— Так не хотите или некуда?
— Некуда, потому что нет места, в которое я хотел бы вернуться.
— Почему?
— Небо, а не душу меняют бегущие за море.
— Латынь?
— Да.
— А как звучит в оригинале?
— Caelum, non animum mutant, cui trans mare currunt.
— Послушайте, но это же нелепо.
— Латынь?
— Бегство.
— А я не бегу.
— А что же?
— Я перемещаюсь в пространстве. И немного во времени.
— В один конец?
— А чем плохо? Все дороги идут в один конец.
— Снова цитата?
— Нет. Просто факт.
— Послушайте, милый мальчик, это глупость.
— Ещё раз назовёте меня мальчиком, и мы закончим нашу беседу.
— А кто же вы?
— Сейчас я ваш собеседник, и не более того.
— Обидчивый собеседник.
— Оставьте мне эту малость.
— А сколько вам лет?
— Мне? Двадцать семь.
— Сколько?! Вы не лжёте?
— Я очень, гхм, моложаво выгляжу, я знаю. Мне говорили.
— Удивительно.
— Не очень. Иногда просят показать паспорт.
— Простите меня, мой друг.
— Ничего. Не стоит извинений.
— Я обидела вас. Мне самой…
— Я знаю, сколько вам лет. Не стоит делиться этим секретом с остальными.
— Откуда?
— Заплатил стюарду, он посмотрел в книге регистрации пассажиров.
— Интересно.
— Что именно?
— Я никак не могу понять, как мне хочется отреагировать — возмутиться и обвинить вас в преследовании, или, наоборот, восхититься настойчивостью.
— Подумайте и известите меня о вашем решении.
— Хорошо. Тогда, чтобы загладить обиду, я предлагаю выпить. Я угощаю.
— Никаких “я угощаю”. Угощать покойников не самое лучшее времяпрепровождение.
— А быть угощаемой покойниками?
— Это нормально.
— Каким образом?
— Вы пили когда-нибудь алкоголь выдержкой в несколько десятилетий? Столетий? Те, кто заложил виноград в точило, те, кто следил за вином, приветствуют вас.
— Вы пугаете меня аллюзиями.
— Цезарь же не пугался.
— И был убит.
— Мы все будем убиты в свой срок вечным убийцей.
— Вы не боитесь смерти?
— Я боюсь жизни. Смерть — её прекращение. Что будет там — кто знает?
— Вы еретик?
— Я верю в Бога.
— И отрицаете Рай?
— Я не знаю, что меня ждёт. У меня нет индульгенции.
— Тогда послушайте, я предлагаю вам вот что...
— Я заинтригован. У вас есть индульгенция, от которой можно оторвать краешек?
— Не перебивайте, это, в конце концов, невежливо! Так вот, я предлагаю вам вернуться в мир, бросить эту вашу тоску и поехать в Англию.
— И что же там? Там будет весело?
— Там живу я. Мой муж…
— Прекратите. Прекратите немедленно.
— Почему?
— Меня воротит сама мысль о цивилизации.
— Да вы хоть секунду жили вне её? Вы понимаете, куда вы едете? Вы умеете жить вне города? Вы подохнете там от голода и холода, от болезней и дикого зверья! Оставьте это ваше безумие, и…
— Вы безумны.
— Что?
— Вы безумны. Вы сумасшедшая.
— Объяснитесь!
— Я не буду объясняться. Вы безумны. И закончим на этом. Мы с вами так и не выпили. Давайте сменим тему. Эй, гарсон!
— Да, месье?
— Два кюрасао, будьте любезны.
— Сию минуту, месье.
— Я не буду с вами пить.
— Хотите, я извинюсь?
— Нет.
— Тогда прошу вас, не покидайте меня. Завтра мы прибудем на место, я сойду, а вы отправитесь обратно.
— Откуда вы знаете?... А, понятно. Стюард?
— Конечно.
— Ваши напитки, мадам и месье.
— Благодарю вас. Вот, прошу.
— Спасибо, месье!
— Да что же вы делаете!
— Трачу уже ненужное мне.
— Вы безумец.
— Конечно. Выпейте со мной.
— Эй, бой! Да где тебя носит, колченогое отродье черепахи! Принеси виски!
— Вы переходите к тяжёлой артиллерии, капитан?
— Мне нравится ваше сравнение, генерал.
— Это средней тяжести, капитан.
— А что же тяжелее?
— Хорошая, добротная авиабомба. Очень чистое оружие, если попадает в цель. Немного сажи и никакого сопротивления.
— Вы сбрасывали такие?
— Нет. Я обычно находился в составе уворачивающихся.
— Вы были очень вёртким?
— Очень. Как видите, я до сих пор жив.
— Это совершенно неоспоримый аргумент, генерал! Выпьем!
— Ваше здоровье.
— Скажи мне, что с тобой случилось?
— Да ничего особенного. Детство в рабочих предместьях, потом отрочество на ферме, потом глупое бегство в Париж, там попытка богемной жизни и разгрузка вагонов. Теперь река и ты.
— Господи, какой же ты глупый.
— Не жалуйся.
— Я не жалуюсь. Завтра пароход пристанет к этому твоему острову и ты сойдёшь на берег. А я поеду обратно.
— Да.
— И там будут опять эти приёмы, этот снобизм, эти морды с врождённым геморроем, эти сухие твари, которых там принято заводить в юности и называть жёнами. А потом и я стану такой тварью. И тогда я пойму, что ты был прав, а я безумна.
— Не поймёшь.
— Почему?
— Так что же случилось с вашей рукой, генерал?
— Вы никогда не унимаетесь, капитан?
— Никогда, мой генерал. Иначе зачем начинать?
— Вы правы. Ну что ж, история была вполне себе заурядной. Мы сидели в каменном подвале и пили. В нас уронили хорошую, добротную авиабомбу. Она пробила каменный свод, взорвалась и осколки накрыли нас. А потом загорелся бензин в канистрах, которые мы там держали. Сначала руку мне покромсало осколками, потом поджарило. Всё заурядно и просто.
— Как же вы выжили?
— Несложно. После авиаудара за нами пришли солдаты противника. Им хватило ума вытащить меня из огня.
— Вы попали в плен?
— Нет, такой роскоши в тот раз не полагалось, не тот был случай. Я убил своего спасителя и убрался подальше.
— И всё равно, генерал, вы не из слабых. Я восхищаюсь вами. Выпьем!
— Выпьем, капитан. Но это будет последняя. На сегодня хватит.
— Как скажете, мой генерал. Как скажете.
— Ваше здоровье, капитан.
— Ваше здоровье, мой генерал! За вас!
— Как скажете.
— Ну что же, приятного вам отдыха, мой генерал! Если что, помните, через две недели мы придём снова, и я буду благодарен судьбе за возможность снова выпить с таким выдающимся человеком!
— Спасибо, капитан. Вы переоцениваете мои достоинства.
— Достоинства такого человека невозможно переоценить!
— Всё возможно, мой капитан. Будьте здоровы!
— Будьте здоровы и вы, мой генерал!
Волны реки накатывают на каменистый берег.
Теплоход скрывается за поворотом.
Я сажусь на чемодан и вспоминаю старую, единственную стоящую мою мелодию.
Зной реки…
Лунный блик спит в бокале,
Мы случайно
Вдруг нашли, что искали…
Мои губы шепчут слова, написанные той ночью. Ты спала, и твои тёмные волосы укрывали истерзанную подушку.
И над тихой водой,
