— Что-о?!
— А чего вы удивляетесь? Следователь при осмотре места преступления мог что-то упустить. Ведь не обратил же он внимания ни на запах духов в прихожей, ни на платок. Только я, зная, что таких платков у Алины не было и такими духами она не пользовалась, могла заметить это все.
— А муж заметил?
— Нет, конечно. Платок валялся на полу. Следователь сказал мне, что они его даже подняли, осмотрели на предмет следов крови — а вдруг им вытирали молоток? — но, ничего не обнаружив, бросили на вешалку, где я его и обнаружила. Шиманский же вообще не обратил внимания ни на платок, ни на запах духов.
— А он не мог прийти с любовницей после того, как отвел девочку в школу? Пришли, убили и ушли? А потом он вернулся как можно позднее якобы из магазина.
— Теоретически возможно. Но… Похоже, у него не было любовницы. И… он… как мужчина… в общем…
Павел Прокофьевич с изумлением воззрился на говорившую:
— Вам-то откуда известны столь интимные подробности?!
— Видите ли… Я не все еще вам рассказала.
— Ах, даже так?!
— Оставьте этот тон, Павел Прокофьевич! Иначе я расторгну наше соглашение о сотрудничестве.
— Это не в ваших силах. Оно подписано кровью. Выкладывайте ваши тайны.
Вздохнув, актриса продолжала:
— Они — Шиманский со товарищи — устроили бордель на даче у одного из них.
— Час от часу не легче! Педофилы, бордели… Содом и Гоморра! В какие времена мы угодили?!
— Что делать? Времена не выбирают.
— А вы-то как узнали о борделе?
— Я работала. Проводила расследование. А теперь предлагаю вам в него включиться. И без всяких эмоций. Если вы будете тут ахать, охать и возмущаться — ничего не получится. Излишние эмоции размывают результаты анализа. Аналитический процесс требует сосредоточения, а неконтролируемые эмоции разбивают внимание. Мысль начинает двигаться хаотически, а не в нужном направлении, сознание становится калейдоскопичным. Как в той детской игрушке: поверни — и узор из стекляшек изменяется принципиальным образом. Мы же должны свое сознание делать целостным. Ведь мир, воспринимаемый нами, целостен, как мозаичная картина, а не изменчив, как узор в калейдоскопе. Значит, нужно уметь брать управление собой на себя и контролировать эмоции, а не идти у них на поводу.
Павел Прокофьевич виновато вжал голову в плечи и, покосившись как-то сбоку на актрису, пробормотал:
— Уж и не знаю, что сказать. Я поджал хвост и жду побоев. Но впрочем, довольно шуток. Признаю вашу правоту. Давайте сядем, и вы расскажете мне все про их бордель.
Они выбрали скамью с видом на Волгу, и, глядя на воды величавой реки, Елена Ивановна подробно поведала Павлу Прокофьевичу все детали убийства и связанного с ним расследования — все, что ей удалось узнать самой и выудить у осторожного следователя. Последний эпизод с переодеванием в подростка заставил Чудина задуматься.
— А если это был не подросток? — спросил он.
— А… кто? Что… вы думаете, это могла быть переодетая женщина?
— Почему нет? Соседка же узнала в вас его. Соседка — пожилая женщина. Со спины женщина в брюках вполне могла ей показаться мальчиком, если она такой комплекции, как вы.
— Такой комплекции, как я…
Гринева вдруг вскочила.
— Идемте! Мы должны искать женщину в брюках и синей куртке моего роста и моей комплекции. Или женщину, или подростка.
Павел Прокофьевич тоже встал и, возвышаясь над хрупкой женщиной, спросил с усмешкой в голосе:
— А где мы, уважаемая леди, будем искать этого человека? Бегать по городу и отлавливать всех, кто подходит под описание?
— Идемте.
Елена Ивановна решительно зашагала к дому.
— Может быть, книги заберем в библиотеке? — напомнил Чудин.
Актриса резко развернулась в другую сторону и, не сбавляя шага, двинулась к библиотеке, которая располагалась совсем рядышком с ее домом. Едва Чудин вышел с пакетом, Елена Ивановна поспешила к дому.
— Оставим книги у меня и зайдем к Зинаиде Николаевне.
— Можно узнать, зачем?
— Уточнить приметы. Ждите, я быстро.
