возмущают и будто напитывают новым сопротивлением. Рвусь вперед, почти соскальзываю. Щиплю и царапаю за удерживающие руки. Барский затискивает меня в стальной капкан жадных обручей и заставляет вновь позорно не двигаться. Из последних сил кричу.
— Иди к своей Завадской!
— Заткнись!
— Не хочу тебя. Даже если снова силой возьмешь… Я ничего не чувствую!
— Да? Правда?
Нет времени думать, зачем он за мной примчался, как выследил и что думал в тот момент. Боюсь в очередной раз ошибиться. И слова, что говорит сейчас тоже неважны. Да? Ведь так?
Барский разворачивает меня и ложится сверху. Сдирает платье, обнажает грудь и едва взглянув впивается в натертую одеждой вершину. Как же это приятно, как хочется еще. Я понимаю, что наш секс случаен и что бы Давид не говорил не стоит принимать во внимание. Эмоции, не более того.
— Посмотри на меня, — поднимаю глаза и как только пересекаюсь с ним взглядом, чувствую, как он входит. — Не закрывай, Дина. Смотри.
Поднимаю тяжелые веки. О, Боже, от зрительного контакта обостряются все ощущения. По всему телу встает дыбом волоски, огромными мурашками обсыпает кожу.
Поплывший, тягучий, клейкий мужской взгляд. Животный, сексуальный, чувствительный и бесконечно ненасытный.
Он качает нас. Медленно наполняет сокрушающим удовольствием. Расфокусированным зрением улавливаю, как с напряженного лица капает сверкающая капля, что срывается со вздутой вены у виска. Удовольствие нарастает, ширится и заполняет все вокруг.
Мой мир рвется. Мой личный армагеддон настает неминуемо. Я ненавижу Давида за то, что источником буйства стал именно он, но изменить что-то не в силах. И отказаться уже тоже не могу, потому что не хочу!
Поддаюсь сиюминутному безалаберному желанию, впиваюсь в напряженные предплечья мужа и выгибаюсь бьющим толчкам навстречу. Он принимает и увеличивает амплитуду уникальной волны, в которой я теряюсь. Барский ласкает мою грудь, целует шею, трахает. Он везде. В каждой клетке моего предательского тела. Но кончаю не от этого бесконечного умопомрачительного удовольствия.
Давид в моменте прижимается лицом и почти касается рта. Наши губы распахнуты, они трутся друг о друга, вызывая немедленное желание жадно впиться и схлестнуться, но ни он ни я не решаемся. Запретный контакт еще сильнее поджигает кровь. Пьянит состояние Давида, он так неистово желает меня, что скрыть это уже невозможно.
— Давид! — распахиваю глаза, чувствуя приближение оргазма.
Провалиться мне в преисподнюю!!!
Барский сгребает мою гриву, сматывает в кулак и все же всасывается в рот с алчной ненасытностью. Не успеваю распробовать первый поцелуй, потому что сильнейший экстаз пости разрушает меня.
Давид кончает в след за мной с приглушенным стоном. Он настолько бурно изливается, что я вся мокрая насквозь. Сперма пропитывает мое платье, стекает вниз по внутренней стороне бедра. Давид скатывается. Не дав даже секунды передохнуть и принять действительность, неожиданно прижимает меня к себе. Удивиться не успеваю.
— Дин, — вырывает из пагубности низкий требовательный вопрос. — Ты трахалась с ним? Скажи мне.
— Тебя не касается.
Я все равно ему ничего не скажу.
— Значит, да, — начинает звереть на глазах.
— Думай что хочешь, — поднимаюсь на ноги.
Я хочу уйти. Мне нужно тщательно обдумать все, что произошло сегодня. И даже сам Барский остановить меня не сможет. Как только скрываюсь из вида, слышу, как разбивается мебель и яростный мат сотрясает стены.
— Ты мне зуб сломан, придурок.
Славич раздраженно швыряет ключи на стол. Зуб? Что-то я не вижу, какой именно. А вот губы конкретно разбиты. От поврежденной смазливой рожи мне делается очень хорошо. Просто кайфую, глядя на расквашенные вареники козлины.
Сильнее нужно было бы приложить. Зря меня Дина остановила.
— Во-первых, я бы с удовольствием тебе хребет переломал. Во-вторых, твоя челюсть цела и зубы тоже.
— Так сделал уже. Сучара, ты Барский. Ты думаешь, что тебе мотаться к бабам можно, а ей нельзя?
Мгновенный переход к моей жене порождает неудержимый гнев. Он зарождается сиюсекундно и пухнет как опухоль. Не иссечь, не выжечь. Какого черта себе позволяет? Приехал давить на свое? Ни черта не получит. Все изменилось.
— Рот закрой.
Предупреждаю на берегу. Иначе беды не миновать. Убью.
— Ты Дину высосал всю. Она как в темноте живет. Дай заполнить ее светом. Хуле морщишься? Пафосно звучу? Зато по делу. Ты всю энергию из семьи вылил на помойку, там дыра!
— Тебя не касается. Больше предупреждать не буду. Держись от Динки подальше, Ворон.
Славич не орет. Он спокойно констатирует одну ему ясную константу с уверенностью одержимого. Разговор звучит на пониженных. Мы как два гребаных дуэлянта примеряемся к мишени. Он давит свою истину, а я защищаю то, чего нет.
Ворон ясно обозначает свою позицию, максимально доходчиво объясняет. Не дурак, все понимаю. Только по телу шторм гуляет. Еще немного и выдует остатки разума, оставив на дне поломанную мачту. Как ни старался, сохранить не смог.
— Давид, оставь ее. Прошу по-человечески. В свою очередь обещаю, что буду осторожнее. Ну что ты опять глаза вылупаешь? Я честно поступаю. Видишь сам пришел.
— Перегибаешь, Ворон.
Что мне стоит не перемахнуть через стол одному дьяволу известно. Из последних сил сдерживаюсь. Ведь понимаю, что только сам во всем виноват. Сам отпускаю Дину, но внутри словно замок кодовый срабатывает. Держи-прячь-сторожи.
Мозгами осознаю, что браку нашему жить на два вдоха осталось. Что не сможем существовать вместе тоже ясно понимаю. А отдать ее не могу. До искр в глазах не могу, хоть сдохни.
— Нет.
Схлестываемся взглядом. У Ворона сверкают глаза, как молнии. Доходит до меня со всей ясностью, что не перед чем не остановится сука. Напролом пойдет, я его знаю. Но и он тоже понимает, чем ответить смогу.
— Зачем она тебе, Давид? Я никак в толк взять не могу. Скажи, может пойму и отступлю.
Вопрос на миллион.
Мне кажется, что именно после этого гребанного вопроса кровь густеет и с трудом движется по венам. Разом накатывает чуждое волнение. Смешно, я не подвержен рефлексиям, но видимо не сегодня. Удивляюсь и злюсь одновременно.
С трудом принимаю изменение в непослушном теле. Грудину сковывает, я едва дышу. И кислород пропадает тоже. Чтобы выйти из гнетущего положения, молча поднимаюсь и распахивая окно прикуриваю сигарету.
С жадностью затягиваюсь, думаю над ответом.
Объяснять хочется меньше всего. Другому просто бы начистил рожу, но Воронов другое. Он мой друг и предельно честен. Открыт в своих желаниях. Я сам был не против их романа, а теперь…
Не хочу отпускать Дину. Тупое эгоистичное желание, но оно такое. После того, что произошло на полу в прихожей втройне не
