— Где же ты? — не унимается Эффи.
Тогда Прим набирается смелости и начинает шагать к сцене. Смотрю на Китнисс. Она стоит в полном оцепенении, не зная, что делать. Ее маленькая сестра, которую она больше жизни любит, обречена на смерть. Прим умрет через пару минут после начала игр, это очевидно. Она не приспособлена к этому. Щуплая, маленькая, неспособная обидеть даже букашку, сейчас полная смелости, шагает все ближе к своей смерти. Закрываю глаза на секунду, чтобы просто принять действительность, но открываю их, не успев успокоиться, из-за душераздирающего крика.
— ПРИМ! ПРИМ! — Китнисс, видимо, только что поняла, что ее сестра почти мертва, и теперь она потеряла контроль над собой. Так хочу подойти к ней, обнять, успокоить и поддержать, но не могу. В следующую секунду Китнисс выбегает за ограждение и прорывается через миротворцев. От ее криков мое сердце разрывается на миллион кусочков, а потом я слышу еще один ее крик, но в этот раз это не имя ее сестры…
— Отпустите ее! Я доброволец! Я хочу участвовать в Играх! — от ее слов каждый разбитый кусочек моего сердца начинает болеть еще сильнее. Она сделала то, чего я так боялся. Она обрекла себя на смерть. И моя душа умрет вместе с ней, как и всякая надежда на то, что у нас могло быть хоть какое-то совместное будущее.
Все немного ошарашены происходящим, но Эффи довольна тем, что появился доброволец. Она задает Китнисс какие-то вопросы, но я ничего не слышу и не понимаю, потому что в ушах стоит шум собственного учащенного пульса. Снова безотрывно смотрю на нее. Она испугана, но сдерживает слезы.
Краем глаза замечаю, как несколько мужчин сбоку от меня подносят три средних пальца левой руки к губам и протягивают их в сторону сцены. Через пару секунд это жест повторяет вся толпа — так в 12 дистрикте проявляют сочувствие, уважение и прощаются…
Малышка Прим в это время рыдает на руках у матери. Следующее, что приводит меня в чувства, это знакомое мне сочетание слов. Они проникают в мою голову, но я не понимаю смысла. Пытаюсь прокрутить все еще раз, когда ловлю на себе взгляд Китнисс. Но почему она смотрит на меня? Она никогда не смотрела на меня в открытую. Обычно, если я ловлю на себе ее взгляд, она сразу же отводит глаза. Прокручиваю словосочетание в голове еще раз и понимаю смысл. Эффи уже несколько раз говорит в микрофон «Пит Мелларк» и озирается по сторонам, чтобы найти обладателя этого имени в толпе. Она произносит мое имя и выискивает именно мое лицо в толпе. Нет никакого другого Пита Мелларка. Эффи достала бумажку с моим именем.
Я следующий участник Голодных Игр. Я умру. Мы с Китнисс умрем. Почему? Да потому что Капитолий любит смотреть, как умирают люди. Вот и все. Это конец.
Набираю полную грудь воздуха, закрываю и открываю глаза, но ничего не меняется. Поэтому собираю всю свою смелость в кулак, и, не давая эмоциям взять над собой верх, шагаю к сцене. Как только выбираюсь из толпы, меня окружают миротворцы и под конвоем ведут вперед. Китнисс все еще смотрит на меня, но в ее взгляде нет осуждения или ненависти, которую я так боюсь увидеть. Это взгляд полный боли. Она будто пытается, что-то вспомнить, пристально приглядывается, но потом отводит глаза, делая вид, что никогда на меня и не смотрела. В точности как в школе.
Пока поднимаюсь на сцену, на смену миротворцем приходит Эффи. Она хватает меня за руку и тащит к микрофону, по другую сторону от которого стоит Китнисс.
— Ну что же, — говорит Эффи. — Представляю вам трибутов из дистрикта 12, новых участников 74 Голодных Игр! Пожмите же друг другу руки!
Протягиваю руку, а Китнисс таращится на нее несколько секунд, будто думает: «Стоит это делать или нет?» - но потом все же отвечает на жест. Мы впервые находимся так близко друг к другу и жмем руки.
От этой злой иронии глаза начинают жечь слезы. Мы с Китнисс умрем, даже не успев толком познакомиться.
Наше рукопожатие разрывают миротворцы, которые с напором заталкивают нас в дом правосудия.
