— Уилбур слишком зациклился на себе самом, и хорошего соседа из него не получится, — сказал Томми, когда Тедди в очередной раз приезжал проведать его. С тех пор как бабушка перестала навещать его, приезжал Тедди, верный брат, что было лучше. Тедди не досаждал ему трепом о том, что ему следует исправиться. Тедди знал лучше всех, каким был его брат на самом деле, и у него не было желания исправлять его.
— Ага, хотя почти все считают, что это ты довольно замкнутый, — сказал Тедди.
Томми улыбнулся. Ему нравился брат, и он даже вроде бы начинал поджидать его следующих посещений.
— Почти все люди глупы, — сказал Томми. — Я себя совершенно не интересую. Я даже не уверен, что у меня есть собственное «я». В том смысле, как это обычно понимают.
— Что значит «обычный смысл»? — спросил Тедди. — Возможно, у меня тоже нет этого «я» в обычном смысле?
— Да, конечно же, есть, — запротестовал Томми. — Тебе ведь нужно в жизни многое из того, на что мне плевать.
— Я уверен, что мы с тобой любим разные вещи, кроме бейсбола, — согласился Тедди. Прежде чем они заговорили о собственном «я», они рассуждали о том, что команда «Кабз» вряд ли сможет чего-то добиться.
— Но я не понимаю, почему это означает, что у тебя меньше собственного «я», чем у меня?
— У меня, можно сказать, нет собственного «я», — сказал Томми со своей обычной, едва заметной презрительной улыбкой.
— Что-то я не пойму. Может быть, ты приведешь мне какой-нибудь пример. Что-нибудь, чтобы я понял, почему у меня есть это «я», а у тебя — нет.
— Ну, например, тебе нравится секс с Джейн, да? — спросил Томми.
— Ну да, когда удается заинтересовать ее, — признался Тедди. Томми улыбнулся.
— И ты ведь хочешь, чтобы Шишарик вырос здоровым и счастливым, правда?
— Еще бы, — сказал Тедди. В комнате свиданий с ними было еще несколько заключенных, которые вполголоса разговаривали со своими родными. И сами заключенные, и их родственники выглядели одинаково грустными. Тедди подумал, что может существовать какая-нибудь математическая вероятность того, что, когда Шишарик вырастет, он совершит какое-нибудь преступление, как Томми, и тогда его тоже посадят в такое место. Эта мысль была настолько неожиданной и такой страшной, что ему захотелось немедленно отправиться домой к своей женщине и к сыну. Возможно, у Джейн будет сексуальное настроение, а после того как они закончили бы с этим, можно было бы взять Шишарика к ним в постель и почитать ему сказки.
В течение какого-то времени Тедди не мог представить себе ничего более приятного, чем оказаться в постели вместе с Джейн и Шишариком. Обыкновенно после секса у Джейн было игривое настроение, и она даже иногда сочиняла сказки для Шишарика. Любимой сказкой Шишарика было повествование в духе романов семнадцатого века о странствованиях. Это была сказка о рыжем коте Редди, который странствовал по всему свету. Целью этих странствий Редди было разобраться с шайкой помешанных на моркови вегетарианцев, которые, в свою очередь, хотели сделать из него начинку для своего морковного пирога. Это была захватывающая дух сага, которую Шишарик внимательно слушал, хватая папу и маму за пальцы в те минуты, когда Редди подвергался какой-нибудь опасности. Но, конечно же, Шишарик пока еще такой маленький и не попал в тюрьму. А вот Томми попал, и теперь еще и заявил, что у него нет собственного «я». Да еще при этом улыбался этой своей едва заметной презрительной улыбочкой. Как бы ни заботился Тедди о Томми, иногда его потрясала эта манера брата относиться к окружающим. Совершенно очевидно, это было более чем холодное отношение.
— Так вот это я и имел в виду, — сказал Томми. — У тебя есть свое «я» в общепринятом смысле, потому что у тебя есть нормальные желания и нормальные надежды. А мне, по правде говоря, ничего не нужно.
— А что с твоим шифром? — спросил Тедди. — По-моему, когда-то ты очень хотел, чтобы у тебя был этот шифр. По крайней мере, какое-то время хотел.
— Я просто попробовал сделать что-нибудь, чтобы скрыться от посторонних глаз, — сказал Томми. — Это было, когда я еще только привыкал к тюрьме. Наверное, в чем-то я хотел поспорить с тюремными врачами.
— Неужели они знали о твоем шифре?
— Нет, но если бы узнали, их бы это сильно заинтересовало. Они бы из кожи вон лезли, чтобы разгадать, что же такое я собой представляю — а вдруг я хочу устроить где-нибудь взрыв или что-нибудь в этом роде.
