Ирина увидела необыкновенно свежее улыбчивое лицо, рыжеватую бородку и брови, белые зубы, почувствовала запах хорошего трубочного табака. Толстяк чуть приобнял Ирину за плечи, извиняясь и возвращая ей равновесие.
- Ничего-ничего, - весело откликнулась Ирина и почему-то сочла это хорошим знаком.
"Он принесет мне удачу!, - твердо решила она - в нем чувствуется добродушие и надежность. Он не наступает на "маленьких".
В церкви Ирина побыла не долго, оставила старушке денег, чтобы поминала Сашу и писателя А. До метро не спеша дошла пешком и вернулась к себе. Да, у Кости она себя чувствовала неплохо, пару раз видела издали неприятных парней в черных рубашках, но ее не беспокоили, а абстрактно думать об исходящих от них опасностях Ирина теперь не умела. Собралась она быстро, позвонила матери попрощаться, ну тут ее ждала неожиданная неприятность - Михаил Федорович сказал, что мать рано утром улетела в Минск. Вызвала Катя. "А почему мне...", - начала, было, Ирина, но осеклась, она же знала, "почему" - и мать ее, и дочка знали о ее теперешней неспособности делать усилия, концентрироваться, и решали все между собой.
- Что там? - только и спросила Ирина.
- Депрессия у Кати. Что-то с Витей связано.
- Я позвоню? - вроде бы спросила разрешения Ирина и рассердилась сразу на себя - "что я себя так веду, как будто и вправду беспомощная..."
- Конечно, позвоните, - вроде бы не покровительственно, не менторски, а просто грустно отозвался Михаил Федорович.
Ирина набрала минский номер. Трубку взяла Ксения.
- Ксенечка, здравствуй...
- Тонечка! Вот сидим с твоей мамой, чай пьем...
- Что с Катей? - все же не удержалась и в лоб спросила Ирина.
- Теперь уже все в порядке, она в школе... Тут Витя... Он ведь, знаешь, хотел прилететь, очень обнадежил Катюшу, а потом сорвалось. Что-то изменилось у его мамы. В общем, Катя страдала. Бабушку ведь она вызвала, когда уже все было позади, просто погреться возле...
- А по мне она не скучает? - вырвалось у Ирины.
- Что ты, Ирочка, Господь с тобой, скучает, конечно, но она тебя любит, бережет, считает слабенькой и говорит, что не должна тебя огорчать.
Ирина разрыдалась - опять себя почувствовала распустехой, кислятиной на фоне своих близких. Взяла трубку мать.
- Ира, немедленно перестань! Что ты себя казнишь - ничего же не произошло. Катя любит Витю. Он - ее. Естественно, они рвутся друг к другу. Не получается. Плачут. Твое дело сейчас спокойно заниматься собой. Будет с тобой все в порядке - у нас на душе будет покой...
Ирина вытерла слезы.
- Хорошо-хорошо, я же сегодня уезжаю. Я звонила попрощаться.
- Вот и хорошо. Успехов тебе в Праге. Уверена, что поездка пойдет тебе на пользу. Не думай там ни о чем - радуйся городу, покоряй коллег,- мать как-то молодо рассмеялась.
Ирина положила трубку с двойственным чувством: - "благословили, отпустили, но они-то сейчас вместе... А я? Одна. "Чистый лист". И я чистый лист. И передо мной чистый лист. Белое на белом. Не слиться бы... Ладно. Пора". Ирина на секунду присела на стул. Подхватила сумку и вышла.
К поезду проводить пришла Таня. Молча покурила у вагона.
- Не знаю, Танюш, к чему все это приведет...
- И я, Ир, не знаю. А у Гришки моего невеста вдруг завелась. Я говорила? А может, и давно завелась, а представил вчера... Как и ты - Ира. Ирочка... Знаешь, такая "карманная" девочка... Хо-ро-шенькая... Может, и поженятся. Пашка вчера "завязал", сегодня с детками в Планетарий пошел. Дурная бесконечность...
- Ничего, Татусь, поверь, порадует тебя кто-то.
- Видишь, ты меня Татусей назвала, по-детски. Это точно уж к разлуке.
- Или к дождю, или к деньгам, - засмеялась Ирина.
Поцеловались. Ирина вошла в вагон. Помахала Тане. Поезд качнуло, Ирина рефлекторно схватилась за проводницу, та так же рефлекторно оттолкнула ее бедром.
- Ну, что ж, путешествие началась, - усмехнулась Ирина.
Настроение скакало: то вдруг всплывало почему-то сказанное когда-то противным Шурой "сама виновата", то Галино: "писать не буду", то вдруг радостное - теплый добрый толстяк, не затоптавший ее - "меленькую", то вдруг сон с памятником. Ирина задремала и приснилась ей, что знакомый режиссер приглашает ее на спектакль "Адам и Ева" по Булгакову. Она благодарит, а он вдруг добавляет - "а Еву-то играть вам", и ехидно хихикая, исчезает...
В Праге было солнечно. Ирина сразу же отправилась в русский дом на Заторце. Нетяжелая сумка не отравляла прогулку, и Ирина шла мимо рынка вдоль оплетенных плющом заборов медленно, ни о чем не думая, просто вроде бы сливаясь со здешним воздухом, погруженная в особую Пражскую тишину. Первым человеком, с которым она столкнулась у дверей, был Игорь Порев. Худой, бледный, вялый, но он, казалось, даже и не удивился, а она вдруг обрадовалась несказанно. Искренне, не раздумывая, она чмокнула его в бледную щеку, и сразу же отпрыгнув, чуть смущенно засмеялась. Он же скучным голосом спросил.
