могла бы стать моей женой, Хэриб.
Глава 11. «Считай, что это наша прелюдия»
Это предложение оказалось настолько шокирующим, что я даже не смогла остаться на месте. Мне нужно было пространство, воздух.
Я встала и сделала несколько шагов, замерев у окна, из которого открывался вид на небольшой внутренний дворик с фонтанами. Мне нужна была хоть какая – то опора, и я положила ладони на мраморный подоконник.
Замуж и замуж за арабского шейха – совершенно разные вещи.
– Я православная христианка, Нафиз, и люблю своего Бога, – привела первый аргумент, что пришёл на ум. – Выйти замуж за тебя – значит принять ислам, а я к такому не готова, понимаешь?
– Чтобы выйти замуж за мусульманина женщине не обязательно принимать ислам, – я не увидела, а скорее даже почувствовала, что он остановился сзади, подойдя тихо. Очень близко. – Главное, чтобы невеста не была атеисткой или язычницей. Но если ты примешь ислам, это обезопасит тебя от многого в случае развода или моей смерти.
– Нафиз…
Я обернулась и почти уткнулась носом ему в грудь – так близко он стоял. Его запах, его тигриная аура, ощущение силы и власти, его… сексуальность накрыли меня. Будто в туман какой-то вошла.
Как бы там ни было, это был тот самый мужчина, в чьих руках я сгорала такие короткие четыре дня, и о котором потом мечтала ночами в одиночестве.
Я не падкая на мужские ухаживания, меня не зацепить в баре хищной улыбочкой или липким раздевающим взглядом. Но Нафиз обладает каким-то особенным магнетизмом. Не шейх бин Абади аль-Айад, правитель эмирата Аль-Дахи со всем его богатством и великолепием, а именно сам Нафиз. Как мужчина. Ведь там, в Таиланде, я встретила не шейха арабской страны, а простого парня Нафиза, очаровавшего меня и затуманившего мозг своим невероятным мужским обаянием.
И сейчас этот невероятный мужчина, мой фантастический любовник из сказочного курортного романа стоял рядом. Очень близко. И меня, несмотря на все обстоятельства, по-прежнему тянуло к нему.
– Тебе никуда от меня не деться, Хэриб, – он заключил моё лицо в свои сильные ладони, а я не нашла в себе сил воспротивиться и отвернуться. – Я не смогу отпустить. Перестань противиться, прими меня, и нам обоим станет легче.
Не дожидаясь моего ответа, он склонился и мягко коснулся своими губами моих.
Наверное, он колдун какой-то или шаман, или как там это у арабов называется, потому что меня словно опутало незримой пеленой. И я снова не смогла сопротивляться. Поддалась, прикрыв глаза, поцелую. Позволила завладеть своим ртом. Приняла его язык и ответила сама, получая наслаждение.
Меня словно унесло куда-то из реальности. Невесомость. Казалось, будто я сейчас просто стеку бесформенной лужей к его ногам. Распластаюсь, позволив всё, чего он только захочет.
Я снова начинала ощущать то сладкое возбуждение, растекающееся тёплым тягучим мёдом внутри. Воспоминания о его смелых ласках, о поцелуях, о том, как я растворялась в его страсти, когда он раз за разом делал меня своей – они оживали и яркими картинками вспыхивали перед глазами.
И это был лишь поцелуй…
«Да что с тобой, Ксения? – я отвесила себе мысленную пощёчину. – Он похитил тебя! Увёз из родной страны, не спросив разрешения. Запихнул в золотую клетку, лишил свободы и любых прав. А ты таешь в его руках?»
– Я не могу, – всё же нашла в себе силы осторожно убрать его руки и сделать, пусть и маленький, но шаг назад. – Не могу, Нафиз…
Я разорвала зрительный контакт, опустив глаза. Но он к чести своей настаивать не стал, злиться и приходить в ярость тоже.
– Я уже говорил тебе: ты придёшь, – сказал спокойно, пусть и с ноткой разочарования. – Потому что ты тоже хочешь этого.
А потом Нафиз хлопнул в ладоши, заставив меня вздрогнуть от резкого и неожиданного звука. В комнату тут же вошли три прислужника. Один нёс большой мольберт, а ещё двое маленький столик с кучей банок и коробок на нём. Они поставили всё это посреди комнаты, чуть дальше столика с едой и, поклонившись, молча удалились.
