Где-то посередине обеда, когда отзвучали тосты за Государя Императора и Государыню Императрицу, наследника Цесаревича и весь Царствующий Дом, когда уже выпили и за его сиятельство губернатора, и за его высокородие господина губернского предводителя, Болховской поднялся и попросил слова.
— Господа! — громко произнес он. — Я хочу воспользоваться случаем и объявить о моей помолвке с…
И хотя многие за столом знали, кого объявит сейчас своей невестой князь, в чертежной Адмиралтейства повисла напряженная тишина.
— …с княжной Надеждой Семеновной Баратаевой. С сегодняшнего дня мы жених и невеста.
Он беззаботно улыбнулся и посмотрел на вставшую рядом невесту. Глаза Надин были опущены, щеки заливал густой румянец.
— Что касается дня свадьбы, то об этом будет сообщено особо.
У корнета Аристова, сидящего прямо против Анны, хрустко лопнул в руке бокал, князь Баратаев как-то слишком громко для сего присутствия высморкался в батистовый платок, а одна из дам деланно рассмеялась. Через мгновение уже весь стол кричал «ура!» и тянулся бокалами к жениху и невесте, кроме старой девы и синего чулка Анны Косливцевой, тревожно взиравшей на уголок правого глаза Болховского, где беспрестанно вздрагивала крохотная жилка.
Беспокойство не покидало князя все последующее время обеда. По укоренившейся привычке обольщать и пленять дам, он нежно ухаживал за своей невестой, остроумными замечаниями вызывая улыбку на ее смущенном лице, ласково и незаметно пожимал чуть дрожащие пальчики Надин, но внутри у него было пусто и холодно. Время от времени его глаза скользили по знакомым лицам, неизменно наталкиваясь на внимательный, напряженный взгляд Анны.
«Почему не она?» — неожиданно подумалось ему. Отчего он вздумал жениться на барышне, пусть и прелестной, но виденной им до сего рокового момента от силы три-четыре раза. Почему не на Анне, например? Сейчас сидели бы они рядом, обменивались колкостями или подтрунивали тишком над… да вот хотя бы над губернатором Ильей Андреевичем. А потом удрали бы от всех на яхту Косливцевых, и там на речном просторе… Что бы там было на речном просторе Болховской при всем своем опыте представлял с трудом, потому что это все же была Анна, его Анна.
Он снова взглянул на нее, облаченную в бархатное, мало шедшее ей платье цвета маренго, хотя и с положенным декольте, но полностью прикрытым шалью брюссельского кружева, бархатном же огромном токе, скрывающем ее волосы. Что-то похожее на чувство досады тронуло губы Бориса, — полное отсутствие вкуса в одежде было так характерно для подруги его детства. Почему она скрывает свое сильное, гибкое тело за этими нелепыми нарядами? И разве можно увидеть под этим нескладным головным убором ее великолепные волосы? Когда-то гувернантка Анны прикладывала неимоверные усилия, чтобы привести в надлежащий вид ее кудри. Но они, как и сама Анна, не признавали никаких канонов и часто, каштановым водопадом закрывали плечи хозяйки. При ярком солнце они чуть отливали медью, а при свечах в них мерцали рубиновые блики. Да, память у князя была отменная.
— Господа, — вывел его из раздумий голос командора Перельшина, — прошу в курительную.
Стулья задвигались. Большинство мужчин потянулись вслед за хозяином, дамы постарше пересели от стола на мягкие канапе, стоявшие вдоль стен чертежной, те, что были помоложе принялись прогуливаться по комнате, весело щебеча. Некоторые барышни в сопровождении своих кавалеров выпорхнули из помещения под предлогом осмотра здания Адмиралтейства.
Борис, конечно, остался с невестой, следя взглядом за Анной, которая так же поднялась из-за стола и направилась к выходу. Она оглянулась на него, растерянно стоящего возле стола, виновато посмотрела ему в глаза, словно хотела сказать: прости-де, друг, но здесь я ничем не могу тебе помочь. И ушла, опустив голову.
— Я схожу, поправлю прическу, — услышал он бархатный голос невесты.
— Как вам угодно, — отозвался Борис и посмотрел на Надин. Хороша, конечно, очень хороша, но…
— К кофею я вернусь. А вы покуда сходите в курительную и, вообще, знайте, — она понимающе улыбнулась, — я не собираюсь претендовать на ваши привычки и давние привязанности.
Не дойдя до курительной комнаты, Болховской заметил Анну, стоявшую одиноко у окна, из которого открывался вид на верфь, и удовлетворенно отметил, что при виде его в глазах ее вспыхнул радостный огонек.
— Поздравляю тебя, — мягко произнесла Косливцева. — Надеюсь, пребывание в статусе жениха окажет на тебя благотворное влияние, и ты наконец остепенишься.
— А ты хочешь, чтобы я остепенился? — спросил Борис.
— Не мешало бы, — пристально посмотрела она в глаза Борису, и тут раздался крик. Страшный, стонущий и совершенно дикий, от коего у многих из присутствующих на обеде заныло под ложечкой, а по коже побежали холодные мурашки.
— Что это? — вздрогнула Анна.
Первым на сии ужасные звуки среагировал полковник Поль. Верно определив, что крик исходил из дамской комнаты, специально устроенной близ входа в залу, он бросился туда. Мужчины со встревоженными лицами покинули курительную комнату и устремились вслед за полицмейстером. Вместе с ними побежали на крик и Болховской с Анной.
Увиденное Косливцевой навек поселило в ней убеждение о хрупкости человеческой жизни. Много позднее, люди, знающие ее, станут непрестанно удивляться казалось бы совершенно полярным чертам ее характера: твердость духа и смелость невероятным образом будут сочетаться в ней с тонким чувством опасности и болезненным страхом за своих близких. Сейчас же Анна, прикрыв ладошкой рот и готовая вот-вот сорваться в крик, во все глаза смотрела на лежащую в двух шагах от дамской комнаты княжну Надин Баратаеву. Невеста князя Болховского лежала на полу, раскинув руки и неестественно вывернув голову. Из тонкой девичьей шеи, во впадинке, чуть выше ключицы торчала глубоко вонзенная шляпная шпилька, из-под которой стекал на пол ручеек крови. Несомненно, она была мертва. Вероятно, удар был нанесен в дамской комнате, но ей удалось все же выйти из нее и сделать несколько шагов, после чего смерть настигла княжну. Рот ее был полуоткрыт, в голубых глазах застыло выражение боли и удивления.
— Не трогать! Ничего не трогать! — суетился возле тела княжны полковник Поль.
Подошел и бухнулся на колени возле тела дочери князь Семен Михайлович Баратаев. Беззвучно зарыдал, закрыв лицо руками, корнет Аристов, безумно влюбленный в княжну и ходивший за ней тенью, о чем знал весь город. Резко запахло фиалками, лавандой и иными галантерейными фимиамами. То кавалеры растирали виски о-де-колоном своим дамам, не выдержавших сего ужасного зрелища и попадавших в обморок.
