Линд помедлил у зеркала, провел нервным движением пальцев по своей густой рыжевато-каштановой шевелюре. Ладно, сказал он себе, глядя на свое отражение. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Отправляйся сейчас вниз и дай лучшее представление в своей жизни.
Открыв дверь и ступив в холл, он заметил Коллин Колби на верхней площадке. На ней было бледно-желтое платье, чуть светлее по тону, чем у подружек невесты. Как тонко оно гармонирует с бело-желтой гаммой, выбранной Фрэн для свадьбы, усмехнулся Линд. Да, цвета на подобных церемониях всегда подбираются особым образом. Боже избави чего-то не предусмотреть!
Спустившись с лестницы, он обнаружил поджидавшего его свидетеля — Льюиса Болдуина. Линд отдал ему кольцо.
— А Гарри здесь? — спросил он.
Болдуин кивнул.
— С чего тебе взбрело в голову выдавать Гарри за своего дядюшку?
— Видишь ли, — усмехнулся Линд, — разве не показалось бы подозрительным моим новым родственникам, если бы я не привел на свою свадьбу ни одного своего родича?
— А разве у тебя нет семьи?
— Никого, о ком стоило бы говорить, — холодно отрезал Линд. Он развернулся на каблуках и поспешил прочь; Болдуин пошел за ним.
Через широкие стеклянные балконные двери в задней части дома они вышли на лужайку, где Линд и Фрэн должны были поклясться друг другу в вечной верности. Гости уже расселись, и оркестр заиграл. Линд послал ослепительную улыбку Коллин Колби, сидевшей в первом ряду рядом с бабушкой Фрэн. Старушке было уже под восемьдесят, но выглядела она великолепно. Богачки — мастерицы по части непроходящей молодости, желчно заметил про себя Линд.
Шесть подружек невесты появились в одинаковых до пят платьях цвета лютика и спустились по лестнице, покрытой белым ковром. Линд переключил свое внимание на двери. В них возникла Кейт в темно-желтом длинном шелковом платье с отделанными рюшем и приспущенными с плеч рукавами. Юбку усыпали мелкие белые цветочки. Волосы ее были подняты наверх и заколоты сзади букетиком желтых цветов. Как только она приблизилась к гостям, оркестр заиграл свадебную мелодию, а из дверей вышла Фрэн об руку со своим отцом. Никогда он еще не видел ее такой прекрасной, думал Линд, пока она двигалась навстречу ему, а лицо ее под тонкой фатой так и лучилось любовью. Наряд у нее был, как у сказочной феи, — шелковое платье с высоким воротником, в викторианском стиле, отделанное старинным кружевом и жемчугом. Шею охватывала белая бархотка, сколотая золотой брошью, — Фрэн сказала как-то Линду, что ей больше века. Золотистые волосы Фрэн были подобраны сзади в тугой узел и сколоты гирляндой камелий. Он улыбнулся ей, когда она встала рядом с ним.
— Волнуешься? — спросил он так тихо, что только она могла услышать.
Она покачала головой.
— Я люблю тебя, Джим, — прошептала она.
— Я тоже люблю тебя.
Священник приступил к церемонии, но Линд погрузился в свои мысли. Он обмозговывал свою первую поездку в Советский Союз, которая наверняка скоро состоится, свое новое положение в фирме Колби на Манхэттене, свою новую роль. Он автоматически повторял слова за священником, он надел кольцо на палец Фрэн, когда его попросили об этом.
Он едва ли слышал, как священник объявил их мужем и женой.
— Можете поцеловать невесту, — сказал священник, сияя.
Линд повернулся к Фрэн, слегка отвернул край ее фаты, взял ее лицо в обе руки и нежно поцеловал.
Считай, полдела сделано.
— Обычно теплоход не делает остановок между Нью-Йорком и Саутгемптоном, — объяснял своей молодой жене Линд, стоя на борту «Королевы Марии», — но мы сойдем в Шербурге. Я заказал туристический автомобиль, разумеется, с водителем, говорящим по-английски. Думаю, тебе понравится дорога в Париж, она так живописна, вся в серебристых тополях.
Фрэн, сияя, смотрела на него.
— Я уверена, что мне понравится, — сказала она. — С тобой я всюду счастлива.
Стюард проводил их в каюту, и первое, что они увидели, были цветы, масса белых и желтых цветов. На столе стояла корзина с тропическими фруктами и блюдо с икрой и гренками. Из ведерка со льдом выглядывала бутылка «Дом Периньон». Линд удивился, откуда это все, но у Фрэн сомнений не было.
— Папочка постарался, — засмеялась она.
— Конечно, — кивнул он. — Наверняка от твоих родителей.
Но в глубине души он не был так уверен. Все это мог прислать и Гарри Уорнер.
Вечером им предстоял ужин в ресторане, за капитанским столиком. Фрэн возбужденно рассказывала Линду, что у нее есть платье как раз на этот случай. Он ждал, пока она оденется, праздно размышляя, что же это за необыкновенный туалет. Ему казалось, что он видел все ее приобретения, но она уверяла, что этого платья он не знает. Как смешны женщины со своими заботами о тряпках, думал он. Он вспомнил время, когда… нет, об этом он запретил себе вспоминать. Он никогда не позволит себе думать об этом. Никогда.
Фрэн появилась из-за ширм сияющая.
— Ну, как ты его находишь? — спросила она. — Не стыдно ли тебе будет за свою жену?
Это было вечернее до полу платье из шифона, с тугим корсажем на косточках, расходящееся мягкими складками от талии. Низ платья был небесно-голубым, оттенки голубого сменяли друг друга тонкими переливами, заканчиваясь чисто белым. Плечи были задрапированы тем же многослойным голубым шифоном и увиты гирляндами бледно-голубых цветов. Волосы ее были подняты, как во время венчания, и заколоты сзади теми же бледно-голубыми цветами; единственная нитка бирманского жемчуга охватывала шею — это был тот самый жемчуг, который, как рассказывала Фрэн, отец подарил на ее восемнадцатилетие.
— Стыдно? — засмеялся Линд. — Фрэнни, нигде и никогда мне не придется краснеть за мою жену!
Вернувшись в каюту после ужина, Линд почувствовал, что Фрэн нервничает. Подобно большинству молодых девушек ее происхождения и воспитания, Фрэн еще не знала мужчины. Девственность жены не была чем-то неожиданным для Линда: он вырос в то время, когда было в порядке вещей, что девушка выходит замуж девственной. Не нужно торопиться, приказал он себе. Она не из тех женщин, что ты знавал в Италии и во Франции.
— Почему бы нам не открыть «Дом Периньон»? — предложил он непринужденно, когда они остались одни. — Вечер только начинается. К тому же шампанское поможет тебе расслабиться.
— А что, заметно? — вскинула она на него глаза.
— Заметно, — улыбнулся он. — Но в этом нет ничего особенного, это так естественно в первый раз.
Она открыла было рот, чтобы произнести что-то, но передумала и просто спросила:
— Что же ты не разливаешь? Думаю, мне следует пойти переодеться. — Она помолчала, затем улыбнулась: — Звучит избито, правда?
