченька, узнай, пожалуйста, как там с машиной Сабира? Он за жмыхом ездил. Если вернулся, то надо его отправить за верёвками.
— Хорошо, раис-ака.
Мухаббат с готовностью вскочила с места, сделала несколько шагов к двери и остановилась.
— Что, у тебя ко мне есть ещё что-нибудь? — спросил председатель.
— Я вот что подумала, раис-ака. Если уж мы решили отправлять в город машину, то не стоит, наверное, гонять её туда порожняком. Какая-никакая, а помощь. Хоть одну машину их овощами можно было бы загрузить. Как вы считаете?
— Умница! Вижу, по-настоящему любишь ты людей и переживаешь за них. Мне даже стыдно, что самому в голову эта мысль не пришла. Ну что ж, действуй!
Мухаббат обрадованно выбежала из кабинета.
— Вы что, знакомы с этой женщиной, товарищ Долгова? — спросил Халмурадов.
— Нет, впервые встретила.
— У нас живёт один парень. Он с фронта без глаз вернулся. Шакиров его фамилия. Так это его жена. Звеньевая наша.
— Шакиров, говорите? Я знаю его. Недавно в собесе встречались.
Тут снова вошла Мухаббат. Вместе с Сабиром. Она протянула председателю на подпись документы для получения верёвки. Подписав их, Ахмаджан-ака обратился к шофёру:
— Соловейчик сказала тебе, что надо делать?
Сабирджан ответил, пряча документы в карман:
— Сказала. Всё будет сделано, Ахмаджан-ака.
Попрощавшись с председателем и парторгом и поблагодарив их за помощь, Зоя Кузьминична вышла. Прежде чем сесть в кабину, она крепко обняла Мухаббат и растроганно проговорила:
— Вы нам оказали очень большую услугу, Мухаббатхон! Передавайте привет вашему мужу. И не позволяйте ему вешать носа. Вы, но всему видать, женщина сильная.
— Что это вы спешите прощаться? Ещё рано. Я ведь тоже с вами поеду. Помогу вам погрузиться,
— Ну, это уж слишком! — запротестовала было Зоя Кузьминична, но Мухаббат уже была в кузове.
Пепельного цвета тучи на небо всё густели и темнели. Первые капли дождя брызнули в лица новых подруг.
Во дворе предприятия многолюдно. Хотя рабочее время давно истекло, но никто не расходился. Спешили убрать из-под дождя кенаф, уложить его под навес. Часть рабочих натягивала огромное полотно брезента на уложенные во дворе мотки готовой верёвки.
Прошла неделя с того дня, когда Газимбек договорился с одной из Сырдарьинских торговых организаций о поставке ей этой верёвки. Но там почему-то мешкали. А сегодня пошёл дождь. Столько дней трудиться — и впустую?.. Ведь размокнет кенафная верёвка, и не верёвка уже это, а мочало. Хоть в баню с ним иди. Так чья-то нерасторопность привела к непредвиденной, лишней работе, и это особенно злило Газимбека. Люди и без того устали, а тут ещё требуется от них дополнительная, а главное — необязательная, если бы не головотяпство сырдарьинцев, нагрузка, лишняя трата сил и времени.
К тому же, забери сырдарьинцы вовремя продукцию, предприятие вышло бы из весьма затруднительного положения и с финансовой стороны.
Не давала покоя и другая забота. Общество слепых приобрело шесть полуавтоматов по скручиванию верёвки. Председатель правления распорядился все их передать его предприятию. То ли он сделал это умышленно, чтобы пристыдить Газимбека, часто жаловавшегося на финансовые затруднения, — «вот, мол, тебе на бедность твою, если уж ты так нуждаешься!» — то ли и вправду решил, как заявил при последней их встрече, вывести предприятие в передовые. На последнем заседании президиума Газимбек возбуждённо и даже довольно резко говорил о том, что предприятие испытывает острый недостаток в сырье, а без него впору останавливать производство. Члены президиума знали, что директор не преувеличивает, не сгущает, как это часто делают «дальновидные» хозяйственники, краски, но помочь ничем не могли. Некоторые, правда, пытались утешить расплывчатыми обещаниями: потерпи, дескать, глядишь, и образуются у тебя дела, пойдут потихоньку-полегоньку. А теперь ещё эти полуавтоматы навязали.
— Я вам советую без лишних слов забирать и увозить станки, — как бы исключая возможность возражений, сухо отрезал председатель правления Пиримкулов.
Пришлось полуавтоматы забрать. В сущности, Газимбек протестовал не против самих станков. Его только удивляло и раздражало, как это начальство не понимает, что новейшее оборудование будет попросту простаивать. Из-за нехватки сырья рабочим и вручную почти нечего делать. А это ведь отражается прежде всего на зарплате, а значит, и на благополучии и без того обиженных судьбою людей. Тех же запасов, что хранятся на складе, хватит — это в лучшем случае — на один месяц. Если же пустить в ход эти злополучные полуавтоматы, то они «съедят» и без того скудные запасы сырья за каких-нибудь пять дней! А в оставшиеся двадцать пять дней что делать?! Ждать у моря погоды?
Находили такие минуты, когда хотелось махнуть на всё рукой и написать заявление об уходе с предприятия. По Газимбек каждый раз заставлял себя преодолевать эти приступы слабости и растерянности. Он понимал, что попросту не имеет на них права. За время войны, естественно, число слепых увеличилось, но ни одного нового предприятия для них открыто не было. Да что там предприятие! Невозможно было — сил и средств не хватало — даже один захудалый цех организовать. А те предприятия, что работали, испытывали постоянную нужду не только в сырье. Трудно было с производственными помещениями, с жильём для рабочих, питанием их, досаждали другие недостатки. И всё-таки слепым людям надо было давать работу. Это был не только кусок хлеба, это была борьба за их души, наполненные смятением и отчаянием, за то, чтобы они снова нашли себя в жизни, вернулись в неё, поверили, что они не лишние среди людей, больше того — что они полезны, нужны людям, обществу, Родине. Конечно, это была трудная борьба. Но когда борьба бывает лёгкой?
