— Друзья?.. — Он рассмеялся.
Она кивнула.
— По правде говоря, может и более, чем друзья.
Его руки стиснули ее плечи, и на миг Миранде показалось, что он хочет ее поцеловать, но, к ее разочарованию, он отпустил ее и, вернувшись в свое кресло, зажег сигарету, но пальцы его при этом слегка дрожали.
— Вражда между вами и моим отцом существовала задолго до того уик-энда в Брайтуэлле, — внезапно сказала Миранда. — Почему?
— Я могу изложить только свою точку зрения, не его! — Он задумчиво затянулся, потом кивнул. — Хотя, да, полагаю, вы имеете право знать. Во-первых, ваш отец в самых недвусмысленных выражениях потребовал, чтобы я держался подальше от женщин его семьи.
— Джулия? — предположила Миранда.
— Ее имя было упомянуто, — сухо согласился он, — но в меньшей степени. Нет, он боялся, что моему роковому очарованию подвергнется Лора, хотя почему, представить не могу — во всей Англии нет более верной жены, и я уверен, что Мэтью Брайт имел возможность в этом убедиться. Однако он упоминал также и вас… в особом смысле.
Она не верила, что ее мечты о Рэйфе могут стать еще более недостижимыми, но это оказалось именно так.
— Это все? — отчаянным голосом спросила она.
— Нет. Теперь о моих враждебных чувствах к нему. Их причина менее личная, но совершенно искренняя. Для меня Мэтью Брайт — один из тех всемогущих алмазных магнатов, в чьих интересах была развязана война с бурами, и чьим именем были совершены многие преступления этой войны.
— Какие преступления вы совершили?
— Вы когда-нибудь слышали о концентрационных лагерях?
Она кивнула.
— Джулия много говорила о них. О том, что происходящее там выглядело… позорно… — Миранда поморщилась, полагая, что произносит неподобающее выражение.
Он хрипло рассмеялся.
— Как-то раз сержант Кинг сказал так: «Все это выглядит позорно, сэр». Он заявил это, когда мы сожгли первую ферму в наказание за то, что ее обитатели застрелили трех моих лучших солдат. Поэтому я спросил доброго сержанта, есть ли у него другое предложение, другой способ помешать бурам превращаться из мирных жителей в партизан и назад, ведь таким образом они могли продолжать войну до бесконечности и убивать наших солдат так же, как тех, что лежали перед нами в грязи. Лорд Китченер, сказал я, рад будет альтернативному решению.
Миранда молчала, продолжая смотреть на него.
— Естественно, сержант не мог предложить альтернативы — никто не мог. Буры избрали партизанскую войну, и нашим единственным ответом была тактика выжженной земли. Итак, мои солдаты перебили скот и свалили во дворе всю домашнюю утварь. Была даже попытка грабежа, в присутствии офицера называвшаяся реквизицией. «Но не в присутствии этого офицера!» — заявил я, ткнув себя в грудь, спасая честь британской кавалерии. — Губы его скривились, пока он докуривал сигарету. И мы сожгли все — вплоть до детской колыбельки.
— И после этого вы послали бездомных женщин и детей в концентрационный лагерь?
— Да, в лагеря, где более двадцати женщин и детей умерли.
Она не могла услышать выражения его голоса, но могла увидеть и почувствовать его боль.
— И была одна девочка, которая стала для меня символом всех этих несчастных. Ее звали Марианна!
— Где вы, там всегда есть девочка.
— Возможно… Марианне было шесть лет, и она выглядела в точности как вы.
Глаза Миранды расширились.
— У нее был теленок, которого она обожала. Я до сих пор вижу, как она цепляется за его шею, когда один из моих солдат готовится перерезать ему горло. Она так напоминала мне вас и эту проклятую Ричи!
— Вы спасли ее?
— Да, спас на время. И послал обоих — Марианну и теленка — в концентрационный лагерь. Что случилось с животным, я не знаю. Но Марианна умерла. Она умирала на моих глазах. Совпало так, что там случайно присутствовала ваша кузина Джулия.
Последовало долгое молчание.
— Я не могу помочь вам, — сказала Миранда. — Вам нужно прощение, — но не мое. Надеюсь, что вы его найдете.
— Тринадцать лет я искал этого прощения — и начал терять надежду, потому что не знаю, где его обрести. — Потом он внезапно улыбнулся. — Но эти тринадцать лет состояли не только из мрака и отчаяния. Я жил…
— …и любил.
Он промолчал.
— Если Марианна символ всех женщин и детей, умерших в концлагере, разве я не представляю другую сторону медали? — спросила она.
