— Татьяна Леонтьевна, уже уходите? Так быстро?
— Увы. Тороплюсь, Витенька. Очень тороплюсь.
— Только-только привезли вино, — доложил он, победоносно поглядывая в сторону противной дамы, которая выглядела как раздавленная тыква. — Ваше прибыло, в керамической бутылке, все, как вы объясняли. Нести?
— В следующий раз. Ты ее сохрани.
— Как зеницу ока.
Наталья Николаевна сидела в прострации.
Татьяна раздраженно потрогала рукой хвостик на затылке и со словами: «Да как же они носят эти резинки?» распустила волосы.
Сверкнуло тяжелое золото.
— Все было очень мило, — постановила она. — Я не жалею, что познакомилась с вами, хотя и не могу сказать, что страшно рада. Всего хорошего.
Трояновская что-то булькнула, но Тото не стала уточнять, что именно. Она уже перевернула эту страницу.
* * *
Андрей не сразу поехал к любимой женщине. Примерно на полпути он резко развернул машину и направился к себе домой. Марина оказалась дома, впрочем, позвонить он от волнения не догадался, так что можно сказать, что ему сопутствовала удача.
На кухне пахло сигаретами и кофе, но его это уже не заинтересовало.
— Что случилось? — испуганно спросила Марина, увидев выражение его лица.
— У тебя есть немного времени, чтобы собраться с духом и рассказать мне всю правду, — предложил молодой человек.
— Ты ненормальный. Все время тебе нужно что-то рассказывать и что-то доказывать. Я уже устала от этого.
— А я устал от твоей наглой лжи. Ты полагаешь, что у меня старческий маразм, и я не помню, на какое количество вопросов ты так и не ответила? И про фотографии, и про ребенка.
— Ты меня убиваешь! — схватилась она за сердце.
— Да нет, — Трояновский усмехнулся, — тебя еще не убивали по-настоящему, вот ты и кривляешься. Значит, так, завтра едем к врачу, и я не отхожу от него ни на шаг, пока он не делает все анализы. Очень хочу сам убедиться в своем счастье.
— Андрей, ты потом пожалеешь, но будет поздно, — предупредила девушка.
— Если ты так возмущена, то отчего не бросишь меня?
— А я не хочу портить свою жизнь в угоду этой… твоей…
Андрей вылетел из квартиры, на ходу звоня на Музейный, но там ему ответили, что Татьяны нет и неизвестно, когда она будет. В бешенстве он отправился, куда глаза глядят.
* * *
Даже в этом состоянии Марина здраво рассудила, что ей больше не к кому обращаться, кроме как к Вадиму Григорьевичу. Его номер телефона она и набрала, находясь в состоянии, близком к панике.
— Вадим! — закричала она так, что ее абонент, поморщившись, отодвинул трубку от уха. — Он будто взбесился, хочет потащить меня завтра к врачу.
— Здравствуйте, Мариночка, — ответил его спокойный голос. — В чем дело?
— В чем? В чем?! — возмутилась она, пребывая в полной уверенности, что и так все ясно. — Делайте что-нибудь. Иначе он живо раскусит меня.
Вадим ласково улыбнулся, хотя она, естественно, увидеть этой улыбки не могла.
— Меня умиляет ваша убежденность, что все на свете вам должны. И господин Трояновский, и его семья, и Татьяна Леонтьевна, и вот почему-то я.
— Но вы же сами… — оторопела на секунду девушка. — Слушайте, это в ваших интересах.
— Девочка моя, — четко выговаривая каждое слово, пояснил Вадим, — я сам прекрасно могу понять свой интерес. Так вот, вы себя не оправдали. Цели моего работодателя в данный момент несколько изменились. В ваших скромных услугах он более не нуждается. А общение с вами, признаться, становится несколько утомительным. Поэтому больше не звоните на этот телефон.
В трубке раздались равнодушные короткие гудки.
А Вадим с сожалением посмотрел на трубку и кивнул проходившему мимо охраннику:
— Сделай мне завтра новый номер, лады?
* * *
Алексей излагал известные ему перипетии «мыльного сериала» минут около двадцати, в течение которых его пассажир похмыкивал и покрякивал от удовольствия в особо завлекательных местах.
— Да, сюжетец, — признал он, когда помощник умолк.
— Так что надо бы переменить тактику, — заметил тот.
— Эх, — с сожалением сказал пассажир, поправляя неудобные черные очки, — потрясти бы этих божьих одуванчиков.
Алексей разочарованно причмокнул:
— Я уже думал. Специфика центра. Ты знаешь, сколько там ментов? В спальном районе мы бы их выпотрошили и забыли, а тут… Правительственная трасса, музей. Рехнуться можно.
— Выманить куда-нибудь.
— Не ходят они никуда. Только до центрального магазина и обратно. Дед еще в парк таскается, этюдики писать. Так по нему часы проверять можно. И все с ним здороваются. И в кафешке этой, и служащие парковые, и продавщицы. Иногда идешь за ним и кажется, что сейчас фонари ему кивать начнут. Его просто так не ухитишь. Плюс еще здание парламента — в трех домах выше по улице. Охрана на каждом шагу.
— А этот, придурок их? — не унимался собеседник.
— Катастрофа ходячая? — уточнил Алексей. — Тупой-тупой, а тоже не лыком шит. Ему, видно, в голову крепко вбили, что он придурок, так он теперь сохраняется каждые три минуты.
— Но ты уверен, что у нее что-то есть?
— Если Влад тратит бешеные деньги и столько времени на старости лет, чтобы это добыть, то я уж и не знаю…
— Ладно, согласен. Логично. Действуй по обстановке. Вот то, что ты просил. — И он подал Алексею невзрачный пузырек из темного стекла. — Только осторожно, слышишь? Тут столько, что на стадо слонов хватит.
Тот бережно спрятал пузырек в карман, предварительно завернув его в носовой платок.
— Ну что, пошел я, — сказал пассажир. — Попетляй потом минут десять — береженого Бог бережет.
Алексей поморщился: он не любил, когда ему указывали на очевидные вещи, но спорить не решился.
— Удачи.
И они расстались.
* * *
Откровенно говоря, после милого рандеву с его матерью самого Андрея Тото видеть тоже не слишком хотела. Но он сидел у парадного, на привычной лавочке, в привычной позе, и от этого факта легко отмахнуться не получалось. Завидев ее, он встал со своего места, подошел и сухим, официальным тоном произнес:
— Добрый вечер, Татьяна.
— Здравствуйте, здравствуйте. Какая неожиданная встреча!
— Надеюсь, не менее неожиданная, чем встреча у Александра Сергеевича, — атаковал он, рассчитывая смутить ее, застать врасплох.
Но ни один мускул не дрогнул на ее безмятежном лице.
— Не стоит возлагать надежды на такие безделицы, — произнесла она глубоким голосом, слегка отдающим в хрипотцу. Он смотрел и поражался тому, что перед ним, в сущности, женщина, которую он совершенно не знает. И ему стало страшно. Она глядела на него с любопытством и плохо скрытой иронией.
