— Как я любил когда-то эту женщину! — прошептал он. — Я даже не женился из-за нее.
— А что ж вы ей-то предложение не сделали? — с иронией спросила актриса.
— Не смог. Да и когда же было втиснуться, если вы постоянно выходили замуж?!
— Извини-и-ите, — протянула Елена Ивановна, — я — не она. И влюблены вы были не в меня, а в нее, — указав пальцем на портрет, продолжала пожилая актриса, — в фангом влюбились, в призрак. Живые женщины вам не нужны. Вот и живите одиноким.
— Ну вы тоже не бог весть как счастливы, хотя и состояли в браке.
— Может быть. Но по другой причине.
Потом они пили чай из красных, в белый горошек, чашек и беседовали уже вполне мирно.
— Надо ехать на дачу Лепницких, — говорила актриса, — будьте уверены, они там соберутся все. Не могут не собраться.
— Почему?
— Виктор Петрович наверняка за эти дни допросил каждого. Может быть, и Светлана нашлась, я не знаю.
— А почему она сбежала?
— Ну-у… Я думаю, что испугалась ответственности за содержание борделя. Кроме того, она же их рассорила.
Вероятно, надеялась на семейный скандал, может быть, на развод…
— У нее были виды на Шиманского?
— Этого я не знаю. Вряд ли. Но мне кажется, что ей хотелось, чтобы эта семья развалилась. Но неожиданно произошло нечто ужасное. Вот она и сбежала от греха подальше.
— А она не могла… совершить это преступление?
— Могла, конечно. Алина писала в дневнике, что подруга ей завидует. Хотя не думаю, что там была какая-то смертельная ненависть. Светлана, по слухам, весьма красива, обеспечена… Не знаю. Не могу я понять этих молодых!
Елена Ивановна со стуком поставила чашку с блюдцем на стол.
— Знаете, — задумчиво проговорил Павел Прокофьевич, — я однажды собрался с духом и попенял компании молодых людей, пивших пиво и сквернословящих в городском саду. Задал вопрос им: почему же они так ведут себя? А они мне ответили: «Это ведь вы нас сделали такими!»
Гость и хозяйка замолчали. Им стало грустно от ощущения своей беспомощности. Первой стряхнула с себя дурное настроение бывшая актриса.
— Ну, не будем сдаваться, — сказала она, — будем стараться хоть что-то делать. В данном случае — помочь восстановить справедливость.
— Вы полагаете, что правоохранительные органы не справятся без нас?
— Если вам это неинтересно, можете отправляться к своим вечным двигателям.
— Знаете, почему мы пикируемся?
— А это в самом деле так?
— Конечно. Мы притираемся друг к другу.
— Что-о?! Для чего это нам притираться?
— Ну-у… Для дальнейших отношений.
— Я вас увидела сегодня впервые в жизни! И вообще…
У меня уже лет пятнадцать нет никаких таких «дальнейших отношений» ни с кем из особей мужеска пола.
— Вот и будут.
— Не будут. Я из разряда хищниц перешла в разряд млеком питающихся бабушек. К тому же господа вашего возраста предпочитают нынче увиваться за молоденькими.
— Во все века и времена находились старые павианы. Я к их числу не отношусь. Для меня увиваться за молоденькой равносильно поступку нашего подопечного. Кстати, о нем. Мы оставляем его в качестве подозреваемого?
— Я предлагаю никого до поры до времени не сбрасывать со счетов. Давайте еще раз пройдемся по возможным мотивам к убийству каждого человека из окружения Алины.
— И получим такой результат: мотив у всех у них имеет место, но убил неизвестный, как выражается Зинаида Николаевна, «парнишка». И притом безо всяких мотивов.
— Так не бывает. Если, конечно, он не сумасшедший. Но тогда сумасшествие и есть мотив.
— Ну хорошо, пока отложим неизвестных в сторону и займемся известными личностями. Начнем с мужа?
— Ну что ж, давайте начнем с мужа. Я предлагаю сразу рассматривать и мотив, и алиби. Мотив: он остается без квартиры и без любимой дочери. Учитывая его амбиции, его гордыню и невероятную обидчивость, сознание того, что он оставляет родную дочь жене, которая на самом деле является мачехой девочке, могло спровоцировать скандал и убийство по неосторожности.
