верят, — подумала Кира. — В Бога? Или во что-то еще? Если бы я верила в Бога, мне было бы легче сейчас?»
Поразмыслив, она решила, что нет. Если только строгие религиозные нормы запретили бы ей отвечать Валентину. Но все остальное это бы не исправило.
А не отвечать она не хотела.
В первый раз жизни она ощутила себя желанной. Даже не тогда, когда по молодости встречалась с парнями, не тогда, когда забеременела от Виктора. В тех ее связях было что-то от удовлетворения чужого желания, не ее. Ее хотели — она соглашалась, не видя повода для отказа. С Виктором было, возможно, немного иначе, но Виктор и сам был какой-то не от мира сего.
Сейчас при одном воспоминании о разговоре с Валентином Кира получила такой всплеск совершенно неуместных в храме эмоций и ощущений, что вылетела, едва успев сорвать с себя платки. Подумать, почему ее так трясет и трепет, Кира смогла только на улице. Нехватка секса? Кира никогда не обладала повышенным темпераментом. Ей вполне хватало раз в месяц стыдливо закрыться в ванной. Ее даже не возбуждали эротические романы — куда интереснее было не описание секса, а история отношений. Гормоны? Но для климакса еще рановато.
Желание в глазах мужчины, которое она прочитала?
Так значит, все эти книги не врут?
Так оно и бывает?
Кира прислонилась к какой-то заплеванной поколениями местных интеллигентов стене. Открытие ей не нравилось, но с ним теперь приходилось жить.
Потом она вспомнила, что ей надо позвонить адвокату. Как бы ни сильно захлестнула ее эта страсть, у нее был сын, которого она все еще могла вытащить из петли. Или не могла, но обязана была попытаться.
И теперь она сидела в приемной, ожидая, пока Крутов примет ее. За окном темнело, начиналась гроза. Дом был на другом конце города, утопавшего сейчас в потоках грязной воды: почему-то при ремонте дорог в последние десять лет стали забывать про стоки.
Адвокат появился неожиданно, и охранник из коридора исчез. Наверное, где-то был второй вход — или выход, чтобы клиенты меж собой не пересекались.
— Вы что-то хотели? — без приветствия, очень измученно произнес адвокат. Судя по его лицу, разговор у него только что был не из легких, и в руках он вертел ключи от машины.
— Я знаю, что вы уже вели похожее дело, — так же без предисловий сказала Кира, — и знаю, что вы смогли доказать невиновность. Вам нужны деньги — я заплачу, сколько скажете.
Адвокат с надеждой посмотрел на входную дверь.
— О каком деле вы говорите?
— О сына чиновника. Которого вы тогда спасли от растраты.
Кира выразилась как-то криво, и адвокат несколько секунд рассматривал ее, как диковинного зверя, щурясь и будто не веря своим глазам.
— Вы про Мельникова? — наконец сообразил он. — Оно не похожее. Не совсем. Да, статья была одна, но обстоятельства совершенно другие. Разумеется, рассказывать их вам я не стану, хотя журналисты что-то писали. Но о подробностях дел моих клиентов вы узнаете точно не от меня.
Кира сегодня была намерена сбить спесь со всех замешанных в этом деле людей.
— Вы доказали, что не было изнасилования. Там доказали, докажите сейчас. Считаете меня нищебродкой, допустим, но допустите также, что деньги у меня сейчас есть. Немалые деньги, и я готова их вам заплатить.
Может быть, чиновник Мельников расплатился с этим адвокатом человеческими душами.
— Я не могу доказать ничего против экспертизы, поймите. Я мог бы напирать на то, что есть процессуальные ошибки. Что эксперт был пьян, что девушка обозналась, что соседки глухие, что полицейские, приехавшие на вызов, ошиблись дверью и их сюда никто не вызывал. Вы этого хотите? Меня поднимут на смех, но представим, что это я переживу. В деле нет процессуальных ошибок. Если бы они были, я бы на них указал. — Кира позволила себе не поверить этому заявлению. — Все свидетели говорят одно и то же, хотя свидетелями они, по большому счету, и не были. И ваш сын ничего не отрицает.
Кира вспомнила советы с юридических форумов.
— Он может изменить свои показания, так?
— Так, — кивнул адвокат. Несчастные ключи он уже чуть не переламывал пополам. — Но это все равно ничего не изменит. Таких дел у любого судьи по стране наберется под сотню. С одинаковыми показаниями, виляющим подсудимым, заявительницей, забирающей заявление. Есть экспертиза, вы помните? Та самая, которая хоть в учебник. В десятках копий. Ее видел даже судья, отпустивший вашего сына под подписку. Она есть в материалах дела и уже никогда никуда не исчезнет. Понимаете, нет? С этим делом все решено с самого начала. Если бы не было заявления — не было бы и дела. Не было бы экспертизы, не было бы ничего. А сейчас извините, но мне нужно закрыть офис. Мне еще ехать за триста километров.
— Я могу… мой сын может отказаться от ваших услуг, — заметила Кира.
— А это сколько угодно! До свидания.
Он, возможно, хотел бы сказать «убирайтесь вы к черту».
Но, конечно же, он этого не сказал.
Будильник Кира не ставила. У нее был впереди еще один день, свободный от ненавистной работы, и вечером она, добравшись до дома, промокшая, потрепанная, озлобленная и все равно счастливая, приняла душ и, ложась в постель, мстительно перевела будильник в неактивный режим.
Спала она плохо. Ей снились не то что кошмары, но что-то странное, то, что она предпочла бы не видеть. К счастью, просыпаясь, она не помнила содержание сна — только гадкое ощущение, которое забывалось сразу же, стоило ей перевернуться на другой бок.
Под утро она очнулась от ужасного сна. В котором Леню уводили от нее полицейские, и он плакал, звал ее, протягивал к ней руки, а она молчала, смотря на него, и глаза ее были сухими, хотя ее саму душили рыдания, и она знала, что Валентин стоит чуть позади нее.
— Леня, Ленечка, сынок, — шептала проснувшаяся Кира, захлебываясь уже настоящими слезами, — Ленечка, как же так? Как же так?
Ей было страшно.
Она полежала в кровати, успокаиваясь. Уже давно рассвело, и в квартире опять было тихо, Леня ушел. Может быть, на работу, а может, просто шатался по городу. Или был еще где-то, Кира теперь понимала, что все равно потеряла сына.
«Дорогая вышла цена у этой любви», —
