Вечером, когда Лили засыпала в своей импровизированной кроватке, Джулия набрасывалась на книги по истории и поэзии, а также на беллетристику, наслаждаясь свободой и стимулом, который она давала для работы над собой.
Случайное упоминание Мэтти о прежних временах вызвало у нее неожиданную острую боль сожаления.
— Я не забыла о Лили, — сказала Мэтти. — В соседней комнате живет девочка, над булочником. Ей, должно быть, лет пятнадцать. Мы можем предложить ей десять шиллингов за то, чтобы она пришла и посидела с ребенком, а мы с тобой могли бы съездить и съесть кебаб в «Голубом дельфине».
«Это не “Ночная фиалка” и даже не Маркхэм-сквер, — подумала Джулия, — но все же довольно соблазнительно».
— Хорошо, — согласилась она. — В пятницу мы получаем в свое владение новую квартиру. В понедельник я опять начну работать полный день в «Трессидер дизайнз». Вот и давай отпразднуем это.
— Идет!
Соседская девочка-подросток согласилась прийти и посидеть с ребенком. Джулия положила Лили в кроватку, а Мэтти прочла ей сказку, забавно изображая действующих лиц, что очень понравилось Лили. Она заливалась смехом и хлопала в ладоши, требуя «еще!».
— Завтра, — твердо сказала Мэтти. Маленькие комнатки казались переполненными, когда они собирались там втроем.
Мэтти и Джулия юркнули в ванную комнату навести марафет, в то время как Лили погрузилась в сон. Мэтти приклеила два слоя накладных ресниц, действуя очень ловко натренированной рукой, а затем похлопала ими перед Джулией. Они подвели ей глаза, сделав их огромными под густой челкой волос. Внезапно Джулия поняла, что Мэтти делала ставку на что-то большее, чем обыденная жизнь. Как будто действительно существует такой товар, как достоинство кинозвезд.
— Ты выглядишь просто фантастически, — пробормотала она.
— И ты не хуже.
— Я-то? Я ведь мать и бывшая жена. И мне двадцать четыре года. Чувствую себя старой как мир.
— Ну знаешь ли, а мне двадцать пять. Ради Бога, пойдем и немного выпьем, прежде чем нас усадят в кресла на колесах.
Но, несмотря на установку сохранять приподнятое настроение, вечер не удался.
Сначала они отправились в кабачок. В пошлой обстановке, пропитанной винными парами, Джулия пыталась определить, как давно она в последний раз сидела на стуле за стойкой бара с Мэтти, и пришла в замешательство от того, что даже не может вспомнить.
На Мэтти были новые до колен сапоги из блестящей темно-коричневой кожи. Она закинула ногу за ногу, обнажив ляжки в плотно облегающих колготках, и зажгла французскую сигарету. Она тут же начала рассказывать какую-то историю о своем напарнике по фильму «Девушка у окна», тоже кинозвезде. Он невероятно привлекателен, бывший рабочий с кирпичного завода в южной части Лондона, чей первый фильм, где он сыграл поразительно симпатичного бродягу-фотографа из западного Лондона, уже успел сделать его знаменитым.
— Требовалась кандидатура в один из киношных журналов. Очевидно, людям лучше известно имя Дрейка, чем Гарольда Микмиллана, — Мэтти завращала глазами.
— Что он собой представляет?
— Макмиллан? Ах, Дрейк! Тупой, как это. — И она постучала по стойке бара. — Как бы то ни было, ему была предоставлена возможность взять этот барьер.
Джулия еще раньше заметила двух мужчин, а может быть, парней. На них были расширяющиеся книзу джинсы и замшевые куртки, и видно было, что они наблюдают за девушками, или, по крайней мере, за Мэтти, с того момента, как она вошла. Мужчины всегда заглядывались на Мэтти. Джулия знала это вот уже почти четырнадцать лет. И теперь краешком глаза она видела, как они проталкивались через толпу к стойке бара.
— Почему бы нам не угостить этих двух цыпочек глотком спиртного? — спросил один из них.
Джулия заметила, что у них вполне приличный вид. В какое-то мгновение она почувствовала себя почти польщенной — уже давно забытое ощущение, короткое воспоминание о тех днях, когда они с Мэтти, еще до появления Александра и этого ужасного Леди-Хилла, безрассудно кутили, бегая по вечеринкам и джаз-клубам.
А затем сквозь дымку своих розовых мечтаний она услышала холодный голос Мэтти:
— А почему бы вам, двум… не пойти пописать?
Этот каламбур был так далек от остроумия, что Джулия вздрогнула.
Парни отступили, натянуто смеясь, причем один из них пробормотал:
— Ну зачем же так…
Мэтти осушила свой стакан с джином и погасила окурок сигареты.
— Пойдем отсюда, — сказала она.
Джулии ничего не оставалось, как быстро последовать за ней.
Один из парней бросил вслед Мэтти:
— Слушай, ты, я тебя знаю. Заносчивая сука.