Тедди не совсем понял, но говорить об этом ему не хотелось. Они росли вдвоем с Томми, но он частенько обнаруживал, что не всегда понимает, что вокруг происходит. Иногда он просил Томми объяснить, что значила та или иная фраза, но чаще всего думал, что лучше промолчать. Он притворялся, что все понимает. Он ужасно боялся, что Томми поймет, что он — тупой, и делиться с ним своими секретами не стоит. Если бы такое и в самом деле случилось, Томми вообще перестал бы делиться с ним чем бы то ни было, то есть у него, можно сказать, просто не было бы брата.
Томми понял, что своими разговорами сбил брата с толку. Эти врачи и шифры — он уже пожалел, что затеял этот разговор. Занимался же он этим, главным образом, потому, что было бы обидно не поиграть с врачами хотя бы с помощью такого странного изобретения, как шифр. Но вдруг неожиданно он решил, что эти доктора были настолько неинтересной публикой, что смешно даже думать о том, какое впечатление произведет на них шифр, и тут он стал терять интерес к своему шифру. В последнее время он и занимался-то им лишь тогда, когда ему хотелось хоть пару минут найти себе какое-нибудь интеллектуальное занятие.
— По-моему, это звучит совсем уж в духе экзистенциализма, — сказал Тедди. — То есть ты не хочешь, чтобы у тебя было собственное «я» в общепринятом смысле, как? Но это же как раз и означает, что собственное «я» у тебя есть. Вот, например, бабушка считает, что у тебя совершенно точно есть и характер и собственное «я», и так же считают и Джейн, и Рози, и все, кто тебя знает.
— Ну, я надеюсь, — усмехнулся Томми. По правде говоря, было бы гораздо интереснее обсудить игру «Кабз». — Наверное, всем что-нибудь да нужно, но мне все равно кажется, что я — такой человек, у которого желания могут отсутствовать точно так же, как и у любого другого. Однако существуют множество вещей, которые мне просто не нужны. Например, мне сто лет не нужен этот Уилбур. Вот сейчас он и есть то главное, что мне в жизни совершенно не нужно.
— А что с этим можно поделать? — спросил Тедди. Он очень надеялся, что к тому времени, когда Томми выйдет из тюрьмы, он начнет вести себя так, что к нему можно будет подступиться. Его беспокоило, что для его Шишарика Томми был просто «дядей», о котором ему рассказывали, — и только-то. Ему очень хотелось, чтобы Томми вел себя хорошо и при первой возможности его освободили бы условно. Тогда он смог бы познакомиться с Шишариком, почитать ему сказки, поиграть с ним или что-нибудь в этом роде. Но иногда к Тедди приходила страшная мысль о том, что вдруг Томми не станет вести себя хорошо, захочет остаться в тюрьме и никто не сможет с ним нормально общаться. Тедди уже не раз снился сон, что Томми снова замыслил убить кого-то. А однажды ему даже приснилось, что Томми убил какого-то зэка буквально за день до того, как комиссия по условному освобождению начала рассматривать его дело.
— Если ты об этом думаешь, то я никого убивать не собираюсь, — прервал его мрачные мысли Томми. — Стоит еще тратить жизнь на этого Уилбура. Это же просто исчадие рода человеческого, но я могу его стерпеть.
Время свидания подходило к концу. Они снова заговорили о бейсболе, и, когда Томми стал снова собираться в камеру, Тедди стало легче. Бейсбол был именно такой темой, которую им удавалось легко начать и легко бросить. Почти все остальные темы возвращали их к тому факту, что Томми был в тюрьме, а Тедди — на свободе.
— Кому-нибудь что-нибудь передать? — спросил Тедди перед уходом.
Почти тут же он пожалел о своей несдержанности. Зачем было задавать этот вопрос? Томми только головой покачал. Он ни о чем не расспрашивал — ни о смерти генерала, ни о похоронах, ни о том, как все это вынесла бабушка, ни об их отце, ни о Мелани, ни о том, как ей живется там в Калифорнии, — ничего и ни о чем.
Подъезжая к дому, Тедди на какой-то миг рассердился на Томми за то, что тот так себя ведет и ничего о себе не хочет сообщить или раскрыться настолько, чтобы хотя бы позволить себе спросить, как там на свободе живут его родные. Миновав один из поворотов на шоссе и не доехав до следующего, Тедди почувствовал, как злость в его душе уступает место грусти. Такое с ним бывало всегда. Злость не оставалась в его сердце надолго. Бывали дни, когда ему совершенно определенно было за что сердиться на Джейн, но он никогда не был уверен, что при этом злость охватывала его всего целиком. Кто его знает, может быть, он просто вообразил, что это была злость?
