— Рид, выходит, при рассмотрении этого дела полиция исходит из того, что, кроме врача, никто не мог оказаться у жертвы за спиной, когда она лежала на кушетке?
— Не совсем так, но от этого трудно отмахнуться. Если доктора Бауэра не было на месте, то прежде всего напрашивается вопрос: зачем она легла на кушетку? А если даже на минутку предположить, что она вошла в пустой кабинет и легла, — а доктор Бауэр заверил детектива, что ни один пациент не позволил бы себе этого, что они всегда ждут, когда их вызовут, — так вот, продолжала бы она спокойно лежать, если бы не доктор, а кто-то другой вошел в комнату, сел позади нее, а потом нагнулся бы над ней с ножом, зажатым в руке?
— Она могла не заметить ножа.
— Допустим. Но если там не было врача, зачем она легла на кушетку? Почему вообще женщины так любят ложиться на кушетки? Ладно, можешь не отвечать.
— Постой, Рид. Что, если ей захотелось вздремнуть?
— Перестань, Кейт.
— Хорошо. Но предположим, она была влюблена в пациента, который пришел до нее или должен был прийти позже? Ведь мы ничего о них не знаем! Она или, скажем, один из них отделался от Эмануэля, чтобы заняться с девушкой любовью. В конце концов, десятичасовой пациент мог просто остаться или двенадцатичасовой явиться пораньше…
— Эти два звонка с отказами от посещений поступили как раз в то время, когда десятичасовой пациент был на приеме, так что он никак не мог их сделать.
— Верно, но ведь он мог попросить кого-то. Это дало ему алиби, а поскольку тем временем он сам находился в кабинете, он мог убедиться, что звонки состоялись или, по крайней мере, что кто-то дважды звонил.
— Тогда почему преступник сообщил доктору об отмене посещения двенадцатичасового пациента, но не позвонил самому пациенту, чтобы от имени доктора отменить его визит? Ну хорошо, допустим, он не знал его телефона. Но тогда к чему пытаться избавиться от доктора Бауэра, когда все равно рискуешь, что вот-вот явится пациент, которому назначено на двенадцать?
— Один час, проведенный вместе, для любовников равносилен вечности, — мрачным голосом сообщила Кейт. — Впрочем, он-то вовсе не собирался заниматься с ней любовью, он хотел убить ее!
— Я бы сказал, что у тебя буквально на все есть ответ. И все-таки будет ли мне позволено указать, что ты строишь свои предположения на песке? Тому, что ты говорила, нет ни малейшего подтверждения, хотя, не сомневаюсь, полиция станет усердно искать доказательства где только возможно.
— Мне бы твою уверенность! И все же пока у них нет никаких улик против Эмануэля.
— Кейт, дорогая, меня восхищает твоя преданность Эмануэлю, но призови на помощь свою необыкновенную способность смотреть фактам в лицо. Девушка была убита в его кабинете, его ножом, в положении, которое давало ему полную возможность совершить это преступление. Он не может представить алиби, и хотя звонки с отменой визитов, безусловно, имели место, он, как и любой другой, мог кого угодно попросить сделать это за деньги. Убийство произошло, когда в квартире никого не было, но кто, кроме Эмануэля и его жены, знал об этом? Несмотря на полеты твоей фантазии, нам неизвестно, знала ли девушка хоть одного из посетителей этого кабинета. Одной из самых странных особенностей данного случая является то, что полиция почти ничего не может выяснить о самой девушке.
— Она была девственницей?
— Понятия не имею, во всяком случае, она ни разу не рожала.
— Рид! Ты хочешь сказать, что при вскрытии тела нельзя определить, была ли девушка невинной? Я думала, это в первую очередь указывают в акте о вскрытии.
— Просто замечательно, что вполне разумные люди до сих пор верят в бабушкины сказки. Думаю, цель этих сказок — охранять благонравие девиц. Как, по-твоему, это можно определить? Если ты имеешь в виду то, что в елизаветинские времена стыдливо именовалось непорочностью, то вынужден с сожалением доложить тебе, что в наше время, когда девочки с детства занимаются спортом, такое ничтожное число их расстается с порой своего девичества невинными, что твоя бабушка просто не поверила бы своим ушам. С другой стороны, что доказывала бы ее невинность? Если присутствует сперма, мы знаем, что женщина имела перед смертью половые сношения. Если одежда на жертве порвана, а тело в синяках, мы предполагаем попытку или факт изнасилования. В данном случае ни о чем подобном и речи нет. А что касается того, была ли она девственницей, тебе лучше выяснить это у тех, кто ее знал, если ты их отыщешь.
— Знаешь, не могу вспомнить, когда я в последний раз была так потрясена. Мир, каким я его знала, слишком быстро уходит.
— Твой друг Эмануэль тоже мог бы тебе сообщить, имела ли она с кем-либо сексуальные отношения, если бы ты уговорила его хоть что-то рассказать.
— Если полиция, полностью игнорируя характер и личность Эмануэля, убеждена, что это он убил девушку, какие, по ее мнению, у него могли быть мотивы?
— Полицию не так уж интересуют мотивы преступления, для нее гораздо важнее найти неоспоримые доказательства. Разумеется, о мотивах они тоже не забывают, и, если выяснится, что один из этих двух пациентов, о которых мы говорим, окажется наследником громадного состояния по завещанию Дженет Гаррисон, они, конечно, навострят уши. Но ситуация, когда врач, соблазнивший красивую пациентку, в один прекрасный момент решает от нее избавиться, представляется им достаточно мотивированной.
— Но у них нет доказательств, что он соблазнил ее, впрочем, возможно, поэтому его и не арестовали. В то же время я абсолютно уверена, и сумею доказать, что он не стал бы ее соблазнять и не мог ее убить, тем более в собственном кабинете на собственной кушетке.
— Хорошо, я готов тебя выслушать. Но сначала дай мне рассказать остальное. Удар ножа, который убил ее, был достаточно силен, однако такой удар могла нанести и женщина, например ты или миссис Бауэр… Дай мне закончить! Тело после удара не перемещали, никаких признаков борьбы, но об этом я уже говорил. Никаких отпечатков пальцев, кроме тех, которые можно было ожидать. Дальше в протоколе идет целый блок специальной информации, которая тебе ни о чем не скажет, и фотографии тела. И вот здесь мы подошли к единственному стоящему внимания пункту.
Убийца — мы полагаем, что это был мужчина, — рылся в сумочке девушки, вероятно после ее смерти. На нем были резиновые перчатки, которые оставили специфические отпечатки, в частности, на застежке ее бумажника из желтого металла. Видимо, если он что-то нашел, то это взял. Соседки девушки по университетскому общежитию мало ее знали, но одна из них на допросе показала, что Дженет Гаррисон всегда носила в сумочке записную книжку. Записная книжка не обнаружена. Также выяснилось, что ни в сумочке, ни в бумажнике не было фотографий, хотя обычно почти каждая женщина носит с собой чьи-нибудь снимки. Впрочем, одна фотография там все же была, видимо, убийца ее не заметил. В бумажнике лежали водительские права, выданные в Нью-Йорке, — не новая пластиковая карточка, а старая, бумажная, которую она обернула. И вот под обложкой оказался маленький снимок молодого человека. Естественно, полиция сейчас пытается установить его личность. Скоро копия фотографии будет и у меня, и я дам тебе посмотреть на нее, просто на тот случай, если она тебе кого-нибудь напомнит. Очень важно, что Дженет старательно прятала фотографию. Почему?