– У меня для тебя подарок, – улыбнувшись, произнёс Нафиз так, будто до этого он ещё раз не подтвердил, что свободы мне не видать. – И просьба.
Он повёл рукой, указывая на мольберт и стол с красками. Я сначала замерла, но потом подошла ближе. Провела пальцами по натянутому холсту, по торчащим вверх нежным ворсам кистей. В коробках были банки и тюбики с разными красками: акриловые, масляные, гуашь, акварель, темпера, пастель. И все самых дорогих фирм, о большинстве из которых я только слышала, но сама никогда не использовала из-за космической цены.
Внутри заиграло забытое чувство. Мне нравилось рисовать раньше. И у меня получалось. Нравилось это чувство отстранённости и погружения в творчество. Я будто останавливалась от московской суеты, зависала в каком – то вакууме, отдельном пространстве, где меня ничего не беспокоило.
Я так отдыхала. Так расслаблялась и восстанавливала силы.
– Напиши мой портрет, – сказал Нафиз и отошёл к дивану.
Его просьба удивила меня ещё больше, чем сам подарок.
– А разве в твоей вере это не запрещено?
– Богословы и учёные до сих пор спорят на эту тему, – он пожал плечами и положил в рот один из тех сладких карамельных шариков. – Главное, чтобы изображению не поклонялись. А мы не будем.
А потом, к моему удивлению, он стащил через голову свою рубашку, оставшись только в штанах и разместился на диване полулёжа.
Это было слишком странно. Странно и… интересно. Несмотря на всю невероятность происходящего, мне снова захотелось испытать эти эмоции – эмоции творчества. Почувствовать кисть в пальцах и увидеть, как она оставляет след на холсте, повинуясь моей руке.
– Считай, что это наша прелюдия, Хэриб, – сказал негромко Нафиз, когда я взяла в руки кисть, а потом сделала первый мазок под его горящим пламенем возбуждения взглядом.
Он не выглядел порочным или развратным, нет. Но его сексуальную энергию я чувствовала даже спрятавшись за мольбертом. Проводила кистью, по бумаге, создавая линии, а казалось, будто пальцами вожу по его коже.
Хотелось остановится, прикрыть глаза и впустить в себя всю эту негу, которая словно облако копилась вокруг меня.
Нафиз манил и притягивал, возбуждал, заставляя каждый волосок на моём теле вставать. Его тёмные глаза изучали меня, пока я наносила карандашом набросок. Руки и так подрагивали под этим пристальным вниманием, а когда я дошла до изображения его обнажённой груди, и вовсе слушаться перестали.
В комнате была комфортная температура, работал кондиционер, но меня всё равно бросало в пот и казалось, что душно и нечем дышать.
Больше часа мы провели в тишине и молчании, слушая лишь как шуршит карандаш по бумаге и тихо поскрипывает мольберт.
Я старалась быть осторожной, чтобы не испачкать красивую одежду, но, кажется, всё же посадила несколько небольших пятен.
– Ты устала, – Нафиз поднялся и подошёл, а у меня закружилась голова от его близости.
Слишком сильное напряжение возникло, пока я делала набросок. Организм требовал разрядки. Хоть какой-то. Хоть физической, хоть эмоциональной. И близость Нафиза ей точно не способствовала.
– Испачкалась, – улыбнулся он, а потом мягко стёр с моей щеки графитовую пыль.
Его палец задержался на моей нижней губе, а улыбка вдруг пропала. Внутри я вся тоже горела, и он не мог этого не чувствовать, не замечать.
Может, меня снова чем-то опоили? Только не усыпляющим, как тогда, а каким-нибудь афродизиаком.
Потому что пылала каждая клетка, каждый сантиметр кожи молил о прикосновениях мужских рук. Не знаю, как я устояла вообще на ногах и не рухнула перед ним на колени.
– Я приду к тебе ночью, – он склонился и прошептал на ухо, зацепив чувствительную кожу губами.
Не спрашивал, не предлагал. Поставил перед фактом. А я… не то чтобы не посмела, я просто не захотела оспорить. Не смогла. Не вышло.
И жалела об этом, когда он ушёл, оставив меня в этой красивой комнате наедине с мольбертом и красками. Я так и стояла посреди комнаты с кистями в руках и пошевелиться не решалась.
А когда за мной всё же пришла Вафия, то ей пришлось уводить меня
