— Кусок дерьма на видном месте придаст этому делу вид настоящего ограбления. Когда он найдет его — а воняет-то на всю квартиру, — то ни за что не подумает на своих так называемых друзей. — Клеман придал лицу странное выражение. — Ну подумай, кто из друзей мог бы сделать такое? — Он неприятно ухмыльнулся. — Считай это… а-а, — он тужился, — частью услуги.
— В жизни не видела ничего более отвратительного, — сказала Вероника.
— Незачем тебе здесь стоять и разглядывать. И знаешь, я ведь делаю тебе одолжение. Черт, как сегодня-то нелегко. Видимо, это из-за вчерашней говядины. Бьюсь об заклад — мерзавец мясник подсунул мне британскую говядину.
— Едва ли, — сказала Эстелла, которую, казалось, совсем не удивил modus operandi[4] Клемана, — если бы ты поел британской говядины, ты бы уже умер.
— Пожалуй. — Его лицо сильно покраснело. — Подождите-ка, кажется пошло… принесите бумажки… сейчас, сейчас… ну, вот…
От вина его повело, и он размахивал кулаками. Вероника невольно оценила его способность удерживать равновесие.
— Нет, Клеман, пожалуйста, — сказала Эстелла, — не то чтобы мы не ценили твою помощь, как раз наоборот… но, пожалуйста, не надо. Не сегодня.
Клеман опустил победно поднятые кулаки и кивнул головой.
— Ну что ж… Только не надо бежать ко мне, когда вас вычислят. Но я должен закончить: чувствую, что пошло.
Он быстро засеменил в уборную со спущенными до колен штанами, выставив на обозрение рябую задницу. У него не было времени закрыть дверь, и после целой серии хлюпаний, хрюканий и всплесков они услышали, как Клеман спустил воду в унитазе.
— Странный он, однако, — прошептала Вероника.
— Да, похоже на то, — сказала Эстелла, — но у него — все путем.
— А ты была права насчет его волос, — сказала Вероника.
Это воспоминание заставило обеих вздрогнуть.
Уходя, они оставили дверь в квартиру незапертой, полагая, что так ограбление будет выглядеть более правдоподобным. Добычу сбросили Клеману в машину, а когда он уехал, они пешком направились к метро. Эстелла сунула деньги в карман куртки Вероники.
— И сколько нам перепало? — спросила она.
— Четыре с половиной тысячи.
— Ой, — сказала Вероника. Это было намного меньше и половины стоимости стерео, даже подержанного. Они молча продолжили путь.
Уже стоя на платформе, Вероника снова сказала «ой». Она вспомнила, что диск альбома «Там, где рождается звук» Софийского Экспериментального Октета Хлеборезки остался в каретке стереосистемы.
Вероника была рада, что добралась наконец домой, что появилось немного денег. Она надеялась, что их хватит для того, чтобы отправить машину в ремонт; и она забудет про аварию и станет жить дальше, без Жан-Пьера.
Увидев ее, Цезарь обрадовался, и она обняла его.
— Ох, Цезарь, — сказала она. — Во что я вляпалась?
Она прошла на кухню, и они сгрызли на двоих пакетик кешью. Она поцеловала пса в макушку.
— Я хочу тебе кое-что сказать, Цезарь, — начала она, — я знаю, то, что я натворила за последние пару дней, — убийство принцессы и кража стерео — действительно ужасно. Но я хочу, чтобы ты знал: в этом нет твоей вины. Все — из-за меня, Цезарь; ты ведь не чувствуешь своей вины?
Он завилял хвостом.
— Как жаль, что я тебя в это втянула.
Они вышли из дома, и она смотрела, как Цезарь вынюхивает себе путь по газону. Он напомнил ей о дядюшке Тьерри. Она любила их обоих, хотя — кто знает, что у них на уме. Они оба — слишком уж велики, и оба — невероятно милые. Единственная разница между ними — и она обратила внимание, что это большая разница, — заключалась в том, что Цезарь был счастлив, а дядюшка Тьерри — нет. И тут не могло быть сомнений: дядюшка Тьерри очень несчастен.
Она впервые столкнулась с дядюшкой Тьерри вскоре после знакомства с Жан-Пьером. Как-то днем они с Жан-Пьером голые лежали на его постели, и она, закрыв глаза, целовала его, как вдруг распахнулись ставни. Она была так потрясена, что даже не закричала, а лишь в отчаянии попыталась чем-то прикрыться. Жан-Пьер повернулся к ней и прошептал: «Успокойся, это всего лишь дядюшка Тьерри». Он произнес это с такой неожиданной нежностью, что к ней тут же вернулась спокойная уверенность, словно ничего странного нет в этом мужчине размером с Монблан, который бесшумно проскользнул в комнату и распахнул ставни.
