мужчину, перевязывающего мне запястье. Доктор Андерсон был единственным врачом, которому я доверяла настолько, что он прикасался ко мне. В конце концов, он был тем, кто принял меня, и он видел более чем достаточно моих травм, чтобы даже не утруждать себя расспросами.
Он поднял глаза, поправляя свои толстые очки на носу, прежде чем закончить работу с моим запястьем.
— Платье с длинными рукавами было бы лучше всего, чтобы скрыть вашу рану. Оно не скроет ту, что у тебя на лодыжке, но она не так плоха, как твое запястье.
Он был прав. Я приложила столько силы, чтобы оторвать пластиковый подлокотник от шезлонга, что он глубоко врезался мне в запястье. Этот идиот сделал свои наручники из усиленной стали, что позволило легко сломать шезлонг, но все равно было чертовски больно и остались шрамы.
Адриана выжидающе посмотрела на меня.
— Белые туфли на каблуках, мэм?
Я кивнула, потирая запястье, как только доктор отпустил меня. Мне приходилось бороться с желанием выбросить это чертово уродливое кольцо в канализацию каждый раз, когда я смотрела на свою руку.
Федель придержал дверь для доктора Андерсона, но не раньше, чем вручил ему конверт с более чем достаточной суммой денег, чтобы быть уверенным, что ему какое-то время не придется работать.
— Мэм, после объявления о вашей с мистером Каллаханом свадьбе сегодня утром несколько журналов, благотворительных организаций и интервьюеров хотят поговорить с вами, — сказал мне Федель с телефоном в руках.
Поднявшись со стула, Адриана протянула мне платье, когда я зашла за ширму.
— Федель, я что, похожа на Марту, мать ее, Стюарт?11.
— Нет, мэм. Я бы никогда не подумал, что вы настолько глупы, чтобы оказаться в тюрьме, — он прочистил горло, и я рассмеялась. Выйдя из-за ширмы, я позволила Адриане бросить белые туфли на каблуках к моим ногам.
— Тогда скажи им, чтобы они шли к черту.
— Это было бы неразумно, mio bambino dolce12, — мой отец закашлялся, когда его вкатила медсестра.
Подойдя к нему, я поцеловала его в щеку.
— Почему я не могу сказать им, чтобы они катились к черту? — спросила я его, когда Адриана протянула мне мои браслеты.
— Потому что для остального мира ты невеста одного из самых могущественных мужчин в этой стране — принца Чикаго. Ты для них не Босс. Они хотят Кейт Миддлтон или первую леди, кого-то, кто целовал бы младенцев и выписывал крупные чеки от имени твоего жениха, — рявкнул на меня отец, заставив меня остановиться и просто посмотреть в его умирающие глаза.
— Федель. Адриана. Выйдите, — через несколько секунд они вместе с медсестрой моего отца исчезли. — Ты все еще злишься, что я подстрелила его.
Он нахмурился, глядя на меня.
— У меня нет времени сдерживать гнев. И все же ты здесь, заставляешь меня тратить время на то, чтобы воспитывать тебя.
Покачав головой, я улыбнулась.
— Ты должен гордиться, что я его не убила. Он избалованный мальчишка, который думает, что родился в двадцатые годы девятнадцатого века, когда женщины служили своим мужьям и подчинялись их воле. Я не являюсь и никогда не буду конфеткой для рук любого мужчины.
— Мелоди, — отец вздохнул, используя мое полное имя, как будто был раздражен или зол. — Ты такая же упрямая, как и твоя мать.
— Спасибо. Я приму это как комплимент, — я отвернулась от него.
— Это был не он, — прошипел отец. — Ты забыла, почему носишь белые туфли? — Все мое тело на мгновение застыло, и по спине пробежал холодок.
— Это был удар ниже пояса, Орландо, — я усмехнулась ему и сняла чертовы белые туфли, прежде чем зайти в свой гардероб. Большая часть моих вещей уже была вывезена и находилась на пути в поместье Каллахан. Я оставила кое-что, что могло мне понадобятся.
Мой отец вкатился следом за мной.
— Я не сойду в могилу, зная, что этот брак осужден и что, в очередной раз, два человека, которые созданы друг для друга, не проглотят свою гордость, не опустят мечи и не будут действовать как гребаные равные! Ты, Мелоди Никки Джованни, не пойдешь тем же путем, что прошли мы с твоей матерью. Ты будешь поддерживать своего мужа, направлять его, когда это необходимо, и стоять рядом с ним и только с ним. Ты будешь гребаной Каллахан, и ты позаботишься о том, чтобы обе семьи восстали! — закричал он, ни разу не кашлянув и даже не моргнув, если уж на то пошло. Если бы я закрыла глаза, он звучал бы как тот Орландо, которого я когда-то знала.
— То, что произошло между тобой и мамой, не то же самое, — ответила я, надевая коричневые туфли, в то время как в глубине моего сознания голос сказал мне не переодевать их.
— Но результат будет таким, если ты не последуешь моему совету. Помирись с ним, Мелоди. Помнишь, сколько времени мне потребовалось, чтобы привыкнуть к тебе как к Боссу? Докажи ему это. Докажи это им всем, и сделай это, не выставляя своего мужа дураком, чтобы я мог покоиться с миром, — напряжение в его голосе спало, прежде чем он снова закашлялся, возвращаясь к больному человеку, которым он был сейчас.
Я ненавидела мысль о том, что мне придется подтверждать свою правоту. Я делала это годами — доказывала каждому человеку, которого мы допрашивали, каждому боссу, которого я уничтожила, каждому болтливому наркоману и даже своим людям. Я думала, что покончила с этой фазой своего правления, и все же я снова здесь.
— Не думай об этом слишком долго, не всем нам по двадцать лет, — Орландо улыбнулся мне, и хотя он был всего лишь тенью того человека, которого я знала, эта улыбка всегда заставляла меня улыбаться.
Подойдя к нему сзади, я отодвинула его инвалидное кресло назад, прежде чем в последний раз выйти из своего гардероба.
— Хорошо, я постараюсь, но, если он будет обращаться со мной как с тряпкой или хуже, Мартой Стюарт, я прострелю ему другое бедро, — я шутила только наполовину.
— Это все, о чем я прошу, — сказал отец, когда его выкатили из моей спальни. Спины Адрианы и