Она вошла в подъезд. Чудин остался ждать на улице. Он закурил, разглядывая двор. Все как везде — турник, песочница, много деревьев, есть даже клумбы с недавно высаженными цветами. Даже не верится, что где-то здесь, в обычном доме, в обычной квартире, совершено убийство.
Вскоре Елена Ивановна, выпорхнув из своего подъезда, повела Чудина в соседний.
Пугливая Зинаида Николаевна на этот раз открыла дверь и впустила не только Елену Ивановну, но и совершенно незнакомого мужчину, сопровождавшего актрису.
— Мы должны спасти Евгения Леонидовича от расстрела, — заговорила с ходу Елена Ивановна.
Чудин захлопал в удивлении глазами и открыл было рот, но актриса схватила его руку и крепко сжала.
— А-а… Ну да, — кивнул он.
— Мы с Павлом Прокофьевичем помогаем следствию. Павел Прокофьевич — известный эксперт-криминалист. И вы на меня не должны обижаться, Зинаида Николаевна. Ведь мы расследуем убийство. Согласитесь — тут эмоции, как говорится, неуместны.
— Да ладно уж, — махнула рукой соседка. — А от меня-то что опять вам надо?
— Приметы. Та куртка, в которой я была, действительно похожа?
— Да, — кивнула Зинаида Николаевна, — цвета такого же. Только на той, что на парнишке-то была, еще нашлепка на спине имелась.
— Да-а?!
— Ага. Из материи было нашито такое сердце, — она показала руками, какое именно, — красное сердечко, значит, а сквозь него проходит белая стрела.
— Спасибо! — чмокнула соседку в щеку Елена Ивановна.
Та совсем засмущалась.
— А брюки были джинсы. И кепка черная.
— Спасибо! Да, вот еще, — остановилась на пороге актриса и, понизив голос, спросила: — Шиманские ведь уезжали на праздники? А вы не знаете, куда?
— Как же, знаю, — так же шепотом отвечала соседка, — к друзьям, на дачу, остановка Васильевский Мох, если на электричке. А мне Евгений Леонидович велел тогда за квартирой присматривать и, если что, звонить ему.
— На этой даче телефон есть?
— А то как же! — Она взяла со столика в прихожей бумажку и протянула Елене Николаевне. — Уж вы найдите этого убийцу. Не дело, чтоб безвинные страдали.
— Ну вы, однако же, и лгунья! — поднимаясь на третий этаж в квартиру Елены Ивановны за своими книгами, говорил Павел Прокофьевич. — Я у вас получился экспертом-криминалистом, а Шиманского, по вашим словам, расстреляют…
— А вы как же хотели? — парировала тотчас же актриса. — Расследовать убийство в белых перчатках?
— Но не с помощью лжи!
— Это ложь во спасение истины. А вы — резонер и демагог.
— Я попрошу вас не переходить на личности.
— У вас учусь.
— Уф! — приостановился Чудин, отирая пот со лба огромным клетчатым платком. — С этой женщиной общение на цивилизованном уровне невозможно.
— Что вы пыхтите там? Зарядку нужно делать по утрам. Вести здоровый образ жизни. Тогда на третий этаж будете бегом подниматься.
— У вас какой-то особенный третий этаж. Не поддающийся никаким физическим усилиям. Взбираюсь, как на гору Арарат.
— Живу в некогда считавшемся элитным доме сталинской постройки. Это любимый ваш Хрущев строил клетки для кроликов.
— С чего вы взяли, что он был мной любим?!
Так, препираясь на ходу, они вошли в квартиру.
— Ну-ка, ну-ка, — произнес с любопытством Павел Прокофьевич, — интересно, что я здесь увижу? Квартира незамужней женщины уж точно отличается от квартиры старого холостяка.
— А почему вдруг незамужней? — передразнила гостя Елена Ивановна. — Может, у меня в комнате злой муж сидит?
— Не сидит. Я все знаю о вас.
В ответ актриса только фыркнула. Подав Чудину книги, она выжидающе смотрела на него.
— А что, мне в этом доме даже чаю не дадут? — возмутился он.
Актриса помедлила и, буркнув:
— Дадут, — сделала приглашающий жест рукой.
Положив книги снова на скамеечку в прихожей, Павел Прокофьевич благоговейно замер перед портретом леди Гамильтон.
