Татьяна всегда думала, что если бы у нее был брат, то она хотела бы именно такого — веселого, умницу, открытого новым идеям, остроумного и очень дружелюбного. Она помахала ему в ответ и процокала каблучками по отполированным дубовым ступенькам, даже не обратив внимания на крутизну лестницы. Хотя обычно крутых лестниц не любила и даже как-то побаивалась.
— Здравствуйте, Сенечка, драгоценный вы наш! Подвезти нужно, даже очень.
Она добыла из сумочки тоненькую изысканную визитницу с монограммой в нижнем углу, а оттуда — две карточки и протянула Юре:
— Вот, на днях сменила номер, а позвонить не успела. Простите великодушно. И перед Никником за меня извинитесь.
— Обязательно. Куда едем?
— На Большую Васильковскую, если вас не затруднит. А теперь простите, Сенечка, полминутки.
Она достала мобильный телефон, набрала номер и произнесла очень мягко и ласково:
— Я уже еду. Нет, ненадолго, еще пропасть дел. Заскочу переодеться. У меня намечается встреча, и древние персидские украшения — звякнула браслетами, — там ни в дугу, ни в Красную Армию. Нужно поговорить. Нет, не волнуйся. Какое закончилось, белое? Хорошо, куплю. Больше ничего? Тогда пока, до встречи.
* * *
В почти пустом ювелирном магазине, где шаги посетителей гулко отдавались от вымощенного мрамором пола, где скучал здоровяк охранник и вполголоса обсуждали какую-то стерву Юльку две очаровательные продавщицы, будто бы сошедшие с рекламы зубной пасты, одинаково полезной для всей семьи, Марина примеряла кольца, то и дело призывая Андрея оценить очередной экземпляр. Сложность заключалась в том, что молодой человек не находил сколько-нибудь существенной разницы в предлагаемых ему вариантах и полагал, что они отличаются только размером и ценой. Цена его не интересовала, а как произведение искусства ни одно кольцо не привлекало внимания, и потому его раздражало, что девушка постоянно отвлекает его от собственных мыслей.
Он вообще не любил эти выходы в ювелирные и мебельные, супермаркеты и обувные, как в свет. Для Марины они приравнивались к культурным событиям, как иные ходят в оперу или филармонию. И его отношение обижало девушку. Она не раз и не два упрекала Андрея в высокомерии, а сакраментальное «Будь проще, и к тебе потянутся люди» когда-то не сходило с ее языка. Впрочем, подобные споры чаще всего заканчивались слезами; а Андрей в таких случаях поворачивался и уходил, давая ей возможность, как он формулировал, «взять себя в руки и хорошенько подумать».
Что тут думать? Ей порой хотелось треснуть его хорошенько сковородкой по голове, но не всем нашим желаниям суждено сбыться.
Сегодняшняя история ничем не отличалась от десятков предыдущих и развивалась по давно известному сценарию. После пятого или шестого кольца и десятого вопроса: «Так с чем все-таки лучше взять — вот этот, с изумрудиком, или тот, с брюлликом?» Андрей пришел в состояние холодного бешенства.
— Знаешь, дорогая, — сказал он, едва сдерживаясь, — лучше я подожду в машине. Заодно сделаю пару звонков. А ты купи себе, что хочешь. Договорились? В деньгах не стесняйся.
Марина обернулась к нему со слезами на глазах:
— Я так не могу! Почему ты со мной так поступаешь? Что я тебе сделала?
— Дорогая, — ледяным, предельно вежливым тоном, какой бывает порой хуже оскорбления, произнес молодой человек, — не надо сцен на публику.
Девушка топнула каблучком:
— А меня достал твой светский тон! Я по горло сыта твоей безупречной вежливостью! Я действительно могла взять у тебя бабки…
— Деньги, дорогая, деньги.
— Нет, бабки! — закричала она. — Бабло! Зелень! Но я так хотела, чтобы мы были вместе! Вместе покупали, вместе радовались.
Андрей подчеркнуто вежливо улыбнулся продавщице:
— Простите нас.
Он заставил Марину снять кольцо и увлек ее в машину.
— Ну что, малыш? В чем дело? — спросил, усаживая ее рядом, но в голосе молодого человека было не слишком много участия и сочувствия. Его коробило от жаргона, от ее поведения, от самого предложения радоваться очередной покупке, которая завтра будет забыта за ненадобностью, наконец. — Критические дни, депрессия, переутомление? Что на сей раз?
Марина уже рыдала в голос:
— Тебя никогда нет рядом, даже когда тебя можно пощупать, потрогать. Ты все время где-то, с кем-то! Почему мы не вместе? Я тебе совсем разонравилась? Где ты? Ау!
— Видишь ли, лапа моя, тебе там совсем неинтересно. А мне совершенно безразличны эти вот кольца.
— Кольца-то при чем? — Слезы текли по ее щекам в три ручья, но удивление пробилось даже сквозь обиду и боль.
— Они все безвкусные. Дешевка.
— Ни фига себе, дешевка! Ты что, Сорос или граф Монте-Кристо? Или наследство получил от Гейтса?
Он поморщился:
— Дешевка, которая стоит тысячу, две, три. Ты предлагаешь мне восторгаться тем, чего я органически не перевариваю. Я тебя просил — не заставляй меня участвовать в этих глупостях. Меня это раздражает. А теперь ты обижаешься…
— Ты меня не слышишь! Ты со мной вообще как с человеком не разговариваешь. Я нужна тебе как красивая вывеска.
— Больше всего на свете люблю, когда ты начинаешь говорить о себе в превосходных выражениях, — язвительно заметил он.
Марина пулей выскочила из машины, изо всех сил хлопнув дверцей. Сделала несколько шагов — независимая, разгневанная. Андрей сидел за рулем, явно ожидая, что она вернется. Он оказался прав: девушка подошла к машине, наклонилась и потребовала сухо и отстраненно:
— Дай мне денег на такси.
Андрей достал из портмоне несколько сотенных долларовых купюр.
— Надеюсь, этого на такси хватит.
— Хватит, — сказала Марина. — Большое тебе спасибо за приятный вечер и обещанный подарок.
Сердито простучала каблучками по асфальту.
Если бы она знала, куда ее бойфренд двинется сразу после того, как расстанется с ней, она бы не ушла ни за что на свете.
Андрей сорвался с места, как на гонках «Формулы-1», выруливая назад, к «Каффе». Он торопился, волновался, хотя голос рассудка и говорил ему, что никакой Татьяны там быть уже не может, что прошло слишком много времени, не говоря уже о том, что прощание вышло не самым удачным.
Но он не мог не вернуться, не попытать счастья. Ни о каком хладнокровии речи и быть не могло. Впервые в жизни ему даже захотелось курить, но сигарет не оказалось, да и не знал он, как это — хотеть курить: прежде Андрею и в голову не приходило подобное. К мелким вредным привычкам он относился беспощадно. И скорее всего он даже не замечал, что бормочет себе под нос:
— Черт знает что — наваждение какое-то…
