присутствующих в зале. К ней подошел Каманин и сел рядом. Они о чем-то заговорили, звук был плохой, и разобрать слова было невозможно.
— Это единственное изображение мамы, которое мы сумели отыскать, — пояснила Майя. — Почему-то она не любила сниматься, даже фото ее не так много. И мы — твои дети дарим эту запись тебе, дорогой наш папа.
— Спасибо, родные мои, вы даже не представляете, как я растроган, какой это для меня прекрасный подарок, — поблагодарил Каманин. — Я хочу вас обнять.
Несколько мгновений все трое стояли обнявшись. Затем Николай и Майя вернулись на свои места.
Решительным шагом к Каманину направился Нежельский. Он пожал юбиляру руку, мрачно посмотрел на него.
— Я сделаю то, что обещал, — сказал Нежельский.
— Подумай, может быть, все же не надо, — попытался остановить его Каманин. Но Нежельский не обратил внимания на его слова.
— Дамы и господа, — громко произнес он, — я желаю сделать важное признание. Этот постыдный секрет я хранил ни одно десятилетие — и вот настала минута его обнародовать. Не уверен, что это можно считать подарком к юбилею, но я хочу совершить поступок, который хотя бы частично очистит наши с Феликсом отношения. Долгие годы я был агентом КГБ, меня завербовали, воспользовавшись моими материальными трудностями, которые я испытывал на тот момент, как и моей трусостью перед властью. Но это нисколько не оправдывает меня. У меня было единственное задание — следить за Феликсом и сообщать о всех его действиях, передвижениях, мыслях. Я написал множество доносов, не могу сказать, сколько, но их было много. И получил за них неплохие деньги. Помнишь, я купил машину, а ты удивлялся, откуда доцент, кем я тогда был, раздобыл столько средств. Они поступили из этой организации. То, что тебя долго не пускали за границу, это все моя вина.
— Достаточно, Ваня, все уже все поняли, — проговорил Каманин.
— Нет, Феликс, я скажу все, что наметил до конца.
— И то, что тебе не дали кафедрой заведовать, — это тоже постарался я. Ты тогда вел очень вольные по тем временам разговоры, я их записывал и сообщал своим кураторам. Они даже намеревались арестовать тебя, но это единственная моя заслуга — мне удалось их отговорить. Я ударял на то, что это вызовет негативный резонанс за границей; в тот момент несколько твоих статей уже были опубликованы в иностранных журналах. Были еще дела поменьше, которым тебе не разрешали заниматься. И все это из-за моих доносов. Я знаю, что не достоин прощения, но если можешь, прости.
Нежельский упал перед Каманиным на колени. Все молчали, наблюдая за этой мизансценой.
— Встань, Ваня, прошу тебя, встань. — Каманин попытался поднять Нежельского, но тот упрямо не желал подниматься.
— Ты должен совершить надо мной суд: либо наказание, либо прощение.
— Я тебя прощаю, — произнес Каманин.
Нежельский медленно и тяжело встал. Не смотря ни на кого, он вышел из каминного зала.
Все продолжали пребывать в молчании. К Каманину подошел Лагунов.
— Феликс Александрович, позвольте поздравить вас с юбилеем. У меня нет подарка, чтобы подарить прямо сейчас. Но им станет ваше интервью, которая будет главным материалом номера.
— Спасибо. — Они обменялись рукопожатием.
Лагунова сменил Варшевицкий.
— Поверь, мои поздравления идут от чистого сердца, Феликс.
— Я верю, Кшиштоф.
— У меня есть подарок, но я хочу подарить его позже. Ты поймешь, почему.
— Хорошо. В любом случае спасибо, — поблагодарил Каманин.
Последним подошел Андрей. Почему-то он смотрел преимущественно на мать, а не на юбиляра. Мария, ободряюще, кивнула ему головой, только после этого молодой человек перевел взгляда на Каманина.
— Поздравляю вас с юбилеем, — как-то невнятно поздравил Андрей. И поспешно вернулся на свое место.
— На этот торжественная часть закончена, — объявил Каманин.
113
Официанты разносили еду и напитки. Все почему-то так проголодались, что буквально сметали с подносов все, что на них находилось. Самую большую активность, само собой разумеется, проявлял Антон, но и другие не так уж сильно отставали от него.
Каманин и Мария стояли на террасе в некотором отдалении от всех, держа в руках бокалы с шампанским. Но они как были полными, так ими и оставались. Оба вообще почти не обращали внимания на происходящее вокруг них.
— Я тебе благодарен за то, что ты присутствовала на моем юбилее, как моя спутница, — негромко произнес Каманин.
— Я не могла испортить этот твой праздник в последний момент, — слегка пожала плечами Мария. — Но это ничего не меняет.
— Ты опять за свое. Но что такого произошло, что кардинально изменило твое отношение ко мне?
— Зачем повторять то, что ты и без того прекрасно знаешь.
Каманин вздохнул.
— Мы с некоторого момента, как два попугая, постоянно говорим об одном и том же. Давай все забудем и продолжим так, как было до этого момента.
— Феликс, я тебя не узнаю, ты говоришь не свойственным тебе языком.
— Это все от того, что я не хочу тебя терять. Разве это не понятно?
— В любых отношениях существуют две стороны. И ты всегда это очень точно учитывал. Но сейчас ты об этом забыл, думаешь только о себе.
— Я думаю о нас. Никогда не предполагал, что ты можешь вести себя под влиянием собственных фантазий.
— Это не фантазии, Феликс. Свое поведение я строю на том, что видят мои глаза и слышат мои уши. Как только я увидела тебя и Мазуревичуте, я сразу же насторожилась. Но решила не делать скоропалительных выводов. У людей нередко сохраняются остаточные чувства, и не стоит придавать им большое значение. И я не придавала. Но когда ты признался в том, что ревнуешь ее к другому, мне все стало ясно.
— Что же тебе стало ясно, Маша?
— То, что она все время будет стоять между нами, даже в том случае, если вы больше никогда не встретитесь. Хочешь, скажу тебе еще одну вещь?
— Хочу.
— Ты в свое время совершил роковую ошибку, расставшись с ней. Именно она, а
