В дверях опять появляется муж. Он старается не смотреть на Лену и глухим голосом куда-то в сторону бросает:
— Ждет ведь человек… Неудобно…
Лена знает: Женька добрый — побурчит, побурчит, но поступит по справедливости. А в чем она, эта справедливость? Лена вздрагивает, увидев Иринку. Девочка подходит к матери:
— Мы пойдем сегодня?
Куда? Зачем? Лене хочется выкрикнута эти вопросы. Она чувствует, как начинает першить в горле, видит, как расплывается лицо дочери, и спешит с ответом:
— Конечно, конечно… Пойдем… Обязательно…
Лена знает, что они пойдут и сегодня, и завтра, и вообще будут ходить… До каких пор? Она подходит к окну. С надеждой смотрит на улицу: а вдруг?.. Нет, все как и прежде: женщина на месте. В черном пальто, в черном платке, в черных сапожках. Она кажется черным монументом на белом снегу палисадника. Стоит не шелохнувшись и жадно смотрит на окна их квартиры.
Евгений тоже смотрит в окно.
— Она когда-нибудь сойдет с ума — немного помолчав, беззлобно добавляет: — И мы вместе с нею.
Когда-нибудь… Лене уже давно кажется, что и женщина внизу, и сама Лена сумасшедшие. Она идет в прихожую, достает из шкафа Иринкину шубку, шапку. Садится на маленький детский стульчик, начинает надевать сапоги и застывает.
Как все быстро ушло в бесконечную даль. Кажется, прошло сто лет, а глаза закроешь — рядом.
Таких парней, как Борис, она раньше не встречала. Не потому, что их вообще не бывает, просто Лене такие не попадались. Высокий, стройный, с необыкновенно симпатичным прищуром глаз, в которых всегда теплилась едва заметная смешинка, он пришел в цех и смутил сердца даже самых серьезных девчат. Борис Гуров. Фамилия молодого специалиста была не только красивой, но и громкой. Отец Гурова, прославленный генерал Георгий Александрович Гуров, хорошо был известен в городе; мать Бориса, Ксения Петровна, была ведущей актрисой драматического театра.
В то время Лена работала токарем. Как-то Борис подошел к ее станку. Постоял, понаблюдал, попросил показать резец. Лена, смущенная неожиданным вниманием, исполнила просьбу инженера и поспешила спрятать за спину испачканные в масле руки. Молодой механик внимательно осмотрел резец и, возвращая его обратно, дружелюбно заметил:
— Если изменить заточку, можно увеличить скорость резания.
Почему-то Лена обиделась. Наверное, потому, что за ее спиной уже был шестилетний опыт работы токаря, причем токаря-рационализатора, а замечание делал зеленый новичок с профессорским видом. Инженер был чистенький, выглаженный, словно только что с выставки. Лена вдруг вспыхнула и довольно резко ответила:
— Может, покажете?
И вызывающе посмотрела на инженера. Обычно, когда в цехе начиналась кампания за повышение норм выработки и кое-кто из больно ретивых администраторов загибал не в меру, Лена подзывала его к станку и вежливо просила:
— Покажите, пожалуйста, как это можно сделать.
Эффект почти всегда был один и тот же. Но сейчас, к ее великому удивлению, инженер спокойно взял резец, повернулся и пошел прочь. Лена смотрела вслед уходящему новичку, по-детски раскрыв рот. Вскоре механик вернулся, вставил резец, включил станок и на больших оборотах шпинделя обработал деталь.
— Вот так.
Набросал в блокноте чертежик резца, вырвал листок, положил его на станину и ушел.
Тогда Лене показалось, что Гуров к ней больше не подойдет. Но назавтра, не успела она еще начать работу, механик вновь подошел к ее станку. Как ни в чем не бывало он, словно у старой знакомой, вежливо спросил:
— Ну как, идет дело?
Лена смутилась, покраснела и пробурчала в ответ что-то невнятное. А Борис продолжал:
— Вы не стесняйтесь, я всегда готов помочь.
Не стесняйтесь! А у Лены язык прилипал к гортани.
— Я ведь тоже работал на станке, — как-то сказал он между прочим.
Лена смотрела на его чистые, холеные пальцы и ни за что не верила, что эти руки вообще могут работать, если бы не тогдашний случай. Вот так они познакомились.
…Иринка уже оделась и, словно маленький эскимосик, стояла перед сидящей на ее стульчике мамой.
— Почему ты не одеваешься?
