Говорили что благодаря настойчивости мисс Уильямс Пегги удалось уговорить дать согласие на появление ее имени на экране — перед кадрами с названием фильма. И теперь афиши, на которых огромными буквами было начертано «Дэвид Сэлзник представляет фильм по роману Маргарет Митчелл “Унесенные ветром”», казалось, заполонили страну. Ими были уставлены обочины всех дорог, ведущих в крупные города; они покрывали стены зданий; ими были облеплены все автобусы. Имя Пегги и название ее книги вспыхивали ярким неоновым светом рекламы на нью-йоркских площадях, а январские номера одиннадцати ведущих общенациональных журналов вышли с обложками, на которых также было написано: «"Унесенные ветром" по роману Маргарет Митчелл». Почту на квартиру Пегги вновь стали доставлять мешками, а телефон звонил не переставая.
На Рождество Марши уехали в городок Таксон, штат Аризона, в гости к Элен и Клиффорду Давди. Одной из причин, по которым Пегги решила ехать, было то, что и Гершель Брискель должен был быть там.
«У нас было хорошее Рождество, не так ли?» — писала Брискелю Пегги, вернувшись из Аризоны. Вопрос этот, учитывая, что Брискель пребывал в глубокой депрессии после развода, а у супругов Давди были серьезные финансовые затруднения, может показаться особенно пикантным. Рассказывая о премьере, Пегги старалась развлечь и приободрить друзей, которые еще не видели фильма. Она подробно разбирала его достоинства и недостатки, рассматривая их с разных точек зрения.
Вернувшись домой, Марши посмотрели фильм еще раз и теперь, как писал Джон в письме к Давди, пришли к выводу, что «сценарий слишком подробно повторяет книгу» и что Вивьен Ли — «бесспорно прекрасна, она настоящая Скарлетт». Гейбл показался им «всего лишь похожим», Оливия де Хэвиленд (Мелани) — «хороша», а Хоуард в роли Эшли откровенно плох и совершенно не похож на своего героя. Раньше Пегги восхищалась Мамушкой, однако теперь пришла к выводу, что временами в ее игре появляется что-то от манеры «плавучего театра» (балагана). Мисс Питтипэт была, по мнению Маршей, плоха и невзрачна, да и вообще, за исключением «превосходного» Кэрола Ная в роли Фрэнка Кеннеди, все остальные второстепенные герои были только «похожими».
Декорации усадьбы Двенадцать Дубов выглядели слишком роскошными, Тара была «недостаточно проста», а дом, который построил Ретт для Скарлетт, «мог быть построен где угодно, но только не в Джорджии», так мало напоминал он старые дома Атланты, появившиеся в период Реконструкции. Но в чем и Джон, и Пегги были едины, так это в том, что колорит Старого Юга чувствовался в фильме намного сильнее, чем это показалось им на премьере, а Томас Митчелл в роли Джералда О’Хары был намного более трогательным.
Марши неважно чувствовали себя перед поездкой в Аризону: Пегги по возвращении ждала операция на брюшной полости, а Джон выглядел явно истощенным. Дома же им пришлось не только столкнуться с очередным приступом массового ажиотажа, вызванного фильмом, но и узнать грустную весть о закрытии газеты «Джорджиан», в которой работали многие из их хороших друзей. И Пегги с тоской пишет Брискелю: «Теперь это кажется приятным, но совершенно неправдоподобным, что мы смогли собраться все вместе так далеко от дома. Я всегда буду считать, что первая партия эгнога[1], которую мы сделали, была самой лучшей из всех, испробованных мною когда-либо. Мне бы хотелось самой сделать нечто подобное, но я пришла к выводу, что наиболее вкусным эгног бывает тогда, когда его делают совместными усилиями несколько хороших людей и когда эти люди — друзья».
В личном плане год 1939-й был одним из самых запоминающихся со времени выхода в свет «Унесенных ветром». В начале июня Пегги ездила в Смит-колледж для получения почетной степени магистра искусств. Самые близкие друзья догадывались, что все три года после выхода книги Пегги надеялась, что однажды Смит-колледж должен будет присудить ей эту степень. По словам Эдвина Грэнберри, отказавшегося от подобной чести в своем Роллинг-колледже, Пегги с грустью намекала, что является таким же прославленным питомцем колледжа, как Энн Линдберг, и что если колледж предложит ей почетную степень — она согласится ее принять.
Джинни Моррис на этом чествовании не было, но зато приехали Ред Бакстер и несколько других девушек, учившихся когда-то с Пегги. Лу Коул, также выпускница колледжа, встретила Пегги в студенческом городке, и они вместе вернулись на машине в Нью-Йорк, проехав по плодородным землям Массачусетса и зеленым холмам Коннектикута.
