Однако не пойти она не могла. Во-первых, Виктор приглашал довольно настойчиво, а скрывать интерес к нему было бы равносильно самообману. Во-вторых, там она надеялась повстречать художницу, которую днем они так и не нашли.
Виктор ждал ее в холле. Увидев девушку, он улыбнулся — как показалось Мари, искренней, чем того требовал этикет. Хотя она не присматривалась слишком внимательно.
— Вы великолепны, — он сказал то, что не мог не сказать.
А вот Мари решила сказать то, что хотелось:
— Благодарю и предлагаю перейти на «ты».
Не было в таком переходе никакой торжественности и уж тем более интимной составляющей. В Париже, бывало, некоторые к ней сразу так обращаться начинали. Но здесь, как уже успела заметить Мари, действовали несколько иные порядки. Тут разве что к младенцам на «вы» не обращались! Она находила это странным и по-своему давящим.
Вот и теперь она опасалась, что Виктор ее не так поймет. Но он и бровью не повел:
— Почту за честь и даже попытаюсь не злоупотреблять оказанным доверием.
— Очень благородно! — фыркнула она.
— Старался.
Он взял ее под руку, и вдвоем они направились к игровым залам. Впрочем, и тем, кто азартом не отличался, скучать не доводилось. Звучала живая музыка, один из углов зала был заставлен столиками, с которых открывался неплохой вид на игровые столы. На площадке возле музыкантов танцевали пары, пока что немногочисленные — но вечер только начинался.
Мари осмотрелась по сторонам — скорее инстинктивно, она все равно понятия не имела, как выглядит художница. Виктор заметил ее взгляд:
— Я помню о твоей просьбе. Думаю, мы ее сегодня найдем. И даже не просто сегодня — сейчас! Я говорил со служащим отеля, пока ждал тебя. Он утверждает, что Одри Леру любит появляться здесь пораньше и уходить до полуночи.
— Ты уже имя знаешь? Ты встречался с ней?
— Имя знаю — я и до посещения выставки знал, но забыл. Нет, пока не встречался, но получил достаточно детальное описание, чтобы узнать.
Он не стал уточнять, что именно имеет в виду, а Мари и не спрашивала, решив предоставить поиск ему.
Они прошли за один из столиков, официант, ничего не спрашивая, поставил перед ними два бокала шампанского.
— Подарок всем гостям, — пояснил он.
— Спасибо, — рассеянно отозвалась девушка.
— Я поищу ее, — сказал Виктор. — Не думаю, что это будет долго. Ты не возражаешь?
— Нет, конечно…
Было бы странно вдвоем метаться тут. Как будто эта художница им что-то должна или нужна по особой причине! А так… конечно, будет лучше, если сперва Виктор подойдет к ней один.
Мари тоже не планировала скучать. Со стороны своего столика девушка наблюдала за игрой музыкантов и танцующими парами. Нет, все-таки это место отличается от салонов Парижа… здесь спокойней.
Легкое прикосновение к ноге заставило Мари посмотреть вниз. Она с удивлением обнаружила, что ее ноги в атласной туфельке касается стеклянный шарик — совсем маленький, не больше грецкого ореха. Она растерянно подняла его, наблюдая за игрой света на глянцевой поверхности.
— Это мое. Можно мне забрать?
Подняв голову, Мари увидела перед собой девочку лет шести-семи. Кажется, это та самая малышка из кафе, которая рисовала… Пышное платье уже другое, но ее несложно узнать по роскошным каштановым волосам, крупными волнами спускающимся на плечи.
— Да, конечно, — Мари протянула ей шарик. — А где… где твои родители?
Девочка была красивой — и странной. Фарфорово-бледное лицо постоянно оставалось неподвижным, как у куклы. На бледных губах играла слабая, совсем не детская улыбка, от которой становилось не по себе. Глаз малышки Мари не видела — их скрывала длинная челка.
— Неподалеку, — все тем же ровным, бесцветным голосом отозвалась девочка. — Всегда. Моей матери не до меня.
— Но они ведь не возражают, что ты здесь?
Казино вечером — не самое лучшее место для маленького ребенка. Да и днем, если задуматься, тоже! О чем вообще думают ее родители, оставляя ее одну?! Конечно, Бокор Хилл — безопасное место, но нельзя же быть такими наивными!
— Они не возражают. Мы не первый год здесь. Поэтому я могу гулять, где хочу. Я здесь много кого знаю.
— Хочешь сказать, что все за тобой присматривают, да? — Мари старалась держаться как можно дружелюбней, хотя в присутствии этого ребенка такое поведение давалось ей нелегко.
— Все присматривают за мной. Я присматриваю за всеми. Это относительно. Вы новенькая, приехали сюда впервые, и никого не знаете. Я могу рассказать вам.
Не дожидаясь приглашения, девочка села за стол. Стеклянный шарик она положила перед собой и стала медленно, задумчиво раскатывать по столешнице. Мари предпочла бы, чтобы она вообще этого не делала — не оставалась здесь. Но не прогонять же ребенка!
— Это… мило с твоей стороны! — улыбнулась она.
— Не мило. Вам неловко. Я могла бы уйти, потому что вы не любите сплетни и вам странно общаться со мной. Но вы поймите: это не сплетни. Вам нравится в Бокор Хилле. А те, кто живет здесь, — часть города.
— Да… х-хорошо…
Мари злилась на себя за то, что волновалась и заикалась в общении с маленькой девочкой. А по-другому почему-то не получалось.
— Посмотрите на танцевальную площадку. Вы видите пожилую пару?
Девушка без труда поняла, на кого указывает ее собеседница. Этих двоих она заметила еще днем, они привлекали внимание. Несмотря на солидный возраст, никто не смог бы назвать их стариками. Оба высокие, статные, с гордой осанкой. Она — тонкая, стройная, с изящно завитыми седыми волосами и яркими голубыми глазами. Он — очень подвижный, эмоциональный и сильный.
— Они красивая история, — задумчиво произнесла девочка.
— Ты хотела сказать — «пара»?
— Я всегда говорю то, что хочу сказать. Они познакомились, когда им обоим было чуть больше двадцати. Общий друг познакомил. Они очень быстро сблизились. Такое бывает: видишь человека и понимаешь, что он нужен тебе. Дорог. Словно для тебя сделан. Я бы назвала это любовью с первого взгляда, если бы определение не было таким затасканным.
Мари уже начинала сомневаться, что перед ней ребенок. Дети так не говорят! Ну а кто тогда? Никакой грим не превратит взрослую женщину в такую малышку!
— Они были очень счастливы вместе, — продолжила девочка. — Без конфликтов не обходилось, но… Ты можешь конфликтовать с кем угодно, а быть счастливым — с избранными. Только вот однажды все пошло не так. Они поссорились из-за сущего пустяка. Она обиделась. Он уперся. Они расстались, он уехал в другой город. И, хотя обоим было бесконечно больно, они делали вид, что так и надо. Сначала гордость мешала им пойти на примирение, потом — страх. Страх от того, что тот, другой, уже все забыл и живет своей жизнью. Тогда любое извинение будет принято со смехом, а любое оправдание станет издевательством. Они построили между собой стену и оставили то счастье, что у них было, внутри нее.
