— Уверена, что могу положиться на тебя, и ты с успехом возместишь мое отсутствие, — ласково сказала она Полине.
Лицо кузины оставалось бесстрастным.
— Я вовсе не понимаю, почему ты стремишься быть такой любезной, когда нас никто не слышит. И вообще, случилось так, что я нахожу жителей Кимберли исключительно дружелюбными.
— Я рада.
— Честно говоря, я немного сомневаюсь, что обед доставит мне столько же удовольствия, сколько сегодняшний ланч. — Полина ожидала, что Тиффани поинтересуется где и с кем она провела ланч, но мысли Тиффани витали где-то далеко.
— Ланч! — отсутствующе бросила Тиффани. — Тебе, дорогая, следует быть осторожнее, не то опять растолстеешь.
В комнату тихо вошел Рэндольф и, встав рядом с сестрой, уставился на Тиффани, раскинувшуюся в кресле.
— Я передал твои извинения хозяевам, — мягко сказал он. — Однако едва ли мне нужно советовать тебе лечь пораньше, потому что, конечно, именно это ты и собираешься сделать.
Она беспечно рассмеялась. Ее не волновало, догадывается он или нет, что у нее на уме — такую уверенность в собственных силах она ощущала. После ухода Рэндольфа и Полины она пересекла комнату и, встав у окна — силуэт ее четко вырисовывался на светлом фоне, устремила взгляд во тьму сада. Придет ли Рэйф Деверилл — и если да, то каковы его намерения?
Зачем он приехал в Кимберли? Совпадение… последовал за ней… или за Мирандой? Морщина прочертила прекрасный лоб, пока она рассматривала различные аспекты этой связи. По крайней мере, Миранда не может выйти замуж и за Антона и за Рэйфа, но Тиффани стало до боли ясно, что Миранда не должна получить никого из них, потому что ей лично нужны оба. Но в равной мере было ясно, что у Миранды есть выбор, которого Тиффани, как замужняя женщина, лишена. Как всегда, когда Тиффани нервничала, ее пальцы теребили бриллиантовый кулон… выиграть битву с Рэндольфом было приятно, это даже окрыляло, но избавиться от него совсем было бы… Но она забегала в игре вперед, — Рэйф еще не прибыл.
Она надеялась, что он обнаружит дом, убедится, что остальные ушли, и вычислит ее комнату. Она постояла на полном свету еще немного, чтобы дать ему наилучшую возможность для этого, прежде чем открыть окно, перед которым росло высокое ветвистое дерево. Затем она опустила шторы, отпустила слуг на ночь и облачилась в самую соблазнительную из своих ночных рубашек — из черного шелка, отделанную лебяжьим пухом.
Шампанское — нужно шампанское. Не потрудившись включить свет в коридоре, она легко сбежала по лестнице в кухню. Взяла бутылку шампанского, два бокала, а затем, немного поразмыслив, поставила один бокал на место, и стала подниматься наверх. В холле стояла тишина, и Тиффани помедлила во тьме. Она не то чтобы нервничала, но сочетание тишины и мрака было слишком зловеще. Не так ли чувствует себя и Миранда — глухая и одинокая во мраке ночи?
Он сидел в кресле, дымя сигаретой, в смокинге и белом галстуке, вытянув длинные ноги, и, что было необычно для человека его происхождения и воспитания, не встал, когда она вошла. Его лицо было мрачным и угрюмым, взгляд жестким, рот кривился.
— На этот раз, Тиффани, ты можешь визжать сколько угодно, потому что, прежде чем проникнуть в дом, я убедился, что никто не услышит.
Тиффани обошла комнату, поставила бутылку и бокал на туалетный столик и повернулась к нему. Одной рукой она опиралась на туалетный столик, другую положила на правое бедро, зная, какое соблазнительное зрелище являет собой.
Теперь он встал. Просто затушил сигарету, сделал навстречу ей пару шагов, зацепил ее под подбородок и дернул к себе.
— Зачем?
— Я не могу тебе рассказать. Могу только сказать, что причина была, и весьма значительная.
— Ты обязана рассказать мне все! Ради Христа — Мэтью Брайт явно знал, что происходит. Ты на много лет задолжала мне объяснение. — И он крепче стиснул ее подбородок.
Тиффани не ответила.
— Я должен знать, — настаивал Рэйф. — Я дорого заплатил за твое представление. По крайней мере, ты можешь объяснить мне его причину!
Она не отрываясь глядела на него. Он причинял ей боль, но это не имело значения, Тиффани его не боялась: единственным человеком, которого она боялась, был Рэндольф.
— Я не могу тебе рассказать, — повторила она. — Я не могу рассказать никому ни теперь, ни когда-либо. Но, — ее глаза слегка блеснули, — ты ошибаешься, если думаешь, что ты один пострадал… глубоко ошибаешься.
