– Я никогда не женюсь. А с тобой по-другому не вариант.
– Какой вздор, – раздраженно закатываю глаза.
– Я достаточно хорошо читаю людей, Сашуля, – нагло подмигивает и оставляет меня стоять на чужом газоне.
Окидываю взглядом дом, вспоминая свой последний раз, когда была тут, и вновь чувствую, как меня с головой погружают в отходы. День, когда меня впервые назвали шалавой. На этом две взбешенные дамочки не остановились, рассыпаясь в красноречивых и местами витиеватых оскорблениях, но особенно запомнилось почему-то брошенное первым. Наверное потому, что в тот момент я себя именно таковой и ощущала.
– Есть еще одно место, – говорю глухо, когда выезжаем из поселка. – Тут недалеко.
– Веди, – скупо отвечает Туманов и немного сбавляет скорость.
Зотов быстро ориентируется и следует за нами, а я показываю знакомую дорогу до речки. Погода хорошая, тут и там расположились отдыхающие, но нам нужно особенное место, у самой плотины. Там заход возможен только по бетонным плитам, они довольно скользкие и с детьми туда не ходят. Да и берега по реке в основном пологие, можно найти места гораздо комфортнее, от того нам с Даней это и приглянулось: ни души.
Его зализанный седан видим, едва выезжаем из-за поворота, объехав деревню. Его самого не сразу, только когда выходим из машин.
– О! – горланит Даня из воды и брызгает в нашу сторону. – Какая честь!
– Вылезай, – недовольно бросает Зотов. – Разговор есть.
– Не могу, – злорадно ухмыляется Борисов.
Разводит руками и перестает шевелить ногами, погружаясь в воду. Когда его макушка скрывается из вида, я начинаю откровенно психовать. Стискиваю кулаки от напряжения и начинаю дышать только когда он выныривает, отплевываясь и смахивая с лица воду.
– Хорош спектакль устраивать, – рычит Туманов. – Вылезай, пока я сам тебя не вытащил.
– Не могу, друг, – кривляется Даниил. – Батя дал задание. Про-тре-зветь! – провозглашает, подняв указательный палец повыше и в этом положении снова уходит под воду.
– Клоун, – цедит Туманов сквозь зубы и начинает расстегивать рубашку.
– Нырнешь, я тоже! – зло орет Борисов, увидев его манипуляции. – И хуй ты меня найдешь потом! Водичка-то зацвела-а-а… – потешается пьяно. – Прямо как мое солнышко. Да, Сашуль? Красивая какая! Помнишь, как мы этот прикид тебе выбирали? Ты еще сомневалась, фу, брюки, – мило передразнивает меня, а мои губы дрожат то ли от попытки улыбнуться, то ли от боли воспоминаний. – Вот, пригодились! Коленочки содранные прикрыть!
– Я его сейчас грохну, – нервно посмеиваясь, выдает Зотов. Чешет голову и добавляет зло: – Я серьезно.
– Он пьяный, – бросаюсь к нему, удерживая правую руку. – Пьяные все дурные, Дим. Не надо. Остынь, прошу.
– Может, охладиться? – ухмыляется и идет к крутому берегу сбоку от плит, намереваясь сигануть в чем есть.
– Зотов! Даже не думай! Мне уже так похуй, я готов выкинуть что-нибудь эдакое, – паясничает, качая ладонью над водой. – Интересненькое!
– Да хватит уже! – визжу, не выдержав.
Топаю ногой и проваливаюсь каблуком в землю, неловко взмахивая руками. Зотов ловит меня, а Даня громко смеется.
– Сашка! Давай ко мне! Как раньше, а?
– Хрен тебе, – ворчу тихо и показываю ему фигу.
– Спускайся или уезжайте, – говорит серьезно. – Я не вылезу и проверять, окончательно ли я спятил, вы не будете.
Оборачиваюсь на Туманова и сразу же отвожу взгляд, потому что видеть его разъяренным откровенно страшно. Аж вена на шее надулась, так его захлестнуло.
– Че делать будет с этим дятлом? – вздыхает Зотов, тоже заметив перемены в Туманове и резко сменив гнев на милость. – Привязался я к нему уже. И Сашка права, он в дерьмище. Как до сих пор не захлебнулся неясно.
– Предложения? – «мило» улыбается Родион.
– На меня только не надо агриться, – осаживает его Зотов. – Вполне способен оценить ситуацию. Сашка белая уже от страха, отпусти.
– Пусть идет куда хочет, я ей не хозяин, – чеканит зло.
Разворачивается и идет в машину, громко хлопая дверцей.