Выйдя на улицу, Мэтти быстро пошла в западную сторону, по направлению к Гудж-стрит и Греческому ресторану. Ее щеки пылали красными пятнами.
— Почему ты это сделала? — спросила Джулия, пытаясь сдержаться. — Ведь можно было сказать «нет», не прибегая к грубости.
Мэтти остановилась и повернулась к ней лицом.
— Я не люблю, чтобы меня цепляли. Не люблю, когда на меня глазеют и обращаются со мной как с вещью. — Джулия уже хотела было сказать: «Но если ты хочешь, чтобы на тебя глазели, стало быть, ты занимаешься не тем делом», но вовремя прикусила язык. — Каждый мужчина, каждая сволочь только и норовит схватить за грудь и стянуть с меня трусы. Я занимаюсь этим весь день напролет, но бывают дни, когда можно позволить себе не допустить этого, вот и все. О, проклятые дьяволы! Думаю, что по большей части я получаю работу только благодаря моим грудям. Как тогда, в «Шоубоксе». — Мэтти содрогнулась. — Все мужчины — самцы. Начиная с моего отца и кончая Тони Дрейком, — все до единого. Во всяком случае, большинство. Тебе повезло, что ты вышла замуж за одного из тех немногих, которых я сюда не отношу, но по какой-то необъяснимой причине ты возненавидела и бросила его. Ладно. Это меня не касается. Пойдем заглянем еще куда-нибудь. Мне нужно немного выпить.
Мэтти была права, подумала Джулия, это ее не касается. Но слова попали в цель. Не подумав хорошенько, она сказала:
— Не кажется ли тебе, что ты слишком много пьешь?
Мэтти открыла рот, обнажив зубы и язык.
— А тебе не кажется, что ты слишком много времени нянчишься со своим страданием?
Они стояли на краю тротуара, глядя друг на друга, и молчали, потрясенные сказанным.
Первой заговорила Джулия. Она тихо сказала:
— Да, пожалуй. Постараюсь поскорее избавиться от этого чувства.
Мэтти потерла руками глаза, забыв про наклеенные ресницы.
— Заткнись. Ладно, я виновата. Это потому, что у тебя есть Лили, а я мечтаю о ребенке. И у тебя есть Блисс и Леди-Хилл, а тебе все мало, потому что ты заводишь себе еще и летчика.
— Не смей ничего говорить о нем, — приказала Джулия. — Послушай, Мэтти. Ты пользуешься успехом, стала знаменитой и занимаешься тем, о чем всегда мечтала, и все хотят тебя.
— Да.
— Ты тоже не можешь жаловаться. Это все, что я хотела тебе сказать.
— Я не жалуюсь. Я просто предложила парням пойти помочиться.
Они продолжали так стоять, меряя друг друга взглядом, как будто собирались подраться. Джулия неуклюже протянула руку, а затем обняла Мэтти за плечи.
— Я не знала, что ты так относишься к мужчинам. Я думала, ты воспринимаешь все как шутку, как мы всегда делали это раньше. Или как что-то докучливое, но полезное, из чего можно извлечь выгоду, как в «Шоубоксе». И я думала, что ты все еще ищешь себе партнера, которого смогла бы полюбить.
Мэтти плакала. Слезы струились по щекам, оставляя грязные следы от косметики.
— Да, ищу. — Рыдания перехватили ей горло, и она едва могла выговаривать слова. — Но мне кажется, я никогда не найду такого человека.
Джулия встряхнула ее и погладила по волосам, успокаивая, как она это делала с Лили.
— Ты найдешь. Обязательно найдешь. У тебя впереди пропасть времени. Еще много, много лет. — Она дала Мэтти еще немного поплакать, а затем стала приводить ее в чувства. — Сейчас мы пойдем и где-нибудь перекусим. Возьмем много всякой всячины. И я куплю тебе пять бутылок вина, если ты так этого хочешь.
Мэтти подняла голову и фыркнула.
— Достаточно будет и двух.
Взявшись за руки, они медленно направились к Гудж-стрит. В ресторане они сели друг против друга за столик, покрытый голубой скатертью. Неожиданный взрыв отчаяния Мэтти потряс их обеих. Джулия заметила, что руки у Мэтти дрожали, когда она зажигала сигарету.
— Я не видела тебя такой плачущей уже много лет, — сказала она.
Да, много лет. С того случая на Фэрмайл-роуд, когда Мэтти возвратилась домой в разорванной одежде и с окровавленным ртом.
— Прости.
— Не отстраняйся от меня, Мэтт. Я не знала, что ты несчастлива. Расскажи мне все.
Мэтти смотрела в сторону, сквозь сетчатые занавески, висевшие на окнах, на улицу.
— Извини меня, — повторила она. — Я не чувствую себя несчастной. Все прекрасно. Просто я раздражена тем, что случилось сегодня. И поэтому решила, что стремиться к такой избитой, старомодной штуке, как истинная любовь, просто нерационально…
