— Сосредоточься, — сказала я, поворачиваясь к кровати, где лежала моя одежда. На самом деле это была не моя одежда, а униформа. Она соответствовала той работе, которую я делала, той работе, которую я буду делать неделями, месяцами, черт возьми… может быть, даже годами. В том-то и дело. Вот почему я так нервничала. Это не было каким-то пустяковым собеседованием на какую-то работу, от которой я могу отказаться в любое время.
Это была моя жизнь.
Как бы долго это ни было необходимо, чтобы это была моя жизнь.
Я тяжело вздохнула, схватила стринги и лифчик и направилась в ванную. Фарфор раковины все еще был слегка окрашен в пурпурный цвет с того места, где я покрасила волосы прошлой ночью. Я стянула с головы черную футболку и позволила своим влажным волосам упасть прямой, тяжелой, темно-фиолетовой массой почти до талии. Я провела по ней щеткой, затем высушила феном, которым гордилась ванная, пахнущая жженой резиной.
Все было в порядке.
Я могла бы к этому привыкнуть.
Кей сказал мне пойти на радикальные перемены.
Он велел мне отрезать большую часть или даже все мои длинные светлые волосы. И, ну, я была готова сделать много вещей, но я не была готова отрезать свои волосы.
Но, тем не менее, он бы одобрил.
Я даже больше не была похожа на себя.
Конечно, у меня было такое же лицо со слегка квадратной челюстью, широкими губами и карими глазами. Мои брови тоже были выкрашены, но не в фиолетовый, а в темно-коричневый. Я скрывала все следы своего прежнего образа. Мне не нужно было выглядеть так, как эта беда-бухгалтер из Нью-Йорка, потом из Вермонта, потом снова из Нью-Йорка.
Я больше не была ею.
Скорее всего, я никогда больше не стану ею.
В то утро, с фиолетовыми волосами, потемневшими от туши ресницами, черными глазами и слегка грушевидным телом, которое было широким в бедрах и заднице, но с тонкой талией и приемлемым размером сисек, я не была собой.
Я даже не играла кого-то раньше.
Я была Мейз.
Дело закрыто.
Я глубоко вздохнула, стряхивая напряжение с плеч, и направилась обратно в спальню. Я схватила красные штаны из змеиной кожи и черную облегающую майку, которую выбрала в качестве своего первого наряда. Я натянула одежду, присела на край кровати, натянула носки и натянула пару неуклюжих черных армейских ботинок. Ритуал одевания успокоил меня, приземлил меня, когда я делала то, чему учил меня Кей, когда я была в стрессе: продумывать план. Повторяйте план до тех пор, пока не узнаете его вдоль и поперек, со всех сторон, пока бегущий монолог не станет угрожать свести вас с ума.
— Я собираюсь закончить одеваться. Я возьму бумажник с фальшивыми документами. Я собираюсь сесть на этот ужасный мотоцикл и притвориться, что люблю его, что я практически родилась на двух колесах. Я поеду в лагерь и потребую встречи с Рейном.
Если Рейна не будет, я могу потребовать Кэша. Если Кэша не будет, Волк в крайнем случае сойдет. Тогда, ну, я должна буду использовать все, что у меня есть в моем арсенале, чтобы получить нужный мне результат.
С Рейном мне нужно быть крутой, бросить ему вызов, а не уклоняться от его темной и опасной личности.
С Кэшем нужно быть одновременно сильной и женственной. Мне нужно будет пофлиртовать, если он будет флиртовать, но отмахнуться, если он действительно попытается довести дело до конца. Он не будет уважать меня как потенциального кандидата, если я сдамся слишком легко.
С Волком, ну, мне придется вести разговоры и молиться, чтобы у него была какая-то слабость, какая-то ахиллесова пята, которую я могла бы использовать.
Я обернула ремешок своей сумочки вокруг запястья и, схватив ключи, направилась к двери. Мое сердце бешено колотилось в груди, а летняя жара обжигала меня и не помогала справиться с нервным потом, который я чувствовала по всей коже.
