— Значит, ночью.
— Как всегда, никто ничего не слышал, не знает, не хочет помогать и так далее. Витя там старается разговорить какую-то старушку: у нее бессонница…
— Куда бы мы делись без старушек с бессонницей?..
Семен прошелся по дорожке к подъезду, постоял возле подвала. Вокруг разросшиеся кусты сирени, боярышника — не продерешься. Подвал сбоку дома. И почти рядом проходит дорога. Камер наружного наблюдения нет. Фонарь далеко, едва ли от него много света. Могли и не увидеть, как преступник вел жертву. Вопрос: почему она не кричала? Рот не заклеен. Руки не связаны. И ведь шла… Чем-то напугал? Что-то пообещал? Экстремальный секс? Сейчас таких любителей много, хлопот не оберешься.
— Спустимся в подвал, — сказал Семен и двинулся первым. Сивцев пристроился позади.
Уже на ступеньках повеяло смрадом: местные выпивохи частенько справляли здесь нужду.
— Скоро противогаз буду с собой брать! — ругался Сивцев. — Загадили все! Как тут с собакой работать?
Семен хотел было зажать нос, но потом подумал, что это будет выглядеть не по-мужски. Старался дышать не так глубоко.
Эксперты уже отработали место, можно было идти без опаски затереть следы. Семен внимательно разглядывал стены, пол, тянущиеся вдоль подвала трубы. Олег подсвечивал фонарем.
Из одной части подвала перешли в другую. В глаза бросилось темное пятно и следы замеров под ногами. Натоптали порядочно…
— Ну вот, здесь она и лежала, — кивнул Сивцев.
Мог бы и не говорить. Кровь частично впиталась в пыль и между трещинами, но все равно ее было хорошо видно. Семен присел, представил лежащую женщину. Представил, как она умирала, хватала разумом утекающие секунды жизни. Ее страх впитался в стены. Она смотрела на убийцу и видела то, о чем они должны узнать без ее подсказок.
Олег протянул фотографии. Красивая… Очень красивая, если бы не рана на горле. Светлые волосы, перепачканные в крови, лежали вокруг головы солнечными лучами. Это знак? Послание им? У предыдущих жертв волосы лежали иначе. Там никаких знаков они не увидели.
— Как они сюда вошли? Подвал был открыт?
— Типа того. Замок хлипкий, ногтем ковырнул — и готово! Правда, была бумажка наклеена, что, значит, опечатано. Но их часто мальчишки рвут, никто внимания не обращает.
— Ага, — вздохнул Семен и задумчиво добавил: — Документов нет. Опять придется через телевидение опознавать. Может, он этого и добивается.
— Ищет славы?
— Есть такой тип идиотов. Не могут они оставаться в тени. Им лишь бы вылезти наружу. Выпендриться. А криминальные сводки, газеты или телевидение — великолепный способ. И выпендрился, и напугал, и удовольствие получил.
От мрачного подвала заболела голова. Семен смахнул ладонью паутину, повисшую на волосах. Пахло затхлой водой — где-то, видимо, протекала труба.
— Доехали сюда они на общественном…
— Ну да. Кто их запомнит? Два обычных человека… — Сивцев ковырял пальцем пятно на стене.
— Жаль! — зло перебил его Семен. — Я бы у таких типов клеймо выжигал на лбу, чтобы все их знали! Расспросите водителей автобусов и маршруток, вдруг кто что вспомнит.
Семен помолчал, потом обронил:
— У нее наверняка есть дети. И теперь они будут расти без матери, потому что мы не смогли поймать этого урода раньше!
И сколько пройдет времени, пока они это сделают? Сколько еще будет смертей? И за каждую рано или поздно придется рассчитаться, не преступнику, так им!
Семен ненавидел себя за беспомощность. Еще больше не принимал бездействия. Но подобные дела редко раскрывали по горячим следам. Он изучал архивы, знакомился с похожими преступлениями. На их раскрытие уходили месяцы, а то и годы. Но главное — результат!
— Если у тебя больше ничего нет, пошли! — скомандовал он Сивцеву.
— Пока все.
Они вышли из подвала и долго не могли надышаться свежим воздухом, ловили его большими глотками. И жара больше не казалась удушающей и липкой.
Семен отряхнул руки от пыли, посмотрел на соседние дома.
— Пойду по дворам пройдусь. Данные со всех возьми… Да что я тебя учу! Не в первый раз.
Олег отправился исполнять поручение. Семен, обмахиваясь сорванной кленовой веткой, пошел по выложенной плитками дорожке в соседний двор. Плитка была неровной, с глубокими трещинами. Сколько раз Галина приходила домой с поломанными каблуками из-за таких трещин! Теперь новая мода — выкладывать дорожки булыжником. На нем, пожалуй, и ноги переломать можно, особенно когда он скользкий.
* * *
Он давно наблюдал за мамашей с ребенком, мальчиком лет четырех-пяти. Мальчишка вел себя отвратительно: кричал, визжал, присаживался и надрывно гудел. Мать нервничала, краснела от стыда, то принималась увещевать сына, то тянула за руку через весь магазин. На них оглядывались, качали головами.
Разве можно представить, чтобы он в детстве вел себя так же? Маленький, чистенький мальчик в коротких штанишках, с высоко подстриженной челкой, сидящий на краешке стула — таким он вспоминал себя чаще всего. Руки сложены на коленях, пальчики что-то перебирают, точно клавиши рояля. Он не может встать со стула, потому что мама строго-настрого приказала сидеть и ждать ее возвращения. А если он ослушается…
— Вадим!
Мама?! Он вздрогнул, сжался, медленно оборачиваясь. Нет. Как он мог забыть, что его мама… Ее больше нет. И это ужасно! Мать была единственным человеком, которого он любил, которому доверял, за которого мог бы перегрызть горло. Когда он вел себя хорошо, она звала его Вадиком. А если плохо…
Он стер ладонью холодный пот со лба.
— Вадим! Сволочь, не бросай трубку!
Женщина прошла рядом — его обдало ароматом навязчивых духов. Мама никогда не пользовалась такими!
— Прячешься от меня? Напрасно. Я тебя, гад, из-под земли достану!
Он двинулся за раздраженной покупательницей. Она толкала перед собой тележку и успевала говорить, вернее, ругаться по телефону. А он не любит, когда ругаются… Вот мама никогда на него не ругалась… Ему хватало услышать ее нарочито медленный голос, чтобы по коже начали бегать мурашки.
— Разве мы не договорились, что ты встретишь меня и отдашь ключи? — женщина бросила в тележку французский багет, хлеб для сэндвичей, пакет обезжиренного молока. Он внимательно следил за каждой покупкой. — Я проторчала на улице два часа, пропустила важную встречу! А потом пошел дождь, машина провалилась в большую лужу и заглохла. Пришлось вызывать эвакуатор. Что?.. Я виновата сама?! Ну ты…
Он зажал уши, чтобы не слышать грубого слова.
— Ха… Это не я, а ты хамишь! Жил на мои деньги, на всем готовеньком, и я же — дура! Впрочем, дура и есть. Давно нужно было гнать тебя поганой метлой и из дома, и из жизни.