Пегги была довольна собой: спустя двадцать лет после ее отъезда из Смит-колледжа Маргарет Митчелл все же добилась признания со стороны одноклассниц и колледжа в качестве одной из «первых учениц».
Премьеру фильма и то поклонение, которого она удостоилась после него, можно было назвать апогеем ее внезапной и мимолетной славы. Теперь не только поклонники — вся Атланта чествовала ее. Никогда больше не доведется ей испытать то восхитительное чувство «не зря прожитой жизни», которое овладело ею, когда она вышла из лимузина Сэлзника перед атлантским театром или когда стояла на большой сцене, ожидая, пока стихнет овация. В этот момент, говорила Пегги Медоре, она ясно почувствовала, что Атланта гордится ею и что уважение соотечественников останется теперь с нею навсегда.
Одному старому другу, живущему в Калифорнии, Пегги пишет: «Толпы на улицах были куда больше тех, что приветствовали Линдберга и Рузвельта… Так что я едва не лопнула от гордости за свой город».
А вот как прокомментировал премьеру Джон в письме к Давди: «Что бы там ни говорили о фильме — одно несомненно: шуму он наделал много».
В январе 1940 года Пегги легла в госпиталь на операцию, которая была отложена из-за премьеры. Она провела в больнице три недели, поправляясь и ожидая, что этот год будет, по крайней мере, годом, когда она почувствует себя совершенно здоровой. Однако, вернувшись домой, она поняла, что состояние Джона еще более серьезно, чем ее собственное. У него были высокая температура и состояние полного упадка сил. Врачи подозревали мальтийскую лихорадку и положили его в госпиталь, но ни одно из проведенных исследований не дало положительного результата, и через несколько дней Джон вернулся домой. В течение шести недель он чувствовал крайнюю слабость и никто, казалось, не знал, в чем же тут дело.
Когда пришло лето, а вместе с ним и южная жара, обрушившаяся на Атланту, Джон пишет матери:
«Писал ли я тебе, что мы обзавелись, наконец, бухгалтером, как и давно собирались? И с первого же вечера, как только он приступил к работе, я почувствовал огромное облегчение. Конечно, вести бухгалтерию нашего предприятия «Маргарет Митчелл, писательница» — само по себе занятие не особо обременительное, но пытаться совмещать его со всеми другими делами, которые необходимо стало делать в этом доме в течение последних трех лет, — это уже становится занятием самым обременительным из всех, какие только можно себе представить.
До сих пор я сам был в некотором роде бухгалтером, и меня постоянно мучила мысль, что я на месяц-другой запаздываю с ведением учета расходов и т. п. И сейчас, когда это бремя, наконец, свалилось с моих плеч, я корю себя за то, что давно не передал эту работу кому-то другому, особенно если учесть, что плата за нее чрезвычайно мала. Человек может заниматься ею в течение одного — двух вечеров в месяц, а поскольку мы платим только за отработанное время, то и расходы наши невелики. Зато как приятно сознавать, что мы с Пегги теперь свободны от этой работы!
Конечно, образно выражаясь, я катался по полу, хохоча во все горло, представляя себе фирму «Митчелл и Марш», имеющую собственного бухгалтера! Это одна из тех забавных нелепостей, которые характерны для той странной ситуации, в которой мы с Пегги оказались (и которая всегда будет казаться мне странной). Но я могу смириться с одной-двумя нелепостями, если они помогут мне избавиться от необходимости работать день и ночь по семь дней в неделю. Ибо меня пугает сама мысль о том, чтобы провести еще одно лето, работая в поте лица по ночам, и я не собираюсь больше этим заниматься, если есть возможность так или иначе этого избежать».
В конце концов диагноз «мальтийская лихорадка» подтвердился, и Джону пришлось взять в своей компании «Джорджия Пауэр» неоплачиваемый отпуск на несколько месяцев.
«Поездки куда-либо — это несбыточная мечта, — писала Пегги Грэнберри, — но я продолжаю мечтать». Летом 1940 года, несмотря на нездоровье Джона, у Маршей, наконец, наступила первая передышка в испытании славой. Бухгалтер вел их счета, Маргарет Бох занималась всеми остальными делами, а Бесси по-прежнему держала в руках дом. Кэрри Лу, жена Стефенса, помогала Пегги ухаживать за больным отцом. А если учесть, что писем от читателей стало приходить намного меньше, то можно сказать, что у Пегги наконец-то появилось время на давно откладываемые дела.