Комментарий к Глава 1. Жатва
Пожалуйста, пишите отзывы и комментарии, чтобы понимать, что все не зря)
========== Глава 2. Прощание с дистриктом ==========
Сижу в доме правосудия в одной из комнат, предназначенных для того, чтобы трибуты попрощались со всеми, кто был им дорог.
Интересно, далеко от меня комната Китнисс? Так хочу рассказать ей все сейчас, ведь уже нечего бояться, я почти мертв.
Естественно, у дверей моей комнаты стоят миротворцы, которые не позволят выйти, но думаю, что смог бы уговорить их сопроводить меня к ней. Отец говорит, что я умею красиво говорить и убеждать, возможно, именно сейчас бы мне это и пригодилось, когда я так решительно настроен, но в этот момент двери открываются, и в них стоит мама. Думал, ей наплевать на меня, но она все же пришла попрощаться. Мама подходит и неловко обнимает меня, но уже через секунду опускает руки. Это все, на что она способна? Ведь это наша последняя встреча.
— Ты хочешь сказать мне что-либо, Пит? — сухо произносит она.
— Я подумал, что это ты пришла сказать мне что-то, — грустно выдыхаю я.
— Не знаю, что говорить. Могу сказать, что мне жаль, что ты умрешь, но, я думаю, ты и так это знаешь, — она доводит меня этими словами, и я взрываюсь.
— Неужели тебе настолько плевать, мама? Мы видимся в последний раз, а ты не удосуживаешься хотя бы пожелать мне удачи или сказать что-нибудь ободряющее? Зачем ты пришла, если тебе все равно? — кричу я.
— Мне не все равно, Пит! Думала, что у тебя хватит мозгов это понять! Можно подумать, тебе сейчас хуже всех! А вот ты только подумай, сколько всего сейчас свалится на всю нашу семью! — не унимается она. У меня вырывается смешок, и я отворачиваюсь от нее к окну.
— О да, мама! По сравнению с моей скорой смертью, твои проблемы гораздо серьезнее! — за подобную дерзость еще сегодня утром я бы поплатился побоями и скандалом, но сейчас мне уже все равно.
— Пит, успокойся! Ты же знаешь, что я люблю тебя, что ты дорог мне. Это тяжело. Я хочу сказать тебе, что буду ждать твоего возвращения, но…
— Не стоит попусту надеяться. В следующий раз мы увидимся, когда меня вернут сюда в ящике, — перебиваю я, не поворачиваясь к ней.
В этот момент миротворцы заходят, чтобы увести ее. Даже не оборачиваюсь. Внутри на глаза давят слезы, но пока что хватает сил их сдержать. Напоследок она говорит:
— Возможно, в этом году победит наш дистрикт, сын, — она говорит это о Китнисс, так как ставки на меня делать никто и не станет.
После ее ухода мне становится только хуже, следом в комнату входит отец.
— Пит… — перебиваю его, не давая сказать второго слова.
— Прошу, отец, не говори, что тебе жаль, что я вот-вот умру, — не стану говорить, что мне хватило мамы, хотя это так и вертится у меня на языке.
— Я и не собирался. Просто хочу попросить тебя не опускать руки. Даже если ты не хочешь побороться за победу, отчаиваться все равно нельзя. Ты замечательный парень с огромным сердцем, так что сможешь помочь многим даже на Играх, я это точно знаю. Никто не сможет заставить тебя быть жестоким или убивать. Игры не должны изменить тебя, — его слова вытягивают всю грязь, сказанную мамой, и заполняют это пространство чем-то светлым и теплым. Отец всегда был мне ближе по характеру, и сейчас я убеждаюсь в этом еще раз. Он говорит особенно правильные слова, поэтому я не могу сдержать слез и обнимаю его, возможно, в последний раз.
— Я сделаю именно так, отец, — шепчу я.
— И еще, сынок, я верю в тебя! Даже если ты не вернешься, знай, что я горжусь тобой! Но постарайся все-таки вернуться, — от этих слов я окончательно срываюсь и реву, как маленький мальчик, пока отца не уводят.
Только успеваю выкрикнуть, что я сделаю все, что в моих силах. Даже не знаю, слышит ли он это. Вслед за отцом приходят прощаться все мои друзья и близкие. Мои братья уверяют, что я смогу вернуться, хотя сам знаю, что если встанет выбор между мной и Китнисс, я сам захочу умереть, но никому этого не говорю. Поток людей, заходящих ко мне, заканчивается, и я спокойно сажусь на мягкий диван, сдерживая себя, как могу.