— Вот! — поднял палец кверху Павел Прокофьевич. — Скандал, убийство по неосторожности… Судя по положению трупа, скандал имел место?
— Нет. Кто-то спокойно зашел ей за спину — это значит, что Алина не ожидала нападения — и с силой ударил по затылку молотком.
— Налицо хладнокровное, заранее обдуманное и подготовленное убийство. Вы говорили, что у Алины не было ключей. Стал бы супруг красть у нее из сумочки ключи, чтобы попасть домой? Не думаю.
— Значит, некто из их же компании, кто знал их распорядок дня: муж отводит дочь в школу, идет за покупками, Алина чуть позже уходит на работу, — этот некто, полагая, что Алина не впустит его, крадет ключи из ее сумочки.
— Но ведь семья Шиманских, по вашим словам, уехала с дачи сразу после драки, то есть в ночь с третьего на четвертое. А убийство произошло пятого утром. Неужели Алина не хватилась ключей за целый день? А ведь Шиманский, насколько я понял, сказал, что ничего не знает о потере ключей. Вы его видели и вообще хорошо его знаете. Как, по-вашему, мог он совершить хладнокровное и заранее обдуманное убийство?
— Э-э… — махнула рукой Елена Ивановна, — как говорится, чужая душа — потемки. Кто его знает? Он не так прост — как кажется.
— Давайте рассмотрим такую возможность со всех точек зрения. Вот, предположим, он узнает от этой… как ее?
— Светланы.
— Да, от Светланы, что жена изменяла ему…
— А в разговоре со следователем он начисто отрицал такую вероятность.
— Вот видите! Наш милый лжец, опозоренный перед всей честной компанией, прихватывает с дачи молоток…
— Но мы пока еще не знаем, чей это молоток.
— Он с дачи. Это же очевидно. Там был скандал, там была драка, молоток, как вы сами сказали, старый, огромный, даже ржавый, и дома вряд ли кто его будет держать-. На даче же — вполне вероятно. Итак, оскорбленный муж прихватывает с дани молоток, убивает им супругу, а потом берет и выбрасывает ее ключи от дома, чтобы подумали, что убийца — кто-то посторонний. Потому и отпечатки пальцев стерты только с молотка.
— Но почему он в таком случае совершил убийство дома?
— А где еще? В лесу? Неподалеку от дачи? Они уехали оттуда на машинах почти всей компанией, за исключением хозяев дачи и Светланы…
Павел Прокофьевич, излагая свою версию, расхаживал по кухне, заложив руки за спину. Глаза его горели, и видно было, что он невероятно возбужден и счастлив от возможности проявить себя на юридическом поприще. Наблюдавшая за ним с улыбкой Елена Ивановна не удержалась и заметила:
— Я в восхищении. У вас такая память! Я думала, мне много раз придется пересказывать результаты моих изысканий. Люди обычно слушают так невнимательно, но вы…
— Не сбивайте меня с мысли! — воскликнул явно смущенный похвалой Павел Прокофьевич. — Мне это интересно, потому я и был внимателен и все запомнил. Продолжаю. Итак, в лесу у него не было возможности убить ее. Все подозрения бы пали на него. Он не дурак. Потому он и убил ее дома. Хладнокровно, по заранее продуманному сценарию. А теперь что касается алиби. Согласитесь, что его алиби хромает — слишком уж долго он ходил по магазинам.
— Хорошо, предположим, что муж и есть убийца. Но куда же мы денем парнишку? Ведь он последним приходил! Соседка В видела его и открывшую ему дверь Алину, а буквально через две-три минуты Зинаида Николаевна вышла, заглянула в приоткрытую дверь и увидела труп. При чем тут муж?
— А разве в эти две-три минуты парнишка не мог уйти, а муж не мог явиться и совершить это убийство?
— Н-ну-у… Теоретически…
— Вот именно.
— Ну а запах духов? А платок?
— А это говорит нам лишь о том, что парнишка на самом деле не парнишка, а стройненькая вроде вас дамочка в брюках. Только и всего!
— Ну что же… Будем искать стройненькую вроде нас дамочку в брюках. Может быть, она стала свидетелем убийства.
— Или же соучастником.
— Или же соучастником. Сестра Алины, Валентина… Довольно худенькая…
