Язык почему-то не слушался, слова произносились с трудом.
Незнакомец развязно подмигнул и, засунув обе руки в карманы черного плаща, стал с вызовом разглядывать Когана. При этом он слегка раскачивался, попеременно перенося вес своего тела с носков на пятки и обратно.
— Гуляем, значит, — повторил незнакомец. — Ну, ну.
— Кто, — Яков Соломонович попытался сглотнуть слюну, но рот совершенно пересох, — кто вы такой?
— Может, сигареткой угостите? Или папиросы у вас? Ай, ай, такой представительный на вид мужчина, ученый, наверное, и не курит импортных сигарет! Отчего вы не курите импортных сигарет? Нет возможности приобрести? Ай, ай!
Незнакомец снова подмигнул.
— Да кто вы такой?! — страх придал Когану силы, и последнюю фразу он прокричал в полный голос, срываясь на визг.
— Я-то?.. Э! А зачем же так беспокоиться? Неужели совесть не чиста? Так это дело поправимое. Совесть мы вам живенько очистим. А? Как полагаете? Не бесплатно, конечно. Бесплатно, как говорится, и петух не поет. А за плату. За плату, как говориться, и поп пляшет. Мы, это… понимаем друг друга.
Человек в черном плаще, пошатнувшись, протянул к Якову Соломоновичу руку, явно собираясь ухватить бедного профессора за ворот, а у того даже не было сил сопротивляться.
— Кузнецов?! Что же ты ко всем пристаешь?!
Яков Соломонович был настолько напуган, что появление двух милиционеров воспринял, как новое, неизвестно за что свалившееся на него несчастье. Позже он удивлялся, как ему хватило сил не грохнуться в обморок.
Милиционеры вскарабкались на дамбу со стороны завода, без всяких ступенек, прямо по камням и пожухлой траве. Один из них брезгливо отряхивал испачканные колени, другой немедленно устремился к собеседнику Когана. Лицо этого милиционера было кислым, словно его мучила постоянная, хотя и не сильная зубная боль.
— Ну? — милиционер, подойдя, посмотрел на человека в черном плаще, как на средоточие грехов мира. — Ты опять? Опять? Житья от тебя, Кузнецов, нет на моем участке! Хоть бы ты утонул однажды в этом чертовом водохранилище!..
— Петрович! — незнакомец видимо обрадовался стражу порядка, как родному. — Петрович, друг ситный! Сколько лет, сколько зим! Ну, здравствуй, здравствуй! Дай, хоть нагляжусь на тебя!
Но Петрович, брезгливо уклонившись от объятий того, кого он называл Кузнецовым, обернулся к своему напарнику:
— Терехин! Забирай его, к чертовой бабушке. Глаза на это чучело не смотрят.
— Тереша! И ты тут!
Незнакомец качнулся навстречу второму милиционеру, но, не рассчитав своих сил, грохнулся на землю. Так что молодому, веснушчатому Терехину пришлось его поднимать, снова пачкая только что с грехом пополам отчищенную форму.
И только тут Яков Соломонович сообразил, что столкнулся на дамбе с обыкновенным уличным алкашом-приставалой. Облегчение было таким сильным и внезапным, что Коган, осмелев, набросился на старшего по званию милиционера:
— Это у вас называется работа?! Куда вы смотрите?! Человеку спокойно по городу пройти нельзя, немедленно к нему начинают приставать какие-то непонятные пьяные личности!
— Кузнецов это, — устало объяснил милиционер. — Вы, гражданин, не волнуйтесь. Посадим его на пятнадцать суток, и вся недолга.
— Мне не интересно знать, Кузнецов это, или Шмуденцов! Мне интересно знать, почему наша милиция так отвратительно работает! Я этого так не оставлю!
— Что же, жалобу на нас писать будете?
— Буду! Вы у меня… Вы!..
— Жалобу, это конечно можно. Это ваше право. А документики ваши разрешите, товарищ?
— Документики?..
Коган вдруг растерялся и пожалел о своей внезапной и никому не нужной вспышке.
— Да, они самые. Порядок, есть порядок. Перед законом все равны, верно? Так что попрошу.
Милиционер козырнул. Дрожащими пальцами Коган долго рылся по карманам, натыкаясь то на пачку папирос, то на спички, то на какие-то бумажки. Наконец протянул милиционеру паспорт.
— Коган Яков Соломонович, — милиционер перевернул несколько страничек документа и взглянул на штамп с пропиской. — Чем вы занимаетесь?
— Я — ученый. Физик.
— Так, так. Работаете, конечно, на том берегу, в Институте?
— Разумеется.
— А что же это вы, товарищ Коган, в рабочее время у нас, на левом берегу делаете? А? Неувязочка какая-то…
— Я. Я гулял!
— Гуляли? Что же, все, конечно, может быть.
Милиционер протянул Якову Соломоновичу его паспорт.
— И я не обязан перед вами отчитываться! — запоздало возмутился профессор.
— Не обязаны, — милиционер козырнул. — Пока.
Поспешно спрятав паспорт, Коган зачем-то кивнул и торопливо зашагал прочь по дамбе, в сторону ГЭС. Оборачиваться не хотелось, но почему-то Яков Соломонович был уверен, что милиционер смотрит ему вслед.
* * *
В автобусе Яков Соломонович снова устроился на заднем сиденье и вдруг почувствовал, как будто чья-то холодная рука взяла и не сильно, но весьма чувствительно сжала его сердце. Коган торопливо стал шарить по карманам, ища валидол. Видимо, навалилось все сразу: и беспричинные страхи прошедшей ночи, и приставания алкаша, и неприятный разговор с представителем милиции.
Крохотная таблетка легла под язык, через минуту, вроде бы, стало немного полегче. Где-то внизу, прямо под колесами автобуса ревела вода, пробиваясь через плотину гидроэлектростанции.
Да, вот тебе и съездил, развеялся. Нечего сказать — успокоился.
Яков Соломонович с тоской сообразил, что теперь прогулки по привычному левобережному маршруту придется отменить. По крайней мере — на очень долгое время. Слишком плохие у него теперь с этим чертовым маршрутом ассоциации. Жаль.
Яков Соломонович покинул автобус и затоптался на остановке, не зная, что предпринять дальше.
На работе уверены, что он приболел. Жена думает, что ушел на работу, поэтому возвращаться домой раньше вечера немыслимо. Жаль, ах, как жаль! Ай, что же это за жизнь такая печальная?
Подумав, профессор Коган вздохнул и все-таки направил свои стопы к ближайшему кафе. Это, конечно, против его правил, но сегодня, пожалуй, можно. Не на облаке живем, в России. Яков Соломонович вздохнул.
В кафе было пусто. Сонная официантка угрюмо посмотрела на неожиданного посетителя, потом сообщила, что горячего пока ничего нет, только закуски. Минутой позже Коган с огорчением узнал, что коньяку сегодня тоже нет, завоз будет через два дня. Пришлось удовлетвориться водкой и копченым нарезиком.
От водки неожиданно стало значительно лучше. Приободрившись, Яков Соломонович заказал еще сто граммов, минеральную воду и салат.
