и в третьем классе стал даже иногда выигрывать. Дед говорил, что в новом году его нужно отдать в шахматную школу, наступил новый год, и дед умер, а вскоре после него умерла и бабушка. Может, именно тогда и прилетели первые комаромухи? Володя начал заикаться, перестал бегать во дворе. Сестра Наташа была на одиннадцать лет младше. Когда она родилась, Володя очень переживал и даже спросил, нельзя ли отдать ее обратно в роддом. Он не мог слышать ее плача, затыкал уши и убегал в ванную. Однажды его оставили присмотреть за сестрой. Он мрачно сидел и наблюдал, как она размахивает погремушкой. Игрушка упала, и девочка расплакалась. Он осторожно поднял ее, придерживая горячую головку с белесыми волосиками. Наташа замолчала и уставилась на него круглыми глазенками. В ее глаза было легко смотреть. С того дня он полюбил сестренку и начал с ней немножко играть.
Володя с детства боялся всего. И дома, и на улице подстерегали опасности – машины норовили задавить, летом из окон падали цветочные горшки, зимой жизни угрожали сосульки. Собаки кусались, кошки царапались, а когда его один раз привели в зоопарк, он не мог смотреть на страшных чудовищ в клетках и прятался за маму. Птиц он терпеть не мог, ни живых, ни вареных, при виде куриных бедрышек закрывал ладошками лицо и рыдал. Самыми же опасными, непредсказуемыми и коварными были люди – и дети, и взрослые. Они громко говорили, ругались и насмехались, приставали с разговорами и чуть чего лезли в драку. Каждый раз, когда он выходил на улицу, случалось что-то неприятное: то мальчишки дергали его за куртку и за волосы, то девчонки смеялись над ним, то собака внезапно лаяла. Родители долго не понимали, что это не простая робость и застенчивость. Отец говорил:
– Ну, чего сиднем сидишь, пойди во двор, побегай с ребятами.
Он выходил на лестницу, поднимался на верхний этаж и сидел там у стены на корточках полчаса, а потом возвращался домой.
Мать спрашивала:
– Что же ты так мало погулял, сынок?
– Устал, – равнодушно отвечал он и закрывался в своей комнате.
С годами у него появились сами собой многочисленные ритуалы, а именно: выходя из дома, он должен был обязательно дернуть три раза за ручку, моя руки – сначала намочить правую, а уж только потом левую, мешать чай в стакане, вращая ложку по часовой стрелке. Рубашки и ботинки он донашивал до дыр, пока мать не выбрасывала и не заставляла надеть новые. В коробке под кроватью лежали сломанные ручки, огрызки карандашей, камешки, веточки, гвозди, резинки, монетки и множество других вещей – он никогда ничего не выбрасывал. Когда разбилась его чашка, он почти заболел. Потом купил алюминиевую кружку и пил чай только из нее.
В школе его почти сразу начали преследовать мальчишки, толкаться, обзываться. Он терпел, никому не смотрел в глаза, старался стать незаметным. Драться он не хотел – противно было касаться чужого тела. Но однажды на школьном дворе на него напали сразу трое, и кто-то ударил его в нос. Володя как будто перестал видеть. Он страшно закричал и разбил свой кулак о чьи-то зубы. Потом схватил второго мальчишку и ударил его головой об стену. Третий убежал. Володя смотрел на скуливших мальчишек с залитыми кровью лицами. Он достал платок и хотел вытереть им кровь, но они тоже бросились бежать. С тех пор его никто не трогал.
В седьмом классе он отказался ходить в школу. Родители так и не смогли его заставить. Отец сначала очень сердился на него, мать жалела, а потом и отец стал только жалеть. Родители долго не верили, что он не изменится, что он таким и останется – странным, вялым, одиноким. Врачи никакого диагноза придумать не могли, в конце концов пришлось идти к психиатру, которого родители очень боялись. Но и психиатр ничего определенного не сказал, таблеток не выписал, а написал справку, что ученику рекомендуется домашнее обучение. Володю оставили в покое, и он сразу начал лучше учиться. Школу закончил почти на все пятерки и легко сдал экзамены в институт культуры. Правда, на заочное. Когда он устроился на работу в Дом ученых, мало что изменилось. И сейчас в комнате его всегда был идеальный порядок, каждая вещь на своем месте. Трое одинаковых черных брюк и шесть одинаковых черных рубашек висели в шкафу. Теперь он проводил все дни на работе, засиживаясь там допоздна. У него по-прежнему не было ни друзей, ни подруги. Высокий, черноволосый, с яркими темными глазами, он нравился девушкам. Они с ним кокетничали, но он не знал, что сказать, отворачивался и молчал. Так они и жили вместе с родителями. Наташе было уже двадцать три. Похожа на маму, светленькая, маленького роста. Этим летом она перешла на последний курс университета. Володя был рад, когда все уходили из дома по делам. Впрочем, не так уж плохо бывало и посидеть всем вместе за вечерним чаем, за круглым столом, если ему не задавали много вопросов.
В этот вечер он, как обычно, задержался на работе. Полина Игоревна возилась на кухне с пирогом, Александр Борисович и Наташа смотрели телевизор, любимую старую комедию про тигров и корабельного повара. Забренчал входной звонок. Наташа побежала открывать и вернулась с молодым человеком в мокрой кожаной куртке и с темными мокрыми волосами. На улице шел дождь.
– Это к Володе, – удивленно сказала Наташа, и родители тоже удивились и воззрились на гостя. К Володе никто никогда не приходил.
– Что за лето в этом году, как осень, – сказала Полина Игоревна. – Снимайте куртку, будете пить чай?
– С удовольствием, – ответил человек и, прежде чем сесть, представился: – Капитан Лугин, Павел Сергеевич, следователь прокуратуры.
Он сел к столу при всеобщем молчании, и под ярким светом лампы Наташа увидела, что волосы у него вовсе не темные, а рыжие. Она осталась стоять, и он поднял на нее холодные синие глаза.
– Наталья Александровна, ведь вы же Наташа, я правильно понял? Я и с вами хотел бы поговорить.
Наташа смотрела на него испуганно. «Не обокрали ли Дом ученых, – мелькнула мысль. – Володя такой рассеянный…»
– Простите за неожиданное вторжение, решил зайти, потому что дело хоть и старое, но касается всех вас. О том, что произошло ровно тридцать три года тому назад. Девятнадцатого июля.
Полина Игоревна тяжело опустилась на стул, Александр Борисович нахмурился. Они смотрели то на капитана, то друг