– Ты слышала, – пожимает плечами Зотов и садится на берег, выдергивая палочку канареечника и засовывая ее в рот. – Тебе решать.
Стоит ли лезть в реку, где глубина метра три сразу от берега? Где поджидает пьяный и явно неадекватный мужчина, который совершенно точно начнет приставать? Однозначное «нет!» по всем пунктам. Но он снова ныряет и так долго не выныривает, что я начинаю расстегивать пуговицы на блузке.
Глава 20
Бюстгальтер у меня весьма скромный, верх от купальника и то зачастую откровеннее, но перед тем, как снять брюки, кошусь на Зотова. Тот нагло улыбается, даже не думая отводить взгляд, а я со вздохом отпускаю ремень уже расстегнутых брюк и вышагиваю из штанин.
– Какая задница, – шепчет Зотов восторженно, но, благо, слышу только я, от того игнорирую, садясь на плиту и пытаясь осторожно сползти по наклонной поверхности к воде.
– Осторожнее, – хмурится Даня, когда я соскальзываю и морщусь, и подплывает ближе, протягивая руку.
– Надо было меня перед дружком оголить, да? – ворчу, принимая помощь.
– Сейчас спрячем, – моргает и дергает на себя. Погружаюсь в воду и дыхание перехватывает, так холодно. – Сашка моя, – бормочет пьяно, скользя руками по моему телу.
– От тебя разит за версту, – кривлюсь и отворачиваюсь. – И это не как раньше. Раньше пьяным ты за руль не садился и в воду не лез. Раньше, Данечка, мозгов как-то поболее было. Приболел?
– Да, – хмыкает невесело. – Напрочь. Как ты ручкой помахала, так и поехал.
– Ясно, – закатываю глаза и пытаюсь отстраниться, но получается так себе.
– Ясно ей… ни черта тебе не ясно. Как тебе под другим мужиком, а, солнце? Нормально трахает? Лучше? Хуже?
– Ты, дебилушка, – стучу ему по макушке кулаком. Несильно, но раздражающе. – В чем претензия, не пойму? Ты от жены ко мне бегал. Трусцой, гад такой, – шиплю гневно. – Не умаялся? Ничего себе не стер?
– Хер аж горит, Сашуль, – паясничает и трется об меня своей палкой в полной боевой готовности.
И так противно становится, что самой нырнуть хочется, да поглубже.
– Перестань, – морщусь, с удвоенным рвением отталкиваясь от него.
– Ого, уже противно? – вскидывает брови.
– А ты думал, я с раздвинутыми ногами к тебе спущусь? На что ты вообще рассчитываешь? Что я буду глотать твои обещания и молиться, что не наскучу?
– Я разведусь, – выпаливает с жаром. – Клянусь, Саш, подам на развод. С отцом обговорю и сразу подам документы. Похер на бабки, у меня все есть. Все, кроме тебя!
Так смотрит на меня, чуть не плача. Скажи он мне это пару месяцев назад, да вот так, поверила бы. Да даже неделю назад. Даже пьяному. Забыла бы о гордости, обрадовалась и смиренно ждала, когда он сдержит слово, питаясь одними обещаниями. Впрочем, и сейчас верю. Но есть одно действительно большое «но». В машине заперся, пытаясь кого-нибудь случайно не прихлопнуть.
– Да поздно уже, Дань, – шепчу с болью.
– Нет, – заявляет убежденно. – Нет, ты просто не веришь. А я сделаю это. Сделаю и тогда не отвертишься. Даже с отцом не буду говорить, похуй на него, достало под его дудку плясать. Пусть подавится своими бабками, в гробу я их видел.
– Я не вернусь к тебе никогда, потому что ты обманывал меня год. Целый год кормил меня байками о семье, о детях и отпуске на море. Год!
– Так ты на море хочешь? – бормочет, хватая за плечи. – Поехали! Хоть завтра!
– Я замерзла и хочу вылезти, Дань, – вздыхаю устало.
Он бросает взгляд на ключицы, трет мои руки и пытается прижать к себе, разогретому алкоголем, но я выставляю руки, упершись в его грудь.
– Саш, – пытается поцеловать, но я отворачиваюсь. – Я думал, ты вернешься, – бормочет маловразумительно, а я понимаю, что его с каждой минутой накрывает все сильнее, несмотря на купание. Похоже, хлестал он прямо за рулем, совсем сбрендил. – Когда совсем туго станет, думал, хотя бы чтобы жизнь облегчить. А ты не пришла. Гордая моя Сашка. Гордая пиздец.
