– Похоже на идиллию, – заметила Ронни.
– Идиллия это или нет, но нам тут было хорошо. А потом умер отец Томми, и все переменилось. – Она вздохнула. – Хотя… такова жизнь. Мы можем быть уверены только в одном: все переменится.
Вдалеке хлопнула дверь. Ронни оглянулась и увидела Куинлана, торопливо шагающего в их сторону. Он был явно озабочен, что встревожило Ронни. Что случилось?
– Что-нибудь не так? – спросила она, когда Куинлан подошел к качелям.
– Мама, извини, пожалуйста, у меня есть разговор к миссис Ханнигер.
Миссис Макгир удивленно взглянула на него, но затем согласно кивнула:
– Конечно, я вас оставлю. Не дожидаясь, пока она войдет в дом, Ронни спросила:
– Что такое?
От предчувствия неминуемой беды ее пробирала дрожь.
– Мой компаньон Кенни Гудмен только что разговаривал по телефону с репортером из “Глоб”. Может, вам эта газетка не попадалась? Типичный бульварный листок.
– Я знаю “Глоб”, – перебила его Ронни. Пальцы ее судорожно сжимали колени. Она видела, что Куинлан не решается перейти к делу.
– Эти ребята хотят взять у вас интервью по поводу некоторой информации, которую они намерены опубликовать. – Он замолчал и смущенно потер подбородок.
Ронни молча смотрела на него. Опять подступила тошнота. Взгляд Куинлана встретился с ее взглядом.
– Они откопали какую-то женщину – проститутку, которая утверждает, что находится в давней интимной связи с вашим мужем. Ее откровения будут напечатаны на следующей неделе.
– Все это может оказаться неправдой, – поспешно добавил Куинлан, увидев, как напряглась и побледнела Ронни.
У нее кружилась голова. Она чувствовала, как кровь отливает от лица.
– Вы хорошо себя чувствуете?
Куинлан присел рядом с ней на качели. Она по-прежнему молчала. Она была не в состоянии говорить. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. И все.
Куинлан повторил вопрос. На этот раз ей удалось кивнуть.
– Не забывайте, это же желтая пресса. Они платят людям определенного сорта за сплетни. Этой женщине пообещали крупненькую сумму за то, что она обольет грязью вашего мужа. Я же сказал вам, это вполне может оказаться неправдой.
Но Ронни знала, что это правда. Знала нутром – и не сомневалась в этом ни секунды. Промелькнула нелепая мысль: а где находится это самое “нутро”? От этой мысли ей вдруг захотелось истерически захихикать.
Наверное, ее состояние отразилось у нее на лице, так как Куинлан взял ее за руку. Теплая ладонь, длинные сильные пальцы. Другая ладонь накрыла ее руку сверху.
– Миссис Ханнигер…
– Ронни. – Она с трудом повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и едва заметно улыбнулась. – Называйте меня по имени, ведь мы уже через многое вместе прошли.
– Хорошо, Ронни. – Куинлан крепче сжал ее руку. Лицо его выражало теперь не только озабоченность, но и сострадание. – Я понимаю, как вам тяжело. Жаль, что именно мне пришлось сообщить вам дурные вести. Но скрывать это от вас было нельзя. Когда та газетенка выйдет, репортеры набросятся на вас, как бешеные псы. Вам нужно быть сильной и знать, что говорить.
Ронни едва дышала. Можно ли моральный удар сравнить с нокаутом? Руки друга – вот последний источник тепла в мире, вмиг заледеневшем.
– Репортеры. Я не выдержу. Честное слово, не выдержу.
Куинлан чуть отодвинулся от нее, чтобы посмотреть ей в глаза. Их колени соприкоснулись. Он был очень серьезен.
– Представляю, что вы сейчас чувствуете.
Она безнадежно махнула рукой.
– Не верите? Зря. Я испытал подобный удар, когда узнал, что моя жена путалась с половиной парней графства, пока я ездил по стране. После этого мой брак распался. Я знаю, как вам сейчас больно. Но на карту поставлено больше, чем одно лишь семейное счастье.
Он ласково погладил ее руку.
– Выборы, – безжизненным голосом произнесла Ронни.
Он долго молча смотрел на нее.
– Верно, выборы. И если есть хоть какая-то надежда выпутаться из этой истории, ваш долг – оставаться рядом с мужем. Вы должны стоять с гордо поднятой головой и говорить, что поддерживаете мужа, невзирая ни на что. От вашего поведения будет зависеть, как расценят этот скандал избиратели: как грязную газетную сплетню или как политическую смерть сенатора. И помните: все это может оказаться неправдой.
“Это правда”, – чуть не сказала Ронни, но удержалась.
– А если у нее есть доказательства? – с горечью заговорила она. – Если она докажет в “Глобе”, что действительно… встречалась с Льюисом? Они не рискнули бы печатать такое, не будь у нее вообще никаких доказательств.
Голос ее дрожал, но в голове постепенно прояснялось. Теперь она удивлялась, почему заявление проститутки вызвало у нее такое отчаяние. Ей давно было известно, что Льюис готов лечь в постель с любой женщиной.
Сгоряча она едва не поведала об этом Куинлану. Удержало ее чувство долга. Как бы ни складывались ее отношения с Льюисом, он остается ее мужем. Он влиятельный человек, он пользуется немалым авторитетом. Она может как угодно сердиться на него, но выставлять его неисправимым бабником она не имеет права даже перед Куинланом. К тому же у нее есть гордость.
– Все это неважно, – возразил ей Куинлан. – Замять можно любой скандал. Все зависит от выбранной нами тактики. Пусть у нее есть доказательства, рано или поздно мы это узнаем. Можно пойти по стопам четы Клинтонов. Вы стоите на том, что сейчас ваш брак крепок, а все проблемы, которые между вами возникали, давно разрешены. В самом худшем случае господин сенатор признает, что совершил ошибку, пустит слезу и поклянется не грешить впредь. А вы проявите великодушие и простите его. В таком случае удар не будет смертельным, и он все-таки сможет идти на выборы.
– А если я решу послать избирательную кампанию ко всем чертям?
Голос Ронни все еще слегка дрожал. Она-то считала, что давно свыклась с патологической неверностью Льюиса, но оказалось, что правда ранит очень больно, когда ее швыряют в лицо.
Разве он когда-нибудь ее любил?
Вопрос был столь ужасен, что Ронни похолодела. Может быть, она так переживает оттого, что вскоре прилюдно будет раскрыта позорная тайна, которую до сих пор удавалось скрывать от посторонних глаз. Публичное унижение – вот чего она боится больше всего на свете.
Она отдернула руку, рывком встала с качелей и нетвердой походкой побрела прочь. Едва она вышла из тени дуба, Куинлан уже догнал ее.
– Все зависит только от вас, – твердо сказал он, отвечая на ее последний вопрос.
Ронни ускорила шаг. Она не чувствовала жарких солнечных лучей, не слышала скрипа гравия под ногами, не заметила, как вышла на асфальт. Она не видела висящего в горячем еще воздухе марева. Она была слепа. Ей представлялось, что она в вакууме, а окружающий мир – призрак, и люди, населяющие его, – тоже призраки.
