Пришлось любящему отцу, немножечко поправ собственные принципы, тайно доставать для бунтарки-дочери легчайший заграничный спальный мешок на гагачьем пуху, а что? В самом деле, не замерзать же ребенку. В любую погоду на веранде.
Кукла крутит настройку радио. Кукла берет в руку длиннейшую косу и закладывает ее пушистый конник между зубами. Кукла любит хорошую музыку, она представляет, что вот этот певец и композитор играет «весь этот джаз» лично для нее, вот эти синкопы и соло на саксофоне — для нее, и вот этот чуть дрожащий голос. Кукла довольна. Кукле с детства привили вкус к правильному сольфеджио, ее тетка — учительница музыки, она больно шлепает линейкой по непослушным пальцам маленьких девочек. Шлепает и Куклу, никаких привилегий, наоборот — строже спрос, держи кисть правильно, будто нежно сжимаешь сырое яйцо. Кукла закрывает глаза, подпевает без слов, танцует без движений, она умеет.
Своей особенной, чуть ныряющей походкой, Кот небыстро шел от задней калитки. Гавайская рубаха любимой им ярчайшей расцветки пузырилась на ветру, темные очки «капли» были сдвинуты на макушку и придерживали ярко-рыжие волнистые волосы. Заметив у окна Куклу, он приветливо помахал рукой и подмигнул весело.
«Симпатичная улыбка, — подумала Кукла, — но где он шлялся целый день?!»
Некстати вроде бы она вспомнила свое прошлогоднее путешествие в Австралию, где на столики у отельского бассейна стаями прилетали крупные темно-алые попугаи, их можно было кормить булкой, орехами и мякотью манго. Они сбежали тогда в Австралию. Сделали дело, и сбежали. И сейчас тоже так будет. Только надо поработать. И потерпеть.
Плюнув на наличие исправной двери и понятия благопристойности, Кукла мастерски вылезла на веранду через окно, еще и ловко прихватив с собой заварочный чайничек на две персоны и кружки — тоже на две персоны.
Уселась в удобное раскладное кресло и по привычке стала качать туфлю на большом пальце правой ноги.
Кот звучно поцеловал ее в тугую щеку, принял ответный поцелуй в себя, и устроился в парном раскладном кресле, поудобнее устраивая покалеченную ногу.
— Чаю давай? — весело заявил он сердитой Кукле.
— Где ты был? — строго спросила она, амплитуда раскачивания ноги резко возросла, туфля вступила сама с собою в резонанс и улетела в дальний угол веранды, где и шумно упала, согласно закону о гравитации.
— Блин! — расстроилась Кукла. — Блин, черт, хрен!
Извлекать себя из кресла и топать босиком за туфлей не хотелось. Она и не стала.
Кот расхохотался, примирительно погладил ее по маленькой смуглой руке:
— Милая, ты совершенно напрасно на меня сердишься и бомбардируешь мирное мышиное население своей обувью, — сказал он, доставая из рубашечьего накладного кармана мобильный телефон, — я утро и день провел с большой пользой, и все тебе сейчас расскажу… Если получу чаю.
— И полвечера, — проворчала Кукла, — утро, день и полвечера ты провел. Я уже замаялась тут одна! Хозяйки весь день визжат и ругаются, стучат предметами, топают ногами и хлопают дверьми. Кричат грустными голосами, кричат базарными голосами, я уже пытаюсь их пересчитывать в саду и пугаюсь, когда долго не вижу ту или иную даму — уж не расчленили ли ее и не съели сестры-людоедки…
— Прости, прости меня, — горячо произнес Кот, — но, когда ты сейчас посмотришь вот на ЭТО, ты поймешь, что я — большой молодец и вообще…
Кот понажимал кнопок на мобильнике, и передал его в нетерпеливо уже протянутые Куклой руки.
— Ага, это фотки, листать ты знаешь, как, да? — уточнил он, разливая чай по кружкам. На Куклиной кружке сплетались в веночки садовые цветы, на его — великолепным аллюром скакали вороные кони.
* * *
— Я хочу отдохнуть, — четко произнесла Розалия Антоновна и развила мысль: — Донеси до этих убоищ, что видеть никого не желаю, а этого юного дрочилу — Маргошиного хахаля — в первую очередь.
Этот урод, до макушки набитый говном, чтобы даже мимо моей комнаты не проходил, ясно?
— Вам так не нравится жених Марго? — поразилась Юля. Она точно знала, что никто из Семьи, включая собственно Розалию Антоновну, с ним не был знаком.
— А мне мудаки вообще не нравятся, — проинформировала Розалия Антоновна, закрывая глаза, — только мудаки ездят общественным транспортом, дверь давай закрой и ступай уже.
— Хорошо, Розалия Антоновна. — Юля, в общем-то, не возражала. Только при чем здесь общественный транспорт.
Мой драгоценный читатель, прекрасно владеющий русским языком, ты тоже наверняка не понял про общественный транспорт, автор обязуется вскоре про это поведать, в каком-нибудь излюбленном отступлении ни о чем, снабдив для ясности меткой: Марго и Общественный Транспорт.
Она аккуратно собирала упаковку от пластыря «дюрогезик»[17], закрепленного на старухином плече, такие упаковки положено сдавать. В окно заглядывало утреннее лето, пятнадцать минут назад звонила дочь с рассказом о Наташином уме и нехватке места в чемодане (собирается в летний лагерь), репетитор Камиллы по математике три раза посмотрел на нее заинтересованным мужским взглядом, он так великолепен в своих запонках, казалось бы, никчемных.
— И Марго пусть молча будет, — завершила свой материнский наказ Розалия Антоновна, — ебись она в рот!
Именины и помолвка Марго были намечены на завтра, поэтому сегодня весь Дом стоял на ушах. Марго раздавала руководящие указания по мобильному телефону, а Лилька и Розка драили, проветривали, перестилали и полировали все, до чего дотягивалась рука, причем ночь длинных ножей — приготовление салатов и прочей пищи — была еще впереди.
Юля зашла на кухню, где Лилька, подвязав светлые волосы красным платочком на манер комсомольцев-добровольцев, свирепо закусив нижнюю губу, начищала серебряное огромное блюдо, размером примерно со стол для тенниса.
— Лиль, — тактично поинтересовалась Юля, — а это крыло от боинга тебе зачем?
— Хоть худ дом, да крыша крепка, — внятно объяснила Лилька и предложила деловито: — Не поможешь мне немного?
Юля с любопытством взяла молочник, мягкую тряпочку, зачерпнула белого речного песка: Марго специальным рейсом привезла безруким и безголовым сестрам, чтобы не вздумали травмировать наследственное серебро недружественной химией.
— В пяти колодниках сидят пять молодчиков, — Лилька по-брежневски приветственно помахала рукой в оранжевой резиновой перчатке, — спасибо, Юль. Ты — человек…
Юля, воспользовавшись ситуацией, решила навести справки про репетитора-запонку. Ну, в конце концов, может быть, это и есть ее нелегкое счастье.
