знали, что именно наставник носит в этом сосуде. Мариса Мортон не раз выговаривала ему за алкоголь, как только директор может выговаривать единственному непослушному подчиненному, на которого имеет недостаточно много влияния, а значит, и рычагов давления.
– Вам нельзя пить в пределах Миррор, – вдруг первой заговорила я, при этом выбрав самые неподходящие слова для начала этого диалога – можно подумать, будто я специально нарываюсь на неприятности, и мои колени прямо сейчас не горят от дикой боли!
Фляжка остановилась на подлёте к его губам, и взгляд наставника встретился с моим.
– А тебе нельзя ходить с расстегнутым пиджаком, заступаться за друга, пропускать ритуалы, первой заговаривать с наставником, который позволяет себе испить из собственной фляги. Мне продолжать этот дурацкий список? – Я промолчала. – Хотя о чём это я, ты ведь не знаешь, что такое собственность, у тебя ведь нет ничего своего, даже твои органы тебе не принадлежат… – Эти слова он уже пробубнил во флягу.
Не дожидаясь, пока он допьёт, я вытащила из внутреннего кармана своего пиджака его книгу и свободным движением руки положила её на стол. Баркер покосился на нее взглядом, выражающим непонятную мне эмоцию, и вдруг сказал:
– Бунт – это смело, а значит, хорошо, когда не глупо. Ты ведь знаешь, что за воровство предписано запирание на трое суток?
– Оно того стоило.
– Что, правда?
– Правда, что оригиналы живут так, как написано в этой книге? Не читают книги, не имеют собственного мнения, слепо следуют инструкциям?
– Если отвечу, что именно так они и живут?
– Значит, вы ничем не отличаетесь от нас. Значит, вы не свободнее нас.
– Нет, люди так не живут, как написано в этой книге. На первый взгляд…
– А на второй? А на третий или пятый?
Угрюмость Баркера начинала сгущаться, его привычная хрипотца едва уловимо усилилась:
– Ты знаешь, что первые клоны воспитывались не так, как вы? Что из них растили воинов?
– Впервые слышу.
– Я в первую очередь наставник по предмету военной подготовки. Всё равно что дрессировщик львят, рожденных в неволе. Я справился со своим делом. Вырастил отличных воинов. А по итогу их всех… – Он неоднозначно ухмыльнулся, сделал очередной глоток и только после этого продолжил. – Всего лишь разобрали. Вот тебе и смысл жизни. Сечёшь? – Я промолчала. – Вот тебе внеплановый урок, называется “Боли нет”. Вбей в свою непокорную башку, которая, как я погляжу, так и норовит влезть в каждую неровно болтающуюся петлю, так вот вбей в неё, что боли не существует. То, что с тобой происходит, когда ты стоишь коленями на гречихе и кусаешь губы от несуществующей боли – это ноцицепция.
– Что такое ноцицепция? – в моём тоне прозвучала жадность. Я всегда была жадной до новых знаний.
– Активность в афферентных, или по-другому чувствительных нервных волокнах периферической и центральной нервной системы, возбуждаемая разнообразными стимулами, обладающими пульсирующей интенсивностью. Активность эта генерируется ноцицепторами, или по-другому рецепторами боли, которые могут отслеживать механические, тепловые или химические воздействия, превышающие генетически установленный порог возбудимости. Получив повреждающий стимул, ноцицептор передаёт сигнал через спинной мозг и далее в головной. Ноцицепция сопровождается также самыми разнообразными проявлениями и может служить для возникновения опыта боли у живых существ.
– Вы говорите о той боли, которая возникает непосредственно перед тем, как я касаюсь пальцем огня или становлюсь коленями на гречиху. Преждевременное ощущение ожидаемой боли.
– Это именно оно, – ещё один глоток из фляжки. – Организм по всему телу имеет несколько разных видов опиоидных рецепторов, которые участвуют в реакции, связанной с выработкой внутренних эндорфинов. При возникновении стороннего возбуждения эти рецепторы могут тормозить активность нейронов, которые в ином случае стимулировались бы ноцицепторами. Согласно теории «контроля ворот», предложенной Патриком Уоллом и Роном Мелзаком, «ворота» для потока болевых импульсов «закрываются» другими безболезненными стимулами, к примеру такими, как вибрация. Один из самых простых примеров: потирание ушибленного колена ослабляет боль, предотвращая её передачу в мозг. «Закрывание ворот» также может происходить, если сигналы, поступающие из мозга в спинной мозг, подавляются поступающей информацией о другой боли. Избежать боли можно фармакологическими методами: ненаркотические и наркотические анальгетики, а также противовоспалительные препараты. Но есть и другие методы: электрообезбаливание, генетическое вмешательство и, наконец, психологический тренинг. Для твоего случая нужен именно последний вариант. Простыми словами: пойми, что боль – это всего лишь ноцицепция, всего лишь реакция, которую можно контролировать, внуши себе отсутствие восприятия твоим организмом боли и начни получать еще больше наслаждения от своего стояния на гречихе.
– Но если не чувствовать боли, тогда в чем удовольствие?
– Хм… А ты интересная. Мазохистка, что ли?
– Нет. Просто какой смысл борьбы, если сама её суть – в моём случае ощущение отдачи – отсутствует?
– Ты борешься с ветряными мельницами, 11111. Скажи, в этом есть смысл?
– Может найду.
– Ну да. Если успеешь до того, как тебя спаяют с твоим оригиналом или его родственничком.
Я резко развернулась.
– Стоять.
Я остановилась.
Хромая, наставник приблизился ко мне сзади, и в следующую секунду моей руки коснулось что-то прямоугольное. Я опустила взгляд и увидела книгу. Не ту, что оставила. Другую. Чёрная обложка с серебристыми буквами…
– Уверен, ты уже успела прочесть первую. Так что можешь почитать и вторую. Но учти: чтобы никто не застукал тебя за этим занятием, даже твой дружок 11112. А если всё-таки застукают, и ты укажешь на меня, клянусь, я лично разберу тебя на детали ещё до того, как успеешь попасть на стол к нашему многоуважаемому Роудригу.
– Вы обещали проследить за исполнением взыскания…
– Хочешь на гречиху – ступай к Мортон. Ко мне за подобным не обращайся.
Я вернулась в кабинет, в котором мы оставили Марису Мортон и, как и надеялась, не застала её. Закатав гольфы до середины икр и проговорив себе под нос слова “боли нет”, я встала на гречиху. Боль была. Я простояла сто двадцать секунд. Боль усилилась. Я встала. Колени горели, но пока я потирала их, боль как будто уменьшалась.
Я сразу же решила продолжать тренировки. Благо Мариса Мортон в этом вопросе была на моей стороне.
Прошло три недели. Подходил к концу удивительно теплый для Швеции апрель, сумевший похвастаться аномальной пятнадцатиградусной дневной температурой. Многое изменилось.
Джером Баркер стал обучать меня боевому искусству наравне со старшими клонами мужского пола. Мариса Мортон и другие наставники всё ещё не замечали этого – скорее всего, благодаря тому, что мы занимались в закрытом спортзале, ежедневно по два часа перед закатом. Уверена, что только благодаря “перестраховке тишиной” мне