— Одно время, не больше. Вы-то ни в чем не виноваты.
Он пересею комнату и, заключив Миранду в объятия, крепко поцеловал. И когда она обнимала его, страстно прижимаясь к нему, в ней все так бушевало и пылало, так раскрывалось и рвалось ему навстречу, что ей показалось, будто она умирает…
— Дочь Мэтью, — прошептал он наконец, сжимая в ладонях ее лицо. — Боже мой, но вы — дочь Мэтью. Из-за этого то, что я собираюсь делать, становится легче и в то же время гораздо труднее. Пожалуйста, помните, — что бы я ни делал, что бы я ни говорил, я на вашей стороне! Верьте мне!
И он ушел, оставив Миранду сидеть у камина и понемногу возвращаться в реальный мир — мир Мэтью и Антона Элленбергера, Тиффани и Рэндольфа, алмазов и акций, где Рэйф Деверилл был лишь невозможной мечтой. Она чувствовала, как отчаяние охватывает ее… но в этом жестоком реальном мире она должна продавать свое тело, а не дарить его. Медлить больше было нельзя, но все же душа ее продолжала молить о чуде. Верить ему? Если бы только она могла… если бы только могла…
Тиффани не спала всю ночь, но с первыми лучами солнца ее сознание прояснилось, и она вспомнила, что Рэндольф после приема прошел в свою спальню не сразу. Есть вероятность, что он сидел у себя в кабинете и мог — только мог — оставить дверь незапертой. Тиффани тихо поднялась по лестнице и дернула дверную ручку. Та поддалась. Или Рэндольф считал ее слабовольной женщиной, которая настолько сломлена недавним поражением, что в данный момент не представляет для его планов никакой опасности, или никакого секрета не было.
На столе было множество бумаг, аккуратно разложенных на несколько стопок и связанных с делами «Корт Банка». Рэндольф был прирожденным менеджером, и одной из основ его успеха являлся превосходный выбор подчиненных, на которых он мог всегда переложить ответственность, но тем не менее он ежедневно связывался с Нью-Йорком по телеграфу. Тиффани тщательно изучила каждую стопку документов, но не нашла ни единого упоминания об алмазной индустрии, проливающего свет на планы Рэндольфа. Затем она заметила выпуск местной газеты «Даймондс Филдз Адвертайзер», лежащей на столе титульным листом внутрь. Тиффани, подняв газету, уставилась на эту страницу, и когда ее взгляд наконец зацепился за нужный абзац, она замерла. Она несколько раз внимательно перечитала абзац, прежде чем положить газету на стол. Затем Тиффани торжествующе улыбнулась. Конечно! Вот наконец решение, которое она так долго искала, — вот, что она должна делать! Это козырная карта, с которой она может побить Миранду, а заодно и нанести Рэндольфу удар.
За письменным столом у себя в спальне Тиффани составила длинную и подробную телеграмму. Она оставила послание на туалетном столике, где его могла заметить горничная, а заодно — короткую записку с инструкциями и немного наличных. Затем снова легла в постель и спокойно проспала до полудня.
Как Тиффани и ожидала, когда она проснулась, копия телеграммы со штампом даты и времени отправки уже лежала на столике рядом с постелью, вместе с ножом для разрезания бумаги и утренней почтой. Тиффани сунула телеграмму в карман своего черного, отороченного мехом халата, и, не став утруждать себя одеванием, спустилась по лестнице, зная, насколько это все может разозлить Рэндольфа. Она намеревалась вести себя как можно более вызывающе — если Рэндольф считает, что она сломлена вчерашним фиаско, он сильно ошибается! В столовой она позвонила в колокольчик.
— Шампанского! — отрывисто приказала она. — И попросите мистера Рэндольфа прийти сюда. Шампанское прибыло раньше Рэндольфа, и, когда он вошел, Тиффани в точности определила его настроение — раздражение из-за ее вызывающего поведения, подогретое желанием заставить ее корчиться в муках — именно то, что она и ожидала.
— Это что, ранний обед или завтрак с шампанским? — поинтересовался он.
— Ни то, ни другое, поскольку я не собираюсь ничего есть. — Она протянула ему бокал с шампанским, одарив при этом сияющей улыбкой. — Я не слишком хорошо себя чувствую, — это заявление входило в ее планы.
Рэндольф, ничуть не обманутый, иронически поднял бокал.
— В таком случае твое здоровье, дорогая! Но, возможно, нам следует выпить за исключительный успех твоего вчерашнего предприятия.
— Оно бы удалось, если бы не он! — Тиффани вызывающе глянула на него, лишив Рэндольфа преимущества самому затронуть в разговоре Рэйфа.
