шумно плюхается на асфальт. Через пару секунд Кэтрин уже добегает до них и запрыгивает в «Индиго».
– Ты в порядке? – спрашивает она, хватая Тома за плечо.
Тот морщится, держась за грудь, но медленно кивает.
– Жить буду, – сияюще улыбается он. – Ты видела?
– Да, – отвечает Кэтрин сквозь подступающие слезы счастья. – Я видела, как ты парил над землей. У тебя получилось, любимый.
– Ховер все еще нестабильный, мразь такая. И над посадкой работать и работать.
– Это мелочи, – тянется она к нему с поцелуем, – все такие мелочи, Том. У тебя уже получилось!
– Ты плачешь, – замечает он и поворачивается, чтобы стереть с лица Кэтрин слезы. – Что-то не так?
– Я просто счастлива за тебя, – смеется она и задерживает плечом его руку. – А еще я привезла тебе корейской еды.
– Ты плачешь из-за корейской еды? Милая, «Докеби» что, подняли цены?
– Дурила, я же сказала: плачу от счастья.
– Тогда при чем здесь корейская еда?
– При том, что у тебя уже все получилось, – она вылезает из машины и сама открывает ему дверь, – и теперь можно поужинать.
– Ты бы как-то объясняла свои логические конструкции, милая, – возмущенно машет Том рукой, – а то ходи догадывайся. Где там твоя еда?
– В «Ионике». Иди внутрь, я сейчас приду. – Кэтрин все равно застывает на пару секунд, любуясь ховером.
Нет, видимо, в мире такой вещи, которая не получилась бы у ее мужа. Когда он только рассказал о своей идее, она звучала как что-то из фантастического фильма о далеком будущем, которое никогда не наступит. Но его талант и упорство способны перемолоть все что угодно: вот он, ховер. Настоящий. Работающий.
– Кстати, мне нужно купить шлем и взять напрокат твой «Ионик», – останавливается в дверях Том. – Хочу попробовать ховер на машине с нормальным весом.
– Томас Кристофер Гибсон, – поворачивается к нему Кэтрин. – Я горжусь тобой. Горжусь тем, что мой муж может делать будущее.
В ответ он приваливается к двери и улыбается так, что в душе разом загораются все лампочки.
– Этого никогда не вышло бы без тебя, доктор Кэтрин Гибсон.
Нью-Йорк, февраль 2019
– Я не справляюсь. Терпеть боль не получается, – произносит Том, пытаясь не разреветься прямо в кресле. – Доктор Райт, пропишите мне что-нибудь.
Если эта боль в желудке не прекратится, он сейчас же умрет. Вчера сожрал несколько таблеток обезболивающего, которое нашел в контейнере Кэтрин, чтобы хотя бы пару часов поспать. Сегодня он не может толком даже думать: его словно режут наживую и ковыряются внутри.
– Я пропишу вам таблетки, – обещает Жасмин.
Том с трудом поднимает голову, впервые встречаясь с ее взглядом, не закрытым очками. Точно, она стянула их с носа две минуты назад, когда он сообщил, что вчера боль из проблемной стала невыносимой. Только это заставило ее перестать разглядывать свой монитор и обратить на него внимание. Как будто одного факта, что он позвонил и напросился на внеплановую встречу, недостаточно.
– Мистер Гибсон, – поджимает она губы, но все еще смотрит ему в глаза, – последний снимок показывает, что мы пока продолжаем наблюдать прогрессию.
Вот как. Судя по всему, это метастазы грызут его желудок, а скорее всего, еще и кишечник – есть невозможно, спать получается с трудом. На работе так и вовсе жопа: мозг, как сраный пудинг, совсем отказывается думать.
– Какие прогнозы, доктор Райт? – усмехается Том. – Есть смысл продолжать лечение?
– Он всегда есть, нам ни в коем случае нельзя останавливаться, – медленно произносит Жасмин.
У нее во взгляде скользит паника. Откуда это? Сама не знает, что делать?
– Нужно искать другие пути, – добавляет она.
– Другие пути? – переспрашивает Том. – Мы уже подняли дозировку таргета. Иммунотерапия мне как мертвому припарка. Гормонотерапия бесполезна. Химия меня убьет. Экспериментальные препараты мне никто не даст.
У нее сползает лицо, как в фильме ужасов. Или это в глазах плывет? Том зажмуривается и легко трясет головой, пытаясь вернуться в реальность и не словить бледного. Таблетка, которой он закинулся перед приездом сюда, вообще ничего не делает.
– Я уже изучил вопрос, доктор Райт, – замечает он. – Чем мне помогут другие пути?
– Я думаю, стоит попробовать курс химиотерапии в слабой дозировке. В комбинации с иммунотерапией это поможет нам выиграть время.
Том пытается прочесть между строк все, что она говорит: еще ни разу Жасмин не звучала так неуверенно. Ощущение, будто она больше не верит в его ремиссию, начинает маячить неприятным предвестником смерти в уголке сознания. Другие пути, выиграть время – разве это не прикрытая салфеткой кучка говна, которую пытаются впарить умирающим людям под видом оптимизма?
– Допустим, мы попробуем химию, – поднимает он на нее взгляд. – Что это нам даст? Сколько времени?
– Около полугода, – честно отвечает Жасмин. – Мистер Гибсон, необходимо держаться, вы входите в сложную…
Держаться. После этого слова Том не слышит больше ничего, что она говорит. Он отлично сделал свое домашнее задание и понимает: Жасмин больше не видит шансов на ремиссию. Быстро же они пришли от борьбы за его здоровье к короткой битве за то, чтобы просто задержаться на этой земле.
В раскосых глазах его лечащего врача отражается живой покойник Том Гибсон. Он не хочет спрашивать, сколько ему на самом деле осталось: явно меньше, чем его устроит. Даже боль сейчас отходит на второй план, чтобы не мешать ему осознавать простую, как пенни, истину.
Том умирает, и боль в желудке – всего лишь первый звон похоронного колокола.
– Давайте знаете как поступим, – выдавливает из себя он, – мы ведь понимаем, что химия убьет меня неконтролируемо. Первый сеанс, или второй, или пятый… Я могу умереть между ними.
– Мистер Гибсон…
– Мне нужны таблетки от боли. Сильные. С остальным я разберусь сам.
– Среди нас двоих врач – я, – напоминает Жасмин.
– Среди нас двоих только я умираю, – отбивает аргумент Том. – Мы оба это понимаем, так давайте хотя бы не врать друг другу.
Ее лицо каменеет, застывая бесстрастной маской. Жасмин больше не спорит: она выписывает рецепт и молча провожает, пока Том, пошатываясь, добредает до двери. Вот она, заведующая отделением.
А что она могла сделать? Третья стадия рака, ноль иммунитета, вагон вредных привычек, которые годами подтачивали его здоровье. Том живет с онкологом, он знает все методы лечения рака, какие есть, когда-то существовали и какие только разрабатываются. Они еще в самом начале обсудили все возможные схемы: таргетная терапия была его единственным шансом.
Шанс, очевидно, не сработал.
Что ему теперь делать? Том сжимает в руках рецепт и заходит в аптеку на первом этаже. Обменяв бумажку на баночку