«Одеваешься?» Куда «одеваешься»? Ах да, мы собрались гулять. Лена застегивает сапоги, встает, надевает пальто…
Да, с тех пор началось их знакомство. Все чаще и чаще они оказывались вместе. Лена даже себе не хотела признаться, что искала этих встреч. Борис заполнял ее сознание все больше и больше. Ей постоянно чудился его голос, в каждом приближающемся или удаляющемся мужчине она видела Бориса. Все, что он делал или говорил, казалось ей неповторимым. Девчонки по работе судили о ее состоянии значительно проще. Дескать, врезалась Ленка Зорина в Борьку Гурова, вот и весь сказ.
Какие это были дни! Лене кажется, что она может перебрать их в памяти до единого. Наполненные постоянным ожиданием чего-то необыкновенного, радостного, они начинались и заканчивались Борисом.
— Мам…
Это Иринка. Лена застегивает пальто, смотрит в зеркало и поправляет прическу.
Девчата, как сговорились, твердили одно:
— Ты особенно по нем не убивайся и, главное, виду не подавай. За такой девкой, как ты, любой мужик побежит. Ты ж у нас красавица…
Когда Борис в первый раз пригласил ее в кино, она задохнулась от неожиданности и сказала, что не может пойти, потому что занята. А потом проревела весь вечер в общежитии. Девчата по комнате успокаивали, называли дурой. Она и сама знала, что дура и что Борис к ней больше не подойдет. А он пригласил ее во второй раз, и она снова отказалась и опять ревела в подушку. А потом случилось так, что они встретились у кинотеатра и отказаться Лена уже никак не могла. Стали видеться. Девчата ей завидовали, а она, счастливая, бегала на свидания и волновалась: а вдруг не придет? Но он приходил. Улыбался ей навстречу и смотрел так, словно каждый раз видел впервые. Они часами бродили по городу, и всегда Лена с испугом отмечала, что время летит слишком быстро. Когда наступила пора занятий в институте, Лена садилась у окна, чтобы видеть, когда придет Борис. Она угадывала его появление совершенно непостижимым образом. Стоило только ей подумать: «Сейчас появится Борька», через несколько секунд Гуров занимал свой обычный пост под окнами аудитории.
— Вы идете или нет?
Это голос Евгения. Он смотрит на Лену и Иринку и укоризненно качает головой.
Как только они выходят из парадного, женщина в черном делает шаг вперед, прижимает руки к груди и смотрит на Иринку такими жадными глазами, что у Лены по коже бегут неприятные мурашки. Каждый раз, когда Лена видит этот взгляд, ей хочется заслонить дочь и сказать женщине: «Уходите!». Вместо этого она спускается с крыльца, подходит к женщине и вежливо здоровается. Черный монумент оживает. Он поспешно отвечает на приветствие, бросается к девочке, целует ее в щеки, тычется лицом в шубку и все беспокоится: «Хорошо ли одета? Какие носочки? Не было ли кашля?».
Лена отвечает на вопросы, помогает перевязать хорошо завязанный шарфик и с едва уловимой брезгливой жалостью смотрит на женщину. А та вдруг поднимает на Лену глаза и задает свой обычный вопрос:
— Ты позволишь погулять с Иринкой?
Этот вопрос повторяется каждый день, и хотя в просьбе никогда не бывает отказа, всякий раз в голосе женщины Лена слышит нотки испуга: «А вдруг не позволят?». Лена вымучивает из себя улыбку:
— Пожалуйста.
Женщина берет Иринку за руку и ведет ее к скверику. Лена смотрит им вслед, затем тоже направляется туда же, но по другой стороне улицы. Так они и будут гулять — вместе и врозь. Они станут делать вид, что не замечают друг друга, но думать будут приблизительно об одном и том же.
Тогда тоже была зима. Они возвращались с Борисом с катка. Был чудесный вечер. Редкие белые пушинки тихо кружились в воздухе и медленно, нехотя опускались на землю. Выхваченные из тьмы яркими снопами фонарей, они казались живыми. Снежинки садились Лене на ресницы и делали ее волшебницей (так в тот вечер сказал Борис). Постепенно настроение Бориса передалось и ей. Она замолчала и тревожно ждала… Чего? Она и сама не знала. В палисаднике перед общежитием было безлюдно. На третьем этаже гуляли, и из открытого окна вот уже в который раз мужской голос запевал:
Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая…
Пластинка была старенькая, заезженная, но Лене казалось, что ничего более приятного она до сих пор не слыхала. Борис стоял рядом и ботинком ковырял снег. Он уже расчистил целую площадку. Наконец песня окончилась и в наступившей тишине Лека больше всего боялась, что будет слышно, как стучит ее сердце. Она задохнулась и почувствовала, как на ее лице мгновенно стали испаряться снежинки. А Борис что-то говорил и медленно приближался. Лена скорее почувствовала, чем поняла, что его руки легли ей на плечи, почему-то вдруг подумала, что теперь его глаза можно рассмотреть до самого дна, так они были близко.