Жан-Пьер быстро натянул брюки и рубашку, а Вероника завернулась в покрывало. Она смотрела, как Жан-Пьер тихо подошел к дядюшке Тьерри, который напряженно рассматривал что-то вдали, а затем, по прошествии пары минут, положил свои коробки на подоконник. Он взглянул на часы, записал время в блокноте и поднял решетки. Ничего не произошло. Тогда он постучал костяшками огромных пальцев по одной из коробок, и оттуда вылетел голубь. Вероника чуть не подпрыгнула: такого она не ожидала. Дядюшка Тьерри постучал по другой коробке, и на этот раз, увидев голубя, Вероника удивилась меньше. Когда птицы скрылись с глаз, дядюшка повернулся спиной к окну.
— Это Вероника, — представил Жан-Пьер, — моя подруга.
— Здрасьте, — сказала Вероника, высвобождая руку из складок покрывала для вялого приветственного жеста.
Впервые за время знакомства Жан-Пьер назвал ее подругой.
Дядюшка Тьерри некоторое время смотрел на нее, и меланхолическое выражение его глаз сразу же напомнило ей о Цезаре. Очень тихо и вежливо дядюшка сказал:
— Привет, Вероника.
— Я скоро вернусь, — сказал Жан-Пьер, и мужчины покинули комнату.
После продолжительного ожидания Вероника услышала гул мочи дядюшки Тьерри — он облегчился за четыре такта, — набор прощальных бормотаний и щелчок закрываемой двери.
— Это был дядюшка Тьерри, — сказал Жан-Пьер, вернувшись в комнату и обнимая ее, по-прежнему завернутую в покрывало.
— Я знаю, ты же нас представил. Послушай, может, я не права, что спрашиваю, но что он делал, наблюдая за нами?
— Не бойся, он на нас не смотрел. Мы могли с тем же успехом потрошить рыбу.
Жан-Пьер, казалось, светился теплотой, которой она раньше за ним не замечала. Она поцеловала его.
— Ты его, должно быть, очень любишь.
— Да, и ты тоже полюбишь, когда узнаешь получше.
Она почувствовала, что уже начинает любить его.
— Он живет где-то недалеко?
— Нет, он живет за городом, недалеко от Лиможа, мои родственники по отцу оттуда.
— А он надолго в Париже?
— Нет, ровно настолько, чтобы запустить голубей, выпить пиво, съесть бутерброды и яблоко, выпить воды и сходить в уборную. Он уже уезжает из города: опасается, что голуби прилетят домой раньше него.
— Жан-Пьер, — сказала она, расстегивая ему штаны, — а почему бы тебе не рассказать мне все о твоем дядюшке? Позднее, конечно.
Впервые Жан-Пьер не прикурил ни одной сигареты.
Квартира, в которой они встречались, принадлежала родителям Жан-Пьера, и он не платил им за нее. Они были в разводе, но все у них было в порядке, и, не желая усложнять себе жизнь продажей квартиры, они предоставили ее Жан-Пьеру, поскольку он поддерживал в ней порядок, оплачивал счета и позволял дядюшке Тьерри, имевшему свой ключ, приходить, когда тому заблагорассудится. Частота появлений дядюшки зависела от времени года, погодных условий, цикличности жизни птиц, но обычно он приезжал раз в две-три недели, среди дня, потому что дядюшка Тьерри любил наблюдать, как, взлетев, голуби скрываются за зданиями, направляясь к своему дому. Жан-Пьера такой расклад устраивал, и он был рад принимать дядюшку.
Дядюшка Тьерри, объяснял Жан-Пьер Веронике, пока та играла с его подбородком, то массируя его, то сжимая до появления складки, был младшим братом его отца. В юности он был очень красив и пользовался вниманием окружающих, а в двадцать лет влюбился в красивую шестнадцатилетнюю девушку из той же деревни. Звали ее Мадлен, и она, казалось, была влюблена в него ничуть не меньше, а потому он не поверил, когда после двух лет ухаживаний до него дошла сплетня, что ее — через окно — видели в обнимку с каким-то лысеющим коротышкой, который приехал по делу из Лиона. Дядюшка Тьерри выложил все Мадлен, и она созналась, что это правда. Она просила прощения, но сказала, что не любит его, хотя сама не знает почему, ведь он высокий, красивый и милый, а друзьям и семье он очень нравится, но если смотреть правде в глаза, то она любит другого, того коротышку из Лиона.
— Ты видела моего дядюшку, — сказал Жан-Пьер, — он ведь очень крупный; и, хотя Мадлен знала, что он по характеру мягкий, она никогда не видела его прежде таким расстроенным — она забеспокоилась. Она была очень маленькой и боялась, что он выйдет из себя и прибьет ее, но дядюшка Тьерри никогда никого не трогал. Позже отец слышал от ее домашних, будто тот сказал: «Я прощаю тебя, Мадлен, но сделай, пожалуйста, для меня вот что: когда ты выйдешь замуж за этого человека, то переезжай вместе с ним в Лион. Мне невыносимо видеть тебя здесь, в деревне, с детьми, которые не от меня».
