Ознакомительная версия.
— Нельзя.
— Можно узнать почему?
— Таково распоряжение администрации.
— А вы всегда следуете чужим инструкциям? Даже если они нецелесообразны?
— Не вижу никакой нецелесообразности в чистоте, — пожала плечами Аркашова.
— Да я сейчас не об этом. Просто все правила и инструкции создаются людьми, которые не способны на что-то более значительное. Вот они и ограничивают других. А удел серой посредственности подчиняться всем этим глупостям.
Вместо ответа Аркашова повернулась к нему спиной и молча продолжила работать.
— Вот вы сейчас, очевидно, обиделись, — продолжил Феоктистов, слегка закипая. — Но в глубине души вы понимаете, что я прав.
— Я не обиделась. Мне просто неприятно ваше высокомерие.
— Что поделать, если я на самом деле высок, а другие малы. К тому же у меня нет никаких причин скрывать это.
— Иногда об этом лучше просто промолчать.
— Чем же это лучше?
— Тем, что при этом вы не задеваете других.
— Ха-ха, — рассмеялся он. — Буду я заботиться о каких-то мелких людишках.
— А я не говорю о мелких, я говорю о выдающихся.
Феоктистов демонстративно оглянулся вокруг.
— Здесь, кроме нас с вами, никого нет. Уж не себя ли вы имели виду?
— Нет, свое место я знаю.
— Ну, да помню. Свой шесток и все такое — философия маленького человечка. Вы мне лучше скажите, кого вы имели в виду? Кто это у нас такой выдающийся, которого я невзначай задел.
— Если его сравнить с вами, то все ваше величие не разглядишь даже в лупу.
— Вы меня заинтриговали. Так кто же Он?
— Бомарше.
— Чем же я его задел?
— В вашей трактовке он слишком самодостаточная личность. А он не был таким.
Феоктистов деланно рассмеялся.
— Может, вы еще скажете, что он был неполноценен?
— Ну, зачем же так утрировать. Он просто был не достаточен. В нем не было полноты. И он никогда не ставил себя на пьедестал. Он к нему лишь стремился. И немало в этом преуспел. А одна из причин этого — именно в ощущении своей недостаточности. Если бы было иначе, он черпал бы силы только из самого себя и быстро бы выдохся, сгорел.
— Браво, бис, — захлопал в ладоши Феоктистов. — На сцене актриса второго плана. Да кто вы такая, черт возьми, чтобы клеить на всех ярлыки. Походя, непринужденно махая половой тряпкой судить о том, в чем вы не имеете ни малейшего понятия.
— Да нет, это вы все время всех расставляете по росту. Я просто отвечаю на ваши вопросы. Несмотря на то, что вы мне мешаете работать. Для вас это праздная болтовня, а я из-за этого на целый час позже пойду домой.
— А куда вы торопитесь? Вас все равно дома никто не ждет. А если боитесь возвращаться одна, я могу вас проводить.
— Чтобы лишний раз обозвать посредственностью? Я вижу, вам это доставляет особое удовольствие.
— Моя бывшая жена тоже ставила мне это в упрек.
— Где она теперь?
— Она меня бросила. — Чтобы избавиться от нахлынувших неприятных воспоминаний, Феоктистов достал сигареты и закурил.
— Вы жалеете о ней?
— Мне ее не хватает. А может не ее. Просто нужен родной и близкий человек.
— Вам тоже не достает полноты. Я бы на вашем месте повнимательнее присмотрелась к Бомарше, раз уж вы взялись за эту тему. Он эту проблему решал долгие годы. И кто знает, стал бы он так знаменит, если бы не нашел на нее ответ.
— Причем тут это. Бомарше мечтал о славе, признании, о всеобщем уважении. Вот какую проблему он решал.
— А это все звенья одной цепи или разные ступени одной лестницы. Нельзя попасть наверх, не пройдя последовательно всех ступеней этой лестницы.
— И много ступеней у этой лестницы?
— Не много.
— И вы можете последовательно назвать каждую из них?
— Могу.
— Потрясающе. Миллионы людей в мире жаждут стать знаменитыми. Тычутся, как слепые котята на этом пути. Совершают множество подлых и мерзких поступков и это еще не гарантия, что они добьются желаемого. И вот появляетесь вы, никому неизвестная актрисулечка провинциального театра и утверждает, что знает механизм получения всеобщего признания, славы. Мне кажется, вы не совсем нормальны. Вы случайно не состоите на учете у психиатра.
— А вот это уже последняя ступень той лестницы, на вершину которой претендуют миллионы страждущих, и вы в том числе.
— Неужели все так мрачно и это удел каждого достигшего желанной вершины?
— Это в худшем случае.
— Что же их ждет в лучшем случае?
— Узнаете сами, если окажетесь там.
Аркашова домыла фойе и убрала инвентарь. Не обращая внимания на Феоктистова, словно бы его и нет по близости, направилась к выходу.
Задетый таким невниманием к своей особе Феоктистов решительно двинулся за ней.
— Я вас все- таки провожу.
Аркашова на мгновение остановилась и повернулась к нему.
— Нет, избавьте меня от этого. Вас и так сегодня было слишком много. А, я, кажется, сказала лишнее и уже жалею об этом. Забудьте мои слова. До свидания.
Спальня Мадлен Франке была окутана полумраком. Молодая хозяйка стояла на коленях перед большим распятием и горячо молилась. Исполнив молитву, Мадлен порывисто поднялась, подошла к окну и откинула тяжелые шторы. Водопад яркого солнечного света хлынул в комнату, освещая комнату и саму хозяйку. Лицо женщины выражало сильнейшее смятение. Мадлен подошла к столу и медленно опустилась на стул. Ее рука потянулась к листку бумаги, исписанному мелким аккуратным почерком. Женщина погрузилась в чтение. По мере того, как она читала написанное, лицо ее претерпевало самые различные метаморфозы. Глаза ее при этом то и дело наполнялись слезами. Закончив чтение, Мадлен дописала еще несколько строк, затем положила письмо в конверт и надписала его. Письмо было адресовано часовых дел мастеру Пьеру Карону. Она уже совсем было собиралась запечатать конверт, да не успела.
В спальню аккуратно постучали, и в то же мгновение в проеме двери показалась горничная.
— К вам господин Карон, сударыня, — сообщила горничная и застыла, ожидая дальнейших распоряжений хозяйки.
— Господи, дай мне силы! — На лице Мадлен отразились признаки борьбы. Несколько секунд она пыталась одолеть искушение принять этого господина, хотя накануне твердо решила отказать Карону от дома. Его внезапное появление пробило брешь в панцире ее намерения. Голос рассудка все-таки победил в ней, и Мадлен, собравшись с духом, отдала распоряжение горничной.
— Скажи, что я не здорова и не смогу его принять.
Горничная исчезла за дверью. Руки Мадлен бессильно упали вдоль тела. Несвойственная ей слабость охватила женщину. Она вдруг явственно ощутила — все, что так легко доверять бумаге, вовсе непросто исполнить в жизни. Однако шум, раздавшийся в этот момент за дверью, прервал поток ее грустных мыслей. В то же мгновение дверь распахнулась, и перед ней предстал Карон собственной персоной.
Ознакомительная версия.