— Я собираюсь сесть на этот ужасный мотоцикл и притвориться, что люблю его, что я практически родилась на двух колесах. Я поеду на территорию и потребую встречи с Рейном, — прошептала я вслух, пересекая парковку и направляясь к своему байку, припаркованному в дальнем левом углу. Когда я проходила мимо, возле своих машин стояла небольшая группа дальнобойщиков, но я преодолела свой страх перед тем, что случайные люди подумали обо мне примерно в тот первый раз, когда Кей научил меня, как выбраться из удушения треугольником рук.
— Что такое, милая? — один из них, с самым большим пивным животом и огромными густыми усами, спросил, когда я проходила мимо.
— Я собираюсь поехать в лагерь и потребовать встречи с Рейном. Я собираюсь заставить его дать мне шанс. Я собираюсь присоединиться к клубу. Я буду частью этого. Я буду в безопасности.
— Сумасшедшая сука, — услышала я бормотание, перекинув ногу через байк, отстегивая шлем от стойки и надевая его.
Сумасшедшая сука.
Я не обиделась.
Нет, на самом деле, в тот момент я полностью согласилась с ним.
Если я думала, что этот план сработает, что ж, я определенно была сумасшедшей сукой.
Но таков был план.
Это был план Кея.
И я доверяла ему. Я доверила ему, в буквальном смысле, свою жизнь. Если это было то, что, по его мнению, мне нужно было сделать, чтобы быть в безопасности и оставаться в безопасности, тогда я должна была ему поверить. И я была обязана ему надрывать свою задницу, чтобы убедиться, что ему не придется придумывать какой-то запасной план, потому что я потерпела неудачу.
Побережье Навесинк было, скажем так, огромным городом. Он был разделен на районы от обширных, роскошных особняков до окраин, промышленного района, а затем, ну, трущоб. Выросший в городе, где большинство районов выглядели как большинство других районов тогдашнего Вермонта, где все было пустынным и зеленым летом, а затем, ну, пустынным и белым зимой, это было немного культурным шоком, чтобы иметь возможность за двадцать минут проехать по такому резко разнообразному ландшафту.
Я проехала через пригород и въехала в промышленную часть города, полную более чем несколькими заброшенными зданиями, а также некоторыми из них, которые все еще работали: а именно, тату-салонами, барами, мастерскими, ломбардами, круглосуточными магазинами и случайными все еще на плаву, несмотря на дерьмовую экономику, частные лавочки.
Я жадно втянула воздух, подъезжая к воротам перед лагерем Приспешников, выключила двигатель и заставила себя снять шлем и слезть с байка, несмотря на то, что здравый смысл подсказывал мне бежать с криком.
У ворот стояли двое кандидатов в кожаных жилетах без нашивок. Судя по их виду, они были братьями.
— Ты заблудилась, детка? — спросил один из них, медленно оглядывая меня, что заставило меня почувствовать себя практически голой, несмотря на омерзительную, горячую, отвратительную кожаную одежду, которую я носила.
— Нет, — сказала я, слегка приподняв подбородок. — Мне нужно поговорить с Рейном.
— Не знаю, что ты слышала о презе, детка, но у него есть женщина. Ему не нужна другая, — сказал другой, качая головой, как будто я его раздражала.
— Это замечательно для него, но мне все еще нужно поговорить с ним.
— О чем?
— Насчет того, что это не твое гребаное дело, — возразила я, заставив его брата рассмеяться и толкнуть его в плечо.
— Слушай, сука…
— Нет, ты послушай, сука, — огрызнулась я, мой голос был низким и злобным, ничего похожего на то, как он обычно звучал. — Я здесь, чтобы поговорить с президентом, а не с каким-то кандидатом, показывающим власть, так что вытащи свою голову из задницы и… — Я замолчала, когда увидела кого-то еще краем глаза.
Обернувшись, я увидела кого-то лет двадцати пяти-тридцати, высокого, мускулистого, но не слишком громоздкого, с темными волосами, красивого почти классическим образом, с сильной челюстью, суровыми бровями и пропорциональными чертами лица. Его темно-синие глаза, казалось, танцевали, и, судя по ухмылке на его лице, он был позабавлен. Буквально единственным, что портило его совершенство, был шрам, который шел вниз по его щеке, отрезая сильный выступ челюсти.
