затею.
— Да я пошутила! — исправилась Соня.
Максим покачал головой:
— Просто… хотелось бы видеться чаще.
Она улыбнулась:
— Сейчас расстояния — уже не помеха. Главное, чтоб был интернет!
— По интернету нельзя прикоснуться, — ответил он, сохраняя дистанцию.
— А может быть лучше не надо? — пространно заметила Соня.
— А что, если хочется?
Он сделал попытку, но Соня одернула руку. Как будто обжегшись, едва он коснулся её.
— Извини! — растерялся Максим.
— Это ты извини! — на секунду неловкость затмила собой беспокойные мысли.
— Предлагаю включить в нашу программу колесо обозрения, — он кивнул на большую штуковину прямо курсу.
— А ты не боишься? — поддела она.
— Я с парашютом прыгал, — усмехнулся Максим.
— Ого! Расскажи! — воскликнула Соня.
Польщенный её интересом, он гордо расправил плечи. За увлекательным рассказом они не заметили, как оказались в кабинке старого аттракциона. Металлический корпус плавно двигался вверх, издавая скрипучие звуки.
Он привстал, и конструкция пошатнулась.
— Ты с ума сошел? Сядь! — приказала она.
— Да не бойся! — он сел.
— И сиди там! — Соня сжала ладонями поручни.
— Ты боишься высоты? — усмехнулся Максим.
— Я боюсь старых аттракционов!
— Или аттракционов вообще? — подкорректировал он.
— Нет, не всех. Только старых! — ответила Соня.
— А еще пауков?
— Тараканов!
— Мышей?
— Нет!
— Крыс?
— Возможно.
— У меня дома крыса, — с досадой заметил Максим.
— Ну… она же красивая? — поразмыслив, добавила Соня.
— Да, могу показать!
Он вынул смартфон. Прикусил кончик нижней губы, торопливо ища фотографии. Протянул его Соне.
— Так это хомяк! — возразила она.
Он кивнул:
— Колбаса!
— В смысле? — Соня нахмурилась.
— Ну, зовут Колбаса.
— А! — рассмеялась она.
Сбоку тихо шептались тяжелые ветви бесконечно высокой березы. Между них было видно ночной променад. В свете уличных фонарей, красовалась «Астория». Словно улей, извлекая наружу веселые горстки людей. Те, жужжали, смеясь, и ныряли обратно…
— А какая? — спросила она, возвращая ему телефон.
— Что? — он потупил глаза. Взгляд испуганно заметался.
«Наблюдает», — подумала Соня.
— Колбаса, какая?
— Ну, понятное дело, сырокопченая! — рассмеялся Максим. И, беря из её рук смартфон, преднамеренно задержался.
Соня тихо вздохнула, ощущая ладони в теплом коконе длинных пальцев. Он держал их опасливо, будто зверька:
— Ты замерзла?
— Нет, — смутилась она, — У меня всегда такие холодные руки.
— А ноги? — Максим улыбнулся.
— Еще холоднее! — ответила Соня.
Вдруг странная мысль, появилась и быстро исчезла. Могло ли у них получиться? Едва ли! Её избирательный вкус был заточен иначе. Неправильно, странно, патологически! Любить вопреки, несмотря ни на что. Даже зная заранее, чем обернется такое запретное чувство.
— Так мы увидимся завтра?
Он смотрел на неё, ожидая ответа.
«Не решится», — подумала Соня. Но Максим наклонился, и теплые губы прошли «по касательной». Она увернулась.
— Хорошие девочки на первом свидании не целуются? — поинтересовался он, с легкой досадой.
— Не такая уж я и хорошая, — заметила Соня. — Ты скоро узнаешь.
Он удивленно присвистнул:
— Ого! Вдохновляет!
Уже в такси она прочитала: «Напиши, как приедешь». И назвала водителю адрес квартиры. Не родительской, нет! А квартиры Никиты.