Он отпустил ее и сделал шаг назад. Тиффани чувствовала, что его взгляд прожигает черный шелк, под которым мерцало ее тело. Она ждала. Она не будет ни объяснять, ни извиняться, ни сожалеть. Она ждала, покуда он сбросит смокинг на кресло; ждала, когда за ним последовали галстук и белая рубашка; ждала, пока его бронзовое тело не оказалось в нескольких дюймах от заостренных холмов ее груди, и он, не встречая сопротивления, стал стягивать с нее через голову ночную рубашку. Рэйф не рвал шелк с ее тела, он снимал его осторожно, с нарочитой медлительностью, но, когда он заключил в ладони ее груди, его прикосновение было грубым, лишенным нежности, и он не поцеловал ее.
— Больше всего я хотел бы получить объяснение, — сказал он своим низким красивым голосом. — Возможно, я даже ждал извинений. Не получив ни того, ни другого, я должен действовать. Я ничего не потеряю, совершив преступление, в котором был ложно обвинен и признан виновным. — Внезапно он зажал ей рот левой рукой, пригнув ее к туалетному столику так, что ее голова оказалась притиснута к зеркалу на стене. Возможно, он забыл, что им не могут помешать, а возможно, жестокость была потребна ему, чтобы изгнать терзавших его дьяволов… возможно, он годами представлял себе это. — Твои глаза и твое тело выражают согласие, но я уже прошел с тобой по этой дорожке. На сей раз не будет ни отступления в последний момент, ни криков о насилии — хотя именно насилие я и собираюсь совершить.
Правой рукой он потянулся, чтобы расстегнуть брюки, но Тиффани опередила ею. Она проворно расстегнула брюки и стала вызывающе ласкать его плоть. Затем изогнула спину и, все еще прижатая к туалетному столику, направила его в себя. Их движения были грубыми и жесткими, ибо чувства, вызывавшие их, были сильны и яростны. Руки Тиффани цеплялись за край стола, поддерживая ее под напором его повторяющихся толчков, но глаза ее оставались открыты и смотрели в его глаза. Только раз он отвел от нее взгляд, — на один краткий миг он поднял глаза и взглянул в зеркало, словно стараясь запечатлеть эту сцену в памяти навечно.
Внезапно Тиффани закрыла глаза, расслабилась и затрепетала под ним, охваченная наслаждением. Только тогда Рэйф отвел руку, нависая над ней и упираясь обеими руками в стену. Его расслабленное тело медленно соскользнуло с нее, и дыхание их восстановилось. Затем с глубоким вздохом он встал и отвернулся, стаскивая брюки и потянувшись за полотенцем.
— Так ты за этим приехал в Кимберли?
— За этим… и за объяснением. Я увидел тебя в Кейптауне и последовал за тобой.
Губы Тиффани сложились в победоносную улыбку. Так он последовал за ней, а не за Мирандой. Он пристально смотрел на нее, и она знала, что он упивается зрелищем ее совершенного тела — этого произведения искусства.
— И как ты себя сейчас чувствуешь? Удовлетворен? Была ли твоя месть сладка?
— Месть? Да, я думал о мести. Но ты так прекрасна, Тиффани, что мужчина может простить тебе все.
Она верила ему, но обязана была задать еще один вопрос.
— В таком случае почему ты прошлой ночью танцевал с Мирандой?
— Миранда? — он беззаботно пожал плечами. — Тебе одной из всех женщин можно не бояться сравнения с Мирандой! У меня есть на нее виды — но не слишком приятные. Ты что, действительно думаешь, что я виню тебя в случившемся в ту ночь? Нет, тут явно постарался Мэтью, я уверен, и Миранда — это путь к Мэтью!
Он стал рядом с ней и повернул к зеркалу.
— Взгляни на себя! Если придется выбирать между тобой и Мирандой, кого предпочтет мужчина? На чьей стороне он захочет быть?
Он улыбнулся ей, и она потянулась за шампанским, чтобы опытной рукой откупорить его… рукой барменши на собственном празднике… мысль была неожиданной, но завладела ею полностью. Она поднесла бутылку к себе, так что пенистая струя брызнула на ее обнаженное тело, и оно заблестело и засияло в приглушенном свете лампы. Наполнив бокал, она поднесла его к губам Рэйфа, осторожно перелив часть пенящейся жидкости ему в рот. Затем поднесла бокал к собственным губам и отпила с того же края, что и он.
Рэйф смотрел на бриллиант, искрившийся на цепочке между ее грудей, и пытался вспомнить, где же он видел его — или похожий — раньше. Но теперь он видел только преображенные глаза и смягчившееся лицо: она все еще не объясняла, все еще не извинялась, но произнесла слова, способной на которые представить ее было почти так же трудно.