- Какими судьбами?.
Ирина, уже закрывшись, сдержанно ответила.
- Да вот, лекцию читать приехала. Завтра. Придешь?
- Зайду, - он пожал плечами. Ни о чем больше не спросил, посидеть нигде не предложил.
У себя в комнате Ирина расплакалась: "Неужели старые связи уж совсем порвались и мы настолько чужие, что встретив подругу юности в чужом городе, ее нужно в лучшем случае проигнорировать - в худшем - отшить". Успокоилась она только в Граде. Гуляя в овраге возле крепостной стены, где обычно по утрам гуляют пары с собачками, где как-то особенно звонко поют птицы, она вдруг пожалела Игоря: "Жена-то сбежала, детей увезла. Боль, наверняка, выгнала из Иерусалима. Плох, сразу видно, плох". Остаток дня Ирина об Игоре почти не вспоминала, готовилась к лекции. Ужинала с коллегами.
Стоя возле стола в гостиной Русского дома, оглядывая собирающуюся публику, Ирина ждала Игорю и гадала: "Придет - не придет". Он пришел, кивнул ей, сел возле окна, достал какой-то блокнотик. Ирину поразило сходство с описанной когда-то ею сценой в рассказе "Перевод на русский не желателен". Будет рисовать бабочек, всяких змеек? Нет, просто вертел блокнот в руках, смотрел в окно. Ирина досадовала, но весь свой пыл, всю энергию адресовала ему. Наконец, ей зааплодировали. "Все. Справилась", сказала себе Ирина, захлопывая папку с бумагами. К ней подходили с комплиментами, цветами. Подошел Игорь. Склонился к руке: "Молодец!".
- Тебе, правда, понравилось?
- Было интересно. У тебя какие планы? Ужинаешь с ними? - он указал на устроителей.
- А у тебя?
- Я бы тебя украл. Поболтали бы.
- С удовольствием.
Ирина вежливо отговорилась неожиданно возникшими делами, выслушала еще раз благодарность и похвалу, и, с легким сердцем распрощавшись с ними, подошла к Пореву. Они шли в ногу. Игорь взял ее под руку.
- Не ожидал, Ирка, не ожидал кого-нибудь из прошлого встретить. Ты вообще-то как? Выглядишь прекрасно.
- Ты-то как? Что здесь делаешь?
- Да, так. Почти ничего. Немного халтурю для одного журнальчика. А вообще на "птичьих правах"
- А семья? - Ирина все же решила коснуться больного, чтобы побыстрее прояснить его обстоятельства.
- Семья в Канаде. Но теперь это не моя семья - Алика Келецкого. Впрочем, ты не знаешь, был такой удачливый да красивый. Все ему удавалось вот Инку мою тоже увести удалось. Да, наверное, к лучшему. Я, видишь ли, слишком московским остался, все, вишь, меня ностальгия - по 70-ым, по юности, по тому - сему. И писанина моя все о том. Да и в бизнесе все наперекосяк - не издатель я, видно, а так себе писатель. Черт его знает.
Они сидели за столиком, и пили, конечно, любимую обоими "Бехеровку". У Игоря нервно дергалась щека. Постарел, осунулся, но ему идет. Ирина попыталась рассказать о своих встречах с Алексеем, Шурой, но все никак не могла найти верного тона. Потом она и вовсе замолчала, потягивала молча свою "Бехеровку", да глядела на свечу. Как ни странно, на душе было спокойно. Кажется, и у Порева чуть улучшилось настроение - он тоже примолк, но глядел на Ирину спокойно, добро, внимательно. Он проводил ее, чмокнул в щеку, спросил, когда уезжает.
- Послезавтра, - ответила Ирина, дал свой адрес, попросил завтра навестить.
Утром, рано, Ирина опять гуляла по любимым дорожкам, слушала птиц. В Праге ей во все приезды нравилось просыпаться рано, пить кофе с рогаликом в маленьком кафе, заходить на рыночек у "Грачанской". Все нравилось. Сегодня же к состоянию обычной радости примешивалась тревога. Что-то дома? С детьми? Прислушалась к себе - нет, не то. Сегодня у нее свободный день, в эту поездку кроме лекции ничего и не намечалось, можно просто побродить, погулять... Откуда же взялась тревога? И вдруг она ясно почувствовала - это Игорь! С ним что-то. Ирина сунула руку в карман, слава Богу, бумажка с адресом не потерялась, и быстрыми шагами двинулась прочь от Града. К трамваям. Название улочки знакомое, кажется, года два назад случайно по ней проходила, недалеко от Карлова Университета. Ирина проехала на трамвае, вышла, пошла "ровно", как ей подсказала вежливая пани, потом повернула направо... Вот он небольшой отель, Ирина сказала консьержу, что ей нужен номер 17. Ей показали на второй этаж. Подошла к двери, постучала. Громче. Наконец Игорь приоткрыл дверь. На нем лица не было. Он почти качался. Ирина вошла. Дверь в ванну открыта, течет вода в раковину.