Она собиралась «подчистить концы». Забрать свои вещи, оставить ключи на столе. Возможно, ещё и с запиской! Тот мизерный скарб, что успел переехать к нему, поместился бы и в руках. Пижама, зубная щетка, косметичка, трусы. Журналы оставит в подарок. А роза? Их общий питомец! Хотя…
Привычно нажав «свой» этаж, она прислонилась спиной к стенке лифта. Было что-то мазохистское в этой затее! Отправляться к нему среди ночи. Но Соне хотелось проститься, прибрать за собой.
«Ты где?», — написал Максим. Очевидно, и, правда, взволнованный её долгим молчанием.
«У подруги», — ответила Соня.
«Ты сказала, что поедешь домой», — в его словах прозвучала обида.
«Дома занято», — отшутилась она и открыла замок.
Квартира казалась заснувшей. «Просыпайся», — подумала Соня, включая в прихожей свет. Она бросила клатч на комод и разулась. Привычно обула домашние тапки, глотнула воды.
На кухне, прижатая к холодильнику маленьким квадратным магнитом, висела её фотография. Не самая лучшая! Прическа взлохмачена ветром, очки кособоко сидят на носу, отчего один глаз кажется больше. Улыбка… скорее оскал, демонстрирует все тридцать два зуба.
«Пускай остается», — подумала Соня.
В ванной она освежила лицо. Взгляд скользнул по квадратикам плитки, переместился к настенным крючкам, где бок о бок висели два полотенца. Большое синее и розовое, чуть поменьше. На полочке рядом с зеркалом, как на витрине, красовались всевозможные пузырьки. Шампунь для объема, бальзам для волос.
В стаканчике льнули друг к другу зубные щетки.
«Адиос», — подумала Соня, вынимая свою.
Китайская роза уже подросла и прикарманила угол. Но обрезать её было нельзя! Почти на каждом побеге образовался бутон.
Соня тихо вздохнула, понимая, что цветов ей уже не дождаться.
— Привет, — обратилась она к растению. — А я попрощаться!
И, заметив среди листьев один пожелтевший, машинально его удалила. Роза чуть шелохнулась в ответ.
— Ты цвети иногда… для него, — попросила она. Понимая, что сходит с ума!
На плечиках шкафа висели мужские рубашки. Сбоку, подобно рептилиям, отдыхала скупая палитра носков. Серый, черный и белый. В трикотажном отсеке, словно пёс, в ожидании хозяина, приютился любимый пуловер Никиты. Она взяла его в руки, поднесла к лицу и вдохнула. Вдруг что-то горячее, неуловимое пробудилось в груди. Будто сам он был здесь!
«Неужели уже никогда?», — обреченно подумала Соня.
В колесе обозрения её посетила безумная мысль — отдаться Максиму. Чтобы уйти, сделав больно! Но теперь, обнимая его пуловер, она даже не верила, что когда-нибудь сможет спать с кем-то еще.
«Время лечит», — писали на форуме, — «Ты найдешь себе лучше».
Соня села на край кровати. Как она умудрилась так сильно влюбиться? За одно лишь короткое лето! Прирасти к нему намертво. Как дальше жить? На прощальной записке она нацарапала слово «прости». Но за что? За Максима? За «труса»? За несбыточные мечты?
Пусть повесит её вместо той фотографии!
В глазах защипало. Она скомкала черный пуловер и поджала колени к груди. Слезы хлынули по щекам, утопая в пуховой подушке.
«Он был первым! Он, всего лишь, был первым», — Соня плакала, ощущая, как рвётся внутри пополам её сердце. Словно кто-то живой выползает наружу, оставляя открытую рану. Такую глубокую, что излечить её не сумеет уже ни время, ни одна микстура на свете…
Секундная стрелка настенных часов замедлила бег.
Соня лежала, в обнимку с его пуловером. А сам он… был рядом. И сидел, склонив голову на бок.
Теплый свет ночника рисовал полукруг. И глаза его в этой искусственной теплоте блестели сильнее обычного. Балансируя на границе миров, Соня поймала его за рукав. Стремясь убедиться, что это не сон.
— Спи, моя радость, — произнес он тихо, укладывая её на подушку.
